Страница 20 из 53
Мне говорят, Д. настоящий колдун, он меня приворожил. Я смеюсь и выставляю их дураками – совсем как Д. меня, – но загадок много, и многое удивляет. Я клянусь, он действительно стал огромным, когда чуть не прикончил грабителей, и не понимаю, как это он играет с опасными зверями и остается невредим, и еще: когда он меня касается, похоже на маленький удар током. А руки у него почему всегда такие теплые?
Закончилась десятая тетрадка моего дневника – пять за то время, что я с Д. С выпускных экзаменов столько не писала.
25. Заправила
У Заправилы возникли проблемы. Прежде всего, хоть ему и было всего пятьдесят два, он уже терзался неизбежными сомнениями и тревогами старости. Осмотр у своих врачей он проходил дважды в день, по пробуждении утром и перед отходом ко сну вечером, но, по опыту двурушнической жизни зная, что доверять никому нельзя, врачам не верил, а изобретал симптомы и потом ставил диагноз по медицинской энциклопедии; когда фантазии иссякали, все начиналось заново.
Врачи говорили: бесконечное переедание подточило пищеварительную систему до такой степени, что уже не имеет значения, как Заправила питается. Они говорили, у него такой излишек веса, что из гуманных соображений не следует больше ездить на знаменитом сером жеребце: у того прогнулась спина, и животное так угнетено, что не может выполнять функции производителя. Они утверждали: сердце у Заправилы расширено и деформировано, оно бьется лишь потому, что никак не сообразит остановиться. Врачи просили отказаться от привычки к ежедневным сексуальным упражнениям, но пациент неизменно отвечал, что в двадцать один год дал нерушимую клятву: ни дня без заезда на бабе, это вопрос личной чести. Заправила втайне был убежден: откажись он от заведенного порядка – и потускнеют легенды о его мужской силе, а тогда, понятное дело, сократится власть над организацией. Доктора заверяли: многократные венерические заболевания так ослабили иммунную систему, что Заправила не прикован к постели по единственной причине – организм утратил способность проявлять симптомы. Врачи считали, он настолько прогнил, что втихомолку заключали пари, начнут ли его жрать черви до наступления фактической смерти.
Кроме беспокойства о дряхлеющем теле, Заправилу мучило тревожное знание: невзирая на несметное богатство, он движется к смерти и умрет нелюбимым, непочитаемым, неоплаканным; в ожидании его кончины уже слетаются стервятники, а жизнь в результате оказалась бессмысленнее и безрадостнее существования врожденного идиота, лишенного рук, ног и детородного органа.
От горечи он становился еще жестокосерднее, словно жестокостью доказывал, что пока держится за жизнь, и метался между грезами о бессмертии и фантазиями о зарождающемся романе с грядущей смертью. Жестокость росла, но хватка на ее орудиях слабела.
И все из-за проклятого Дионисио Виво, этого донкихота, растревожившего страхи и совесть правящей элиты настолько, что теперь немыслимо трудно связаться с усерднейшими получателями мзды, хотя размер вознаграждений увеличен. Чиновники брали предоплату, но обязательств не выполняли. Заправила знал, что по всей стране возникают «общества Дионисио Виво» и создаются группы влияния, угрожающие провалить на выборах любого, кто в своем округе не принимает мер против наркокартелей, отчего все труднее спокойно вести отлаженное дело. Он не понимал, что Дионисио Виво имеет к этому весьма отдаленное отношение: Заправила не сумел разглядеть жажды порядка и покоя, зревшей в стране уже долгие годы, после того как кровавый азарт гражданских войн и буйного бандитизма потерял свою привлекательность. Иными словами, некая зрелость общества показалась на свет и ухватилась за письма Дионисио Виво, точно лиана в джунглях, что наконец расцвела белым цветом, дав приют крохотным колибри и разноцветным бабочкам.
Но Заправила во всем винил лично Дионисио Виво. Однако впервые в жизни он оказался бессилен: подчиненные либо наотрез отказывались связываться с этим человеком, либо притворялись, что работают, а потом находили оправдания, почему дело не сладилось. Отказавшихся он пристреливал прямо у себя в кабинете, но из-за этого стало невероятно сложно вызывать подручных – они вечно присылали нарочных с сообщением, что как раз выполняют задание, которое он сам поручил им, но, вероятно, запамятовал. Заправила терялся в догадках: то ли память и впрямь подводит, то ли он жертва заговора тех, кто внушает ему такую мысль.
