Ликуя и скорбя

Великому князю Дмитрию — поведенная чаша со всем русским воинством на поле брани, великому рязанскому князю — наводить Орду на московские копья и стеречь Ягайла, великому князю тверскому Михаилу — ждать исхода битвы и на случай беды уводить русских людей в Заволочье, в неприступные крепи, с ним уходить и новгородцам.

Однако тверские витязи не желали ждать исхода битвы, затаившись за спиной Москвы, немалое их число вышло из Твери и присоединилось к сборным дружинам князей.

Главные силы великого князя владимирского, московского и коломенского Дмитрия Ивановича сошлись в Коломне августа в 24-й день.

Княжий Двор вошел в Коломну. Из Москвы, из Владимира, из Переяславля на Клещином озере выползали хвосты нескончаемых обозов с кормом войску и копям, обозы с оружием стояли под Коломной, Игнат Огородник со своими людьми, с плотниками, кузнецами и оружейниками наводил через Оку переправу под Лопасней.

Пришли в Коломну и торговые гости Василий Капица, Сидор Елферьев, Костянтин, Козьма Коверя, Симеон Антонов, Михайло Саларев, Тимофей Весяков, Дмитрий Черной, Дементий Саларев, Иван Ших — весь торг великого владимирского княжения. Что поставили войску, тому и быть, а Игнат Огородник выверял поставки.

Отдавали свои товары купцы даром, ибо знали, что имения не сохранить, если Мамай пройдется по Руси со своей ратью.

Во хоромах коломенского тысяцкого Тимофея Васильевича Вельяминова, в гриднице, где когда-то игралась свадьба Дмитрия и Евдокии, Дмитрий собрал воевод московского войска и подручных князей, всех, кто поднялся на Орду, на большую думу.

Дмитрий и Боброк, принимая в расчет условия Олега рязанского, пришли на думу с готовым решением вести войско на Дон, на Куликово поле. Запомнилось оно с тех пор, как вымеряли его шагами по дороге в Орду.

Сегодня дума о том, как идти к Дону.

О сговоре с Олегом знали только Дмитрий и Боброк, а о том, что Олег не пришел на общий сбор, что Олег сносится с Мамаем и Ягайлом, знали все. Раздались голоса на думе, что ближний путь на Дон лежит через Переяславль на Трубеже, через Пронск. Должно идти на Переяславль, разбить Олега, согнать его с княжьего стола, дабы не успел соединиться с Мамаем.

Дмитрий не спешил выдавать тайну Олега. Сказал:

— Пойдем по рязанской земле — толкнем рязанцев в объятия Мамаю. Идти надо в обход рязанской земли и упаси бог тронуть и обидеть хотя бы одного рязанца!

Боброк расстелил на столе чертеж земли от Оки до Дона. Дьяк Нестерко обмакнул кисть в тушь и положил ее перед Дмитрием.

На чертеже пролегла черная линия от Коломны к Лопасне по дорогам над Окой. Она пересекла Оку возле устья реки Лопасни и потянулась через реку Осетр, минуя Зарайск и рязанскую землю, переползла приток реки Упы речку Уперту и, обойдя истоки Дона, уперлась в Непрядву, где она впадает в Дон.

Приговорили на думе идти скоро, опередить Ягайла, дабы не успел он сойтись с Олегом рязанским.

Бояре не разбрелись после думы. Тимофей Васильевич Вельяминов приготовил угощение на всех князей, бояр, воевод и торговых гостей в гриднице. Во дворе выставил столы для дружины, и по городу, по войсковому стану развозили на возах мед и брагу.

Дмитрий прошел в горницу, где они провели первую ночь с Евдокией, где он заснул на медвежьей шкуре у ее ног, посмотрел с городских стен на Оку, где впервые встретился с Олегом рязанским. Минуло десять лет, и как все переменилось. Суздалец ныне тесть и друг, Олег — тайный союзник, Михаил тверской — молодший брат и весь в его воле. Тогда собирались ставить град каменный, робея перед Ордой, ныне город окружен войском, что идет повергнуть Орду.

Стол в гриднице ломился от яств. Не скупился коломенский тысяцкий, все отдавал, чтобы потешить витязей, для иных, быть может, последним в их жизни застольем.

