Ликуя и скорбя

Дорога к монастырским воротам вверх, всадники остановились у ворот. Слезли с коней. Стражи распахнули ворота. Сергий вел службу в церкви. Службу не прервал. Князья, сняв шеломы, вошли в церковь, преклонили колени вместе с монастырской братией. Сергий прочитал молитвы. Дмитрий и Владимир подошли под благословение, поцеловали крест. Сергий спросил:

— Пошто, княже, пожаловал в час неурочный?

Знал, с чем приехал Дмитрий, но и знал, что сейчас каждое слово князя разнесется на всю Русь, будто на голубиных крыльях. Все ждали, робели, надеялись, отчаивались и воскресали духом в ожидании грозного часа испытания для всей Руси.

Дмитрий объявил в полной тишине, воцарившейся в церкви:

— Знаешь ли, отче, предстоящую беду? Царь ордынский, нечестивый Мамай, идет на Русь неуклонно, быстро и полный ярости!

Сергий выпрямился, был он великим артистом, когда требовалось, умел поразить воображение.

— Поведай мне, княже, чем ты провинился перед ним?— спросил он, будто бы не знал, что означает известие князя.

— Я послал послов, чтобы умирили ярость его, но ничто не может умирить ни ярости, ни гордости ордынского владыки.

— Господь гордым противится, а смиренным дает благодать!— произнес Сергий.

Он осенил крестом князя Дмитрия и князя Владимира, подручных князей и воинов и позвал гостей на трапезу монастырской братии, вкусить хлеба обители святой Троицы. Остались Дмитрий и Сергий одни на тропке, что вела от церкви святой Троицы в трапезную.

— Хотел бы ты укрепиться духом и получить воинству благословение или у тебя есть, что спросить? Не сомневаешься ли? — спросил Сергий.

— Сомневаюсь, отче! Во всем сомневаюсь! В себе, в воинах, в воеводах! Мыслю, не поспешил ли, по силам ли тяжесть? Оберегу ли Русь, а вдруг навлеку гибель?

— Не сомневается тот, кто лишен способности думать! Сомнения есть плод разума, а разум и есть благоволение божие. Ты хотел спросить меня: пора ли? Пора, сын мой! Войско твое прошло искус, не было на Руси со времени Святослава полков сильнее.

— Великую силу собрал Мамай!

— Число не есть сила! Мамай идет грабить, ты оберегаешь жизнь твоих людей, и люди оберегают свои жилища, свои семьи, свой труд. А это удесятеряет силы и ярость! Не простые слова я сказал в церкви: бог да будет тебе помощником и заступником! Как ты понимаешь, князь, благоволение божие?

Сергий взял под руку Дмитрия и провел его мимо трапезной в густоту монастырского сада.

— Не слишком ли просто мы понимаем взаимоотношения бога и человека? Кому-то довольно простоты, но мир наш совсем непрост! Опустился на колени, призвал бога в помощь — и вот она, быстрая помощь! Разве не возносились страстные молитвы из огня и дыма погибающей Рязани, рушимого Владимира? Где господь бог? На иконах, перед коими мы опускаемся па колени? Икона есть лишь отображение господа и святых его в нашем сознании. А не в твоем ли сознании господь бог? Когда тысячи и тысячи людей думают воединю, не есть ли это божеское благоволение, не посылает ли в этом единстве господь бог нам свою силу? Ни Георгий Победоносец, пи небесный воевода Архангел Михаил не спустятся с неба рубить огненными мечами Мамаево воинство. Но сознание в каждом твоем воине, что настал час гибели супостата,— вот сила небесного воинства! Сквозь ворота святой Троицы проходят великие тысячи, вознося молитву об избавлении Руси от ига! Слитая воедино воля всех русичей и есть божье благоволение. Потому и я говорю: иди, с тобой бог!

Потрапезовали.

Дмитрий и Владимир приняли благословение.

— Что мне дать тебе, княже? Чем оказать помощь? — спросил Сергий при общем собрании воинов и монахов.

Дмитрий встретил горящие взгляды Пересвета и Осляби. Было думано, оставить их в Троице во главе монастырской дружины оберегать от внезапного изгона святыню. Вспомнил тесный строй ордынских лодий на Волге под Сараем, вспомнил, как они с дружиной Степана Ляпы рассеяли эти лодии, вспомнил Переяславское поле, когда изгоняли с владимирского княжения Суздальца. С ними начиналось, без них не должно и завершиться.

