Окончательный диагноз

Но как бы рано он ни приходил, он заставал в лаборатории Александера, который работал с точностью хорошо отлаженного механизма, а его записи были неизменно сделаны аккуратным, разборчивым почерком. Его можно было не инструктировать, настолько хорошо он знал свое дело. Пирсон после первой проверки одобрительно кивнул и предоставил Александера самому себе, лишь спросив, какие у него цифры.

— Из восьмидесяти девяти проверенных культур выделены сорок две для посевов, сделано двести восемьдесят посевов, — сообщил тот.

Пирсон подсчитал в уме: “Значит, остается проверить еще сто десять субкультур, включая завтрашнюю партию”.

Следя за Александером, Коулмен подумал, что его увлеченность работой — это попытка забыть о личном горе. Александер сказал о своем намерении поступить в медицинский институт. Коулмен решил поговорить с ним об этом, как только минует кризис. Александеру будет нелегко, особенно материально, когда он вновь станет студентом.

А вот Карл Баннистер окончательно выдохся, и Коулмен, даже не спрашивая Пирсона, отправил его домой. Благодарный Баннистер ушел не возражая.

Все двести восемьдесят посевов, о которых говорил Александер, были распределены по полочкам в лаборатории или находились в термостатах. И хотя многие из них были полностью исследованы, ни один еще не выявил бациллоносителя.

Зазвонил телефон, и Пирсон снял трубку.

— Нет, — сказал он, — пока ничего. Я ведь сказал, что сообщу немедленно, как только обнаружим.

Закончив одну из записей, Александер закрыл глаза, наслаждаясь недолгим отдыхом.

— Отдохнули бы часок, Джон. Навестите жену, — сказал Коулмен.

— Проверю еще одну серию, а потом отдохну, — сказал он. Взяв посевы из инкубатора, он начал расставлять десять пробирок для исследования. Взглянув на часы, он с удивлением заметил, что еще один день близится к концу. Было без десяти пять.

О'Доннел положил трубку.

— Пока ничего.

Закрытие больницы было почти неизбежно. Уже с полудня постепенно вводился в действие план Томаселли. Больных, кого можно, выписывали домой, а тех, кто нуждался еще в больничном уходе, переводили в другие больницы в самом Берлингтоне или в округе. К завтрашнему утру в больнице должны остаться только сто самых тяжелых, нетранспортабельных больных, которые будут получать питание из двух местных ресторанов.

Час назад Томаселли дал указание начать эвакуацию. Она может продлиться до полуночи. За сорок лет своей истории больница Трех Графств впервые выпроваживала из своих стен больных людей.

В кабинет администратора вошел Ордэн Браун.

— Кент, сейчас уже это не имеет значения, но я должен вам сказать, пока не забыл. Звонил Юстас Суэйн. Он хочет, чтобы вы зашли к нему, когда мы покончим с этим делом.

На мгновение О'Доннел онемел от неожиданности. Ему было совершенно ясно, почему Суэйн хочет его видеть. Неужели даже теперь старик намерен оказывать на него давление? После всего, что произошло? О'Доннел не выдержал:

— К черту вашего Юстаса Суэйна!

— Разрешите вам напомнить, — ледяным тоном произнес Ордэн Браун, — что вы говорите об одном из членов попечительского совета больницы. Какие бы между вами ни были разногласия, он заслуживает хотя бы учтивости.

О'Доннел смерил Ордэна гневным взглядом. “Очень хорошо, — подумал он, — если надо помериться силами, я готов. Хватит с меня вашей большой политики”. Звонок секретаря Томаселли известил о приходе санитарного инспектора.

Было без трех минут пять.

Небольшая группа во главе с О'Доннелом, состоявшая из Ордэна Брауна, Гарри Томаселли, городского санитарного инспектора доктора Норберта Форда, диетсестры миссис Строуган и помощника санитарного инспектора, чье имя О'Доннел так и не расслышал, направилась в патологоанатомическую лабораторию.

Пирсон поднялся и пошел им навстречу, сопровождаемый Коулменом.

О'Доннел представил всех друг другу.

— Джо, — сказал О'Доннел, — я должен сообщить вам, что у доктора Форда есть предписание закрыть пищеблок больницы.

