Страница 34 из 77
Кей принялась надевать блузку.
— Хочешь, чтобы я отвез тебя домой? — спросил Сантомассимо.
— Мне вежливо предлагают убраться восвояси?
— Напротив, я хочу, чтобы ты осталась.
— Тогда позволь мне пройти на кухню. Я приготовлю потрясающий завтрак.
Сантомассимо улыбнулся и поцеловал ее в губы. Он чувствовал себя виноватым. Он думал, что все, связанное с Маргарет, в нем уже умерло, но оказалось, что это он умер на целых три одиноких года.
Кей последовала на кухню и, ловко управляясь с медными сковородками и лопаточками, приготовила потрясающе пышный омлет из яиц, специй, ржаного хлеба и грибов.
— Я научилась делать его в Лондоне, когда работала над диссертацией, — сказала она. — Называется «омлет гурманов».
Сантомассимо поставил на стол две тарелки и отошел к окну. Ему все еще было неловко.
— Из этого окна рассвет выглядит особенно красивым, — сказал он. — Отсюда не видно, как солнце всплывает над горизонтом, но оно неожиданно возникает над каньоном как раз в тот момент, когда просыпаются и начинают петь птицы.
— Хорошо, давай будем здесь встречать рассвет.
Сантомассимо вышел на балкон и сдвинул вместе два шезлонга, принес одеяла и застелил их. Они с Кей устроились и приступили к трапезе. А потом они лежали и ждали пробуждения птиц. Несколько раз Сантомассимо просыпался, но боялся шевелиться, чтобы не разбудить Кей. Его рука лежала на ее груди, под лифчиком, и он чувствовал покой — впервые за последние годы. Неловкость, которую он ощущал ночью, исчезла.
Окончательно его разбудил начавшийся прилив. Кей крепко спала, спрятав руки у него на груди, под рубашкой.
Она проснулась значительно позже. Резко дернулась, с тяжелым вздохом подняла голову и села. Она вся дрожала, и Сантомассимо понял, что ею вновь овладел страх. Он тоже поднялся.
— Успокойся… — тихо уговаривал он ее.
От волнения она покрылась гусиной кожей, но всякий раз отстранялась, как только он пытался к ней прикоснуться.
— Этот мертвый парень стоит у меня перед глазами, — прошептала Кей. — Он был совсем юным. Он не выходит у меня из головы.
Сантомассимо прижал ее к себе; тепло его тела и тихий голос немного успокоили ее.
— Я знаю, — сказал он. — Убийство — это всегда отвратительно.
Она вновь отодвинулась:
— Да, но разве мы не прикладываем массу усилий, чтобы превратить убийство в удовольствие?
— Не понимаю.
Она сидела на краю шезлонга. Сантомассимо смотрел на ее лицо, и ему казалось, что никогда прежде он не видел такого прекрасного лица, на котором отражалось бы столько муки.
— Мы играем с насилием и убийством, — сказала она. — Такие люди, как я. Как Хичкок. И те, кто восхищается его фильмами. Мы показываем их широкой аудитории, исследуем, восхваляем и даже… почитаем за великие произведения искусства… — Глаза Кей расширились и заблестели. — Мы… любим их.
Сантомассимо откинулся в шезлонге. Кей была похожа на ангела, созданного из гипса фантазией Жана Дюнара.
— Это всего-навсего вымысел, — возразил он.
— Но не для этого убийцы, — резко парировала Кей. — Для него это реальность. И мы — режиссеры, продюсеры, актеры, критики, преподаватели — ответственны за такое восприятие. Восхваляя подобные фильмы, мы претворяем вымысел в жизнь.
— Люди склонны винить в насилии самих себя и общество. Но эти убийства, Кей, совершает сумасшедший одиночка. Психопат, живущий внутри собственного безумного фильма.
— Я не согласна с этим, Фред. Насилие волнует нас. Возбуждает и ужасает одновременно. Получает «Оскары». Нас всех можно обвинить в подстрекательстве… в искусственном разжигании этого извращенного инстинкта… Неужели ты не понимаешь? Мы сами сотворили этого монстра.
— Ты не можешь винить всех и каждого в убийствах, которые совершает один психопат.
— Один? Да их вокруг сотни. Тысячи. Только в одном этом чертовом городе. Их терзают комплексы, одолевает депрессия, они кипят злобой. Эти хрупкие, впечатлительные натуры балансируют на грани безумия… и неизменно соскальзывают за эту грань, туда, где нет морали, человеческого сострадания, любви…
— Кей…
Она прижалась к его груди.