И мед, и фряжские вина — все на столе, но нет веселья, задумчивы гости в преддверии смертной встречи с исконным врагом. Ни речами, ни скоморошьими забавами не развеять тяжких дум. Тимофей Васильевич призвал в гридницу гусляров. Приготовил их заранее.

В три голоса повели песню гусляры. Басом старец с седой окладистой бородой; дискантом молодец с окатными плечами ушкуйника, волжского витязя; тенором безбородый отрок.

— Не пристало ли нам, братья, начать старыми словами печальные повести о походе Игоревом, Игоря Святославича? Пусть начнется же эта песнь по былям нашего времени...

Угадано, чем затронуть собравшихся, о чем напомнить тем, кто поднялся на смертную страду.

Тянулось разноголосье в лад гусельным струнам.

— ...Начнем же, братья, повесть эту от старого Владимира до нынешнего Игоря, который скрепил ум волею своею и поострил сердце мужеством, преисполнившись ратного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.

Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел, что прикрыло оно его воинов тьмою. И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем плененным быть; так сядем, братья, на борзых коней и посмотрим на синий Дон...»

Быть может, не все, кто двинулся в поход за Дмитрием и ныне на синий Дон, понимали, что должно быть содеяно их руками, как откликнется в веках их подвиг, что останутся их имена навеки в народной памяти.

Песня об Игоре, сыне Святослава, не была ли указанием, что содеянное ради русской земли несет вечную славу?

Расходились с пира молчаливо, были раздумчивы, ныне уже не надежды, что когда-то придет час освобождения от Орды, ныне час вырвать его своими руками.

На берегу Северки, что впадает в Москву-реку под стенами коломенского града, в садах боярина Панфилова Боброк выстроил на княжеский смотр все войско. Не было здесь кованой рати Андрея Ольгердовича и Дмитрия Ольгердовича, не было серпуховской и боровской конной дружины князя Владимира, не поспели еще иные дружины из дальних краев, но и без них войско в строю стояло несокрушимой железной стеной. В середине Большой полк, сводный полк всех городовых полков. Стояли дружины конных витязей подручных князей, собран был из удальцов сторожевой полк, и высились копья московской конной дружины, кованой московской рати. Огромная сила, вдвое большая, чем стояла под Тверью, вдвое большая, чем встретила Бегича на Воже.

Затрубили трубы, ударили бубны, войско двинулось походным порядком, заполнив все дороги от Коломны к Лопасне, все лесные тропы.

На перевозе через Оку под Лопасней Дмитрий велел пересчитывать воинов. Никогда ему не доводилось стоять во главе такого войска, затмило оно все войсковые сборы, о которых помнили со времен Всеволода Большое Гнездо. Под его знамя встала вся Северная Русь.

Перевозились на лодиях, на ушкуях, на челнах, на стругах, шли по наплавным мостам, что навели плотники Игната Огородника.

Августа 27-го дня перевезся Княжий Двор, переступило через Оку в Дикое поле княжеское знамя.

В обход рязанской земли шли не спеша, выбрасывая вперед сторожу, ожидали появления Орды и ордынских дозоров. Однако Олег рязанский крепко уверил Мамая, что не пойдет Дмитрий навстречу, что убежит в лесные крепи. До самого Дона сторожа не обнаружила ни одного ордынца.

Еще с перевоза под Лопасней Дмитрий отправил на дальний поиск Семена Мелика по прозвищу Железный. Он хорошо знал повадки Орды, мог исчислить войско Мамая. Семен Мелик перешел со своими сакмагонами Дон у Непрядвы, прошел Куликовым полем и нашел ордынцев у Тихой Сосны перед Комариным бродом. Переход через Комариный брод труден. Семен Мелик дал знать Дмитрию, что ждать Орду на Непрядве надо не менее чем через десять дней.

Дмитрий с войском встал у Березуйского оврага в двадцати трех поприщах от Дона. Ждали с Лопасни подхода запоздавших пеших полков. В Березуй пришли Андрей Ольгердович и Дмитрий Ольгердович с князем Владимиром. Вся кованая конная рать.

Пока русское войско двигалось из Коломны к Березуйскому оврагу, Тютчев правил посольство в стане Мамая на Воронеже.