— Отдай мне, отче, двух воинов от полку твоего, пусть несут они твое благословение на битву великую! — ответил Дмитрий.

— О ком просишь, княже?

— Пересвета и брата Ослябю!

Сергий послал иеромонахов облачиться в доспехи. Когда пришли в старых своих доспехах, кои видели немало битв, Сергий надел им на шлемы схимы с нашитыми на них крестами.

— Брате мои, Пересвет и Ослябя, приспело время нашего искупления. Это тебе, князь, верные пособники в напастях и бедах! С тобой и с ними благословение мое и всей нашей братии, и всех, кто призван возносить молитвы господу, когда вам трудиться!

За воротами Троицы Дмитрий сел на коня. Спутники Дмитрия преклонили колени перед крестом у ворот. Затрубил рог, воины сели в седла и шагом пустили коней за Дмитрием.

Не было в тот час ничего выше благословения Сергия, признанного пастыря церкви всеми верующими. Дмитрий не мудрствовал: где искать господа, в незримых ли высотах, в душе ли своей? Но, памятуя, что сознание и есть воля божья, а бог в душе каждого, исполнил полный обряд перед походом на соединение своей воли с волей всех, кто идет на битву. Пришел с братом Владимиром, со князьями и воинами, коих могла вместить церковь Пречистой Богородицы, и опустился на колени перед иконой Владимирской богоматери, что ради этого случая перенесли из Владимира в Москву.

Опустился на колени перед усыпальницей святого Петра, первого московского митрополита.

Шествие двинулось в собор Михаила Архангела. Встал у гробов прославленных русских князей, у гроба отца своего и деда, молвил:

— Истинные хранители Руси и веры нашей, поборника наши, если имеете смелость, помолитесь господу, ныне нашествие па нас супостатов, на детей наших, ныне сражайтесь вместе с нами.

...Воеводы и князья собрали свои дружины. Настал час последнего прощания с городом, час похода.

На площади перед соборами, перед красным крыльцом княжеского терема дала последнее целование Дмитрию великая княгиня Евдокия, дала. Владимиру последнее целование княгиня воровская и серпуховская, Ольгердова дочь Елена.

Князь вступил ногой в стремя, не спеша поднялся в седло.

Ударили колокола в граде, отозвались колокола в посадах. Московский конный полк Дмитрий повел через Москву-реку на Котлы.

Дружины подручных князей тронулись по Болвановской дороге, перевезлись через Москву-реку под стенами Симонова монастыря.

С Пскова двигалась кованая дружина Андрея Ольгердовича, на встречу к нему в Брянск привел свою кованую дружину Дмитрий Ольгердович, с ними соединился Глеб брянский.

Сигнальные дымы отметили путь Ягайла. Двигался он за Брянском, склоняясь к Десне, с Десны выходил на Угру. Из Брянска Ольгердовичи и князь Глеб отошли к Боровску, оберегая от внезапного изгона Москву, а когда Ягайло двинулся по Угре на Калугу, спустились к Серпухову. В Серпухове встретил их Владимир Андреевич.

Князь Дмитрий Константинович суздальский вывел дружину к Перевозу на реке Пьяне, остерегал нижегородскую и владимирскую земли от изгона из Засурья. Нижний Новгород затворился в осаду, через Оку перекинули железную цепь, дабы не вошли в ее воды ордынские лодии.

На виду у Казани встали девяносто ушкуев Степана Ляпы. Казанские эмиры в страхе затворили город. Струги Степана бороздили Волгу, стерегли переправы с заволжской стороны, дабы не пришла на подмогу Мамаю Заяицкая Орда.

Новгородцы выставили кованую рать к Торжку. Город не трогали, земли тверские не грабили, стерегли Михаила тверского, а вдруг взыграет в нем немирие к Москве?

То была лишь предосторожность. Михаил был связан договором с Дмитрием. По договору ему тоже выводить бы тверское войско против Орды, но Дмитрий не звал его. Не по недоверию, не обучены тверичане действовать, в общем строю московского войска, да и живы у московских воинов обиды на тверичан, а это чревато сумятицей в бою. Дмитрий всерьез говорил Михаилу, когда под Тверью подписывали договор, что и на него есть надежда. Если московское войско будет разгромлено Ордой, то остается одно — собрать Русь вокруг Твери.