— Боже мой, Фред, как я могла соприкоснуться с безумным миром Хичкока? Я была обычной, немного честолюбивой студенткой, специализировалась на творчестве Чосера115 и однажды, в одну дождливую субботу, решив спрятаться от непогоды, забежала в кинотеатр и попала на ретроспективный показ фильма «Тридцать девять ступеней».116 Я не была страстной любительницей кино, но этот фильм заворожил меня своей образностью, лаконичностью языка и глубиной символов. Он заставил мой пульс участиться, а мои мысли — воспарить ввысь. Фильм был хитрой уловкой, а я стала объектом изощренной манипуляции, но это было для меня новым искусством, и я полюбила его. Я отдалась ему целиком, не раздумывая.
Говоря все это, Кей цеплялась за него, словно тонула в открытом море. Сантомассимо крепко прижал ее к себе и принялся гладить по голове. Постепенно она успокоилась и уснула, держась за его руку; вскоре он забылся рядом с ней. Разбуженные восходом солнца птицы пели и летали у них над головами.
10
Легкий утренний туман над центром Лос-Анджелеса быстро рассеялся, и вскоре на небе не осталось ни единого облака. Нависавшие над улицами высотки застыли подобно пирамидам, древним и вечным.
На шестом этаже белого и блестящего здания уголовного суда открыла заседание окружной прокурор Жаклин Рэндольф. Рядом с ней находился комиссар полиции Терренс Макграт, плотный мужчина лет под шестьдесят. За длинным столом сидели капитан Эмери, лейтенант Хирш из центрального участка, капитан Хэллек из участка Тридцать третьей стрит и капитан Каллахан из участка Ньютон.
На заседании также присутствовали представитель мэрии Престон Уилкинс, стройный, невысокий мужчина в строгом черном костюме, и Уоллес Перри, капитан Управления по особо важным делам полиции Лос-Анджелеса. Он восседал по другую сторону от окружного прокурора и спокойно курил трубку.
Кей и Сантомассимо сидели в дальнем конце стола.
Лицо прокурора Рэндольф, несмотря на ее возраст, все еще сохраняло свою привлекательность, хотя и утратило былую мягкость за долгие годы пребывания этой женщины на столь ответственном посту. Она была хорошим юристом и превосходным прокурором. Теперь же она стремилась обрести репутацию лучшего окружного прокурора за всю историю Лос-Анджелеса. Говорила она с несколько саркастической интонацией, но вполне дружелюбно, пронизывая собеседника умным, изучающим взглядом. Сейчас в ее голосе сквозили самоуверенность и нетерпение. Опустив подбородок на сложенные в замок руки и обведя взглядом собравшихся, Рэндольф спросила:
— Что происходит, коллеги? У нас что, юридический диспут? Почему лейтенант Сантомассимо ведет расследование в Голливуде и в центральном районе Лос-Анджелеса?
Капитан Эмери нервно прокашлялся:
— Лейтенант Сантомассимо, хочу заметить, получил три награды за смелость при исполнении служебных обязанностей и…
— Давайте обойдемся без политических заявлений, Эмери.
— Хорошо. По нашему мнению, четыре недавних убийства — на пляже, в отеле «Виндзор-Ридженси», на мебельном складе «Лайонс» и в церкви Святого Амоса — это звенья одной цепи.
— Одной цепи?
— Их совершил один и тот же человек, миссис Рэндольф.
Рэндольф обменялась взглядами с Уилкинсом, и внезапно ее охватила ярость.
— Черт возьми, своими действиями вы внушили жителям города именно эту идею. Незабвенный Стив Сафран, основываясь на появлениях лейтенанта Сантомассимо в неподведомственных ему районах, сделал вывод, что в городе появился серийный убийца. Теперь многие люди боятся по вечерам выходить из дому.
— Мы ничего никому не внушали, миссис Рэндольф, — возразил капитан Эмери.
115
Джеффри Чосер (ок. 1343–1400) — английский поэт позднего Средневековья, автор знаменитых «Кентерберийских рассказов» (ок. 1387, опубл. 1478).
116
«Тридцать девять ступеней» (1935) — шпионский триллер с Робертом Донатом (см. ниже прим. 191) и Мадлен Кэрролл в главных ролях, поставленный по одноименному роману (1915) любимого Хичкоком шотландского прозаика Джона Бьюкана (Бачана, 1875–1940). В 1959 г. режиссером Ральфом Томасом был снят малоудачный римейк хичкоковской картины с Кеннетом Муром в главной роли; в 1978 г. «Тридцать девять ступеней» были экранизированы вновь (фильм Дона Шарпа с участием Роберта Пауэлла).