— Сегодня?

Санитарный инспектор утвердительно кивнул.

— Но это нелепость! — не удержался Пирсон. К нему вернулся его воинственный вид, глаза грозно сверкали на усталом лице. — Мы будем работать всю ночь и завершим все к завтрашнему утру. Если в больнице есть бациллоноситель, я уверен, мы его обнаружим.

— Очень сожалею. — Санитарный инспектор был непреклонен. — Мы больше не можем рисковать.

— Но закрывать пищеблок — значит закрыть больницу! — негодовал Пирсон. — Неужели вы не можете подождать до утра?

— Боюсь, что нет. — Доктор Форд был непреклонен. — Это не только мое решение. Вспышка брюшного тифа может в любую минуту распространиться на город.

На щеках Пирсона заходили желваки. Из его глубоко посаженных, покрасневших от бессонницы и усталости глаз, казалось, вот-вот хлынут слезы.

— Я никогда не думал, что доживу до такого… — почти шепотом выговорил он.

Все молча повернулись, чтобы уйти, как вдруг раздался торжествующий крик Александера:

— Есть!

— Что есть? — не понимая, резко спросил Пирсон.

— Бациллоноситель, — пояснил взволнованный Александер, указывая на пробирки, которые только что осмотрел. Пирсон почти подбежал к его столу и осмотрел ряд пробирок.

— Прочтите вслух ваши записи, — приказал он.

Александер раскрыл тетрадь.

Пирсон взял первую из десяти пробирок.

— Глюкоза, — сказал он.

— Образовалась кислота, газа нет, — прочел Александер. Пирсон кивнул. Взяв вторую пробирку, он сказал:

— Лактоза.

— Ни кислоты, ни газа, — ответил Александер.

— Верно. Дульцитол.

— Ни кислоты, ни газа, — прочел Александер.

— Сахароза.

— Ни кислоты, ни газа. — Еще одна правильная реакция на брюшнотифозные бациллы. Напряжение в лаборатории нарастало. Пирсон взял следующую пробирку.

— Маннит.

— Образовалась кислота, газа нет.

— Правильно. Мальтоза.

— Кислота есть, газа нет.

Пирсон кивнул. Шесть, осталось еще четыре.

— Ксилоза.

— Есть кислота, газа нет.

— Аравиноза.

— Должно быть так: кислота без газа, либо вообще отсутствие реакции, — прочел Александер.

— Реакции нет, — объявил Пирсон. Оставалось две пробирки.

— Рамиоза?

— Без реакции.

Пирсон посмотрел на пробирку и тихо повторил:

— Реакции нет.

Осталась последняя пробирка.

— Производство индола.

— Отрицательно, — ответил Александер и отложил тетрадь. Пирсон повернулся к присутствующим.

— Вне всякого сомнения, — сказал он, — мы нашли носителя тифа.

— Кто он? — спросил администратор. Пирсон перевернул чашку Петри и прочел:

— Номер семьдесят два.

Коулмен пробежал глазами регистрационный журнал:

— Шарлотта Бэрджес.

— Я ее знаю! — воскликнула миссис Строуган. — Она стоит на раздаче!

Как бы по команде все взглянули на часы. Было семь минут шестого.

— Ужин! — крикнула миссис Строуган. — Начинается раздача ужина!

— Скорее в столовую! — промолвил Томаселли и первым бросился к двери.

Сестра Пэнфилд собиралась войти в кафетерий, когда в коридоре увидела группу людей, среди которых узнала администратора Томаселли, главного хирурга больницы О'Доннела и диетсестру миссис Строуган.

Они быстро вошли в кухню через служебную дверь.

Заметив сестру Пэнфилд, О'Доннел попросил ее присоединиться к ним.

Все произошло очень быстро. Миссис Бэрджес, пожилая женщина, обслуживавшая обедающих на раздаче, через несколько минут уже сидела в кабинете миссис Строуган, расположенном в самом конце кафетерия.

О'Доннел как можно спокойнее разъяснил ей все, а сестре Пэнфилд отдал распоряжения отвести больную в изолятор, запретив ей какие-либо контакты.

Сестра Пэнфилд увела испуганную женщину.