Вся сложность состояла в том, что у подчиненных в мозгах засело твердое убеждение: Дионисио Виво – неуязвимый чародей. Кто-то ездил в Гарагуану, случайно встретил тех двух грабителей и, вернувшись, рассказывал сказки об устрашающей способности Дионисио Виво вырастать в исполина и переламывать людей, будто палочку от леденца. Все уже знали, что он может превращаться в невидимку, с легкостью преодолевает магнитное притяжение и резвится с легендарными черными ягуарами из Кочадебахо де лос Гатос на глазах у самого колдуна Аурелио. Повсеместно ходил слух: попытаешься нанести Виво рану – она разверзнется на твоем же теле.
Заправила и сам был суеверен; ему требовалось каждое воскресенье ходить к обедне, исповедоваться – не из подлинной богобоязненности или внутреннего ощущения родства с Господом, но оттого, что поступал так всегда, с детства, и боялся, как бы изменение порядка не навлекло неудачу, тем более в стране, где одно лишь посещение церкви – явный и убедительный знак совершенной душевной чистоты. Во искупление проступков он пару раз пробалтывал «Аве Мария», иногда перепоручая помолиться кому-то другому, – и молился, как ирландец сплевывает при виде сороки, или англичанин, увидев молодой месяц, трижды ему кланяется, перебирает в кармане мелочь и поворачивается вокруг себя. Исповедавшись в преступлениях расфуфыренным священникам, которые не удосуживались слушать, Заправиле всякий раз блаженно мнилось, будто он все начисто стер с грифельной доски и может писать заново, – его максимальное приближение к духовному очищению и нравственному обновлению.
Заправила был суеверен, как все люди, живущие в постоянной опасности и никому не доверяющие; он ездил только на сером жеребце, пил из одной-единственной кружки, всегда заглядывал под кровать, прежде чем в нее забраться. У него имелась внушительная коллекция талисманов и амулетов на всевозможные случаи – каждый год в день святого Михаила и Всех Ангелов прикормленные священники освящали эти побрякушки, дабы те не потеряли чудодейственной силы. Таким образом, духи природы, обитавшие в шаманских амулетах, высушенных человеческих головах и органах зверей, что водились в Бразилии, ежегодно подвергались обескураживающему и суровому испытанию – освящению религией, недвусмысленно их осуждавшей.
Из-за суеверности, а также потому, что и сам поверил в истории про Дионисио Виво, Заправила уже не хотел распоряжаться насчет убийства, особенно после того, как один священник сказал, что подталкивать к преступлению – все равно что совершить его самому. В таком случае, рассудил Заправила, если предназначенные Дионисио Виво раны разверзнутся на теле убийцы, их получат и исполнитель, и сам Заправила. Поэтому он заказал большой ящик из пуленепробиваемой стали, завесил его священными алтарными покрывалами, а священники окурили ладаном и освятили во имя Отца, Сына и Святого Духа, а заодно уж и Святой Барбары. Заправила намеревался пересидеть в нем то время, пока будут убивать Дионисио Виво, чтобы в критический момент никакая пуля, видимая или незримая, не причинила вреда. Ему оставалось лишь предложить за убийство столько денег, чтобы жадность перевесила страх перед мгновенным возмездием. Сумма стала едва ли не крупнейшим гонораром за убийство в Латинской Америке – за меньшие деньги никто бы за дело не взялся. И все равно молодому человеку потребовалось несколько дней, чтобы собраться с духом перед покушением.
Аника и Дионисио условились с Рамоном встретиться вечерком и поужинать, но пришли слишком рано, а потому решили прогуляться – посмотреть, как течет городская жизнь и не происходит ли чего новенького. Из университета сообщили, рассказала Аника, что ее приняли, и Дионисио рассердился, услышав, что она хочет поселиться в студенческом общежитии; он знал – там оберегают целомудрие постояльцев так, словно они королевские девственницы. Аника сказала, что уже выяснила – обойти правила очень легко, особенно по выходным. Дионисио повеселел и ответил, что общежитие – мысль неплохая, там быстро обзаводишься множеством друзей и он рад, лишь бы такая дружба не помешала их отношениям. Аника загородила ему дорогу, дернула за руку и спросила: