Ликуя и скорбя

Дмитрий выслал в Дикое поле большую сторожку: Родиона Ржевского, Андрея Волосатого и Василия Тупика. Повелел сторожить Орду на Быстрой и Тихой Сосне, на речке, откуда начинался Комариный брод, и «языка» взять не из простых ордынцев.

От Олега рязанского еще весточка: идут к Мамаю генуэзские арбалетчики и копейщики, путь неблизок, без них Мамай не тронется. Мамая уведомил, что Дмитрий от одной вести о силе, что на него собралась, уйдет в дебри на Северную Двину.

Тешил Мамай себя этой надеждой, испытать Дмитрия послал послов. Старейшим в послах шел Сары-хожа, по обычаю, вел тысячу всадников.

В Коломне сказали послам, что им беды не будет и без такого числа воинов, или идти в Москву под охраной воинов Дмитрия, или не ходить. Послы поспорили, но переупрямить Андрея Ивановича Кобылу не дано, пошли без ордынских всадников.

— Знай, князь,— начал Сары-хожа,— когда Чингисхан покорял народы, тех, кто противился, он уничтожал до корня. Исчезли не только государства, исчезли и народы.

Дмитрий слушал, молчал, смотрел в желтые глаза посланца Орды. Он не спешил с ответом и сам удивлялся спокойствию, что оковало его броней. Ему нет тридцати, а чувствовал он себя старым и всевидящим. И не хитрым, а наивным виделся ему ордынский эмир, хотя и был вдвое старше. Сары-хожа хотел видеть Орду такою, как она ему воображалась, а Орда была другой, совсем иной, чем это виделось ордынским владыкам.

Прошло сто сорок три года. Русь из пепла, из-под копыт разорителей вновь созидательница, а они? Куда пришли они, Потрясатели вселенной, за полтора века? Начиная, они были едины и залили своим потоком землю. Ныне нет чингизидов в империи Хань, они растворились в огромном народе. Империя распалась на улусы.

Рус пахал землю, отнимая ее у дремучего леса, рус ковал соху, ковал меч, чтобы оборонить свой труд. Они не ковали даже меча, которым рвались покорить весь мир. Что за цель покорить мир? Чингиз говорил, что он жаждет мира на всей земле, но мир может быть только тогда, когда его всадники достигнут последнего моря. Но может ли быть мир в сердце народа, который ищет его в войне?

— Ты можешь, князь, исчислить множество обид, что принесла Орда на Русь. Но стоят ли эти обиды полной гибели русского корня и веры, русов?— спрашивал Сары-хожа.

Дмитрий знал, как подступали к городам воеводы Чингисхана, как давали слово, если откроет город ворота, помиловать всех и удовлетвориться откупом. Ни разу то слово не было соблюдено. Гибель тому, кто поверит ордынской клятве. Он мог бы сейчас сказать Сары-хожо, что Русь отныне не боится Орды, что ордынскому владычеству наступил конец. Но конец-то еще не наступил, нужна была битва, чтобы Орда убедилась в этом. Прояви он твердость — Мамай хитер, мудр и искусен в военном деле — он может затянуть поход, могут свершиться события, которые не ослабят Орду, а усилят: то ли Мамай одолеет хана Ак-Орды, то ли хан Ак-Орды Тохтамыш одолеет Мамая, и опять Русь окажется перед единством всего Джучиева улуса.

Сары-хожа сделал знак рукой своим людям. К ногам Дмитрия поставили туго завязанный мешок. Развязали. Сары-хожа запустил руку в мешок и извлек горсть проса.

— Здесь только горсть зерен,— молвил ордынский посол.— Горсть, но и в горсти не сочтешь, сколько зерен. Возможно ли счесть, сколько зерен в мешке? Так невозможно счесть, сколько всадников у Мамая.

Дмитрий усмехнулся и хлопнул в ладоши. Подбежали рынды. Он что-то шепнул им. Рынды опрокинули мешок, просо просыпалось на пол. Рынды побежали из горницы.

Сары-хожа продолжал:

— Не будет же князь отрицать, что хан Мамай искусный воитель, что его опыт вождения войск превышает опыт юного князя?

Рынды вбежали в гридницу и пустили курицу к просу. Сары-хожа замолк и нахмурился. Курица обеспокоенно огляделась и принялась бойко клевать просо.

— А если я пущу десяток кур? — спросил Дмитрий у Мамаева посла.

Сары-хожа с обидой произнес:

— Была на Русь Батыева рать, ныне будет на Русь Мамаева рать... Ты, князь, сам выбирал!

Дмитрий послал в Орду к Мамаю боярина Захария Тютчева, выученика Андрея Кобылы. Отправляя Тютчева,   наказывал:

— Нет мира меж нами и Ордой, меж Русью и Ордой ныне меч! Знай, нашествие Мамая меня не страшит, я жду открытого боя. Беда, если Мамай ныне отложит поход на Русь, нам пеши за ним по степи не угнаться. Ордынцы рвутся на Русь, они привыкли ходить на Русь безнаказанно, но Мамай искусный воитель, и он знает, что на этот раз Орду встретит сила, а не слабость. Если ты бросишь открытый вызов, Мамай задумается о нашей силе и остановит поход, он не придет на наши копья. Если ты притворишься робким, притворишься слабым, изобразишь страх — Мамай еще меньше поверит. Тебе, боярин, надо при всех эмирах и ордынских князьях, на глазах всего ордынского людства оскорбить Мамая. Это должно быть не личным оскорблением! Упаси бог от личного оскорбления! Личное остается личным... Ты должен, боярин, быть благолепным, величавым. Ты будешь уговаривать Мамая жить в мире. Не уговаривать, а увещевать, как увещевает старший неразумного младшего. Ты должен отнять у Мамая возможность выбора, идти или не идти. Ему должен остаться единственный выход — идти! Трудная задача, боярин, ты закладываешь жизнь за Русь, тебе первому испить общую, для всех поведенную чашу. И первый глоток может стоить тебе жизни. Здесь не найти утешения, но ты должен знать, что из той же чаши будем пить и мы все, а чтобы не для каждого оказался глоток смертельным, ты делаешь первый глоток. С богом, боярин, ты первый из тех, кого помянут как героя грядущей битвы.

В Москву пришли князья белоозерские. Конная их дружина обучена была действовать заодно с пешим белоозерским полком, со стрелками тоже.

Привел из далекой Карелы с реки Кемь свои дружины князь кемский, из племени Василька ростовского и белоозерских князей. Дружина крепкая, ходила на стругах, ходила на конях, держала края далекие, владели луком, владели копьями, кони под ними мохнатые, невысоки, не быстры, но несут всадника, с ног до головы закованного в железо. Невелика дружина, а поставить ее под ордынский удар не страшно, не побегут, рубят длинными мечами, колют длинными копьями.

С далекого Кубенского озера привел дружину князь каргопольский и кубенский Глеб, племени Василька ростовского. Пришли князья Вадбольские. Небогаты, каждый привел по полста дружинников, однако витязи сызмала привыкли к ратному делу. Пришли ярославские князья, пришла ростовская дружина. Пришли дружины устюжские и князья устюжские, тоже обучены действовать вкупе с пешей ратью.

Собиралось Всеволодово племя!

Князья поскакали с князем Дмитрием в Троицкий монастырь, к Сергию на благословение, ибо не имела в тот час Москва митрополита. Дмитрий шел к старцу в последний раз спросить: «Пора ли?»

Отрок Андрей, сын Игната Огородника, в те дни жил в Троице. Сергий призвал его в монастырь обучить грамоте, научиться читать древние книги и познать их толкование.

Андрей вышел поутру к ключам за водой. Звонкая речка плясала по камням в распадке. Андрей любил постоять на камнях, радовали тишина и звон воды. Водяная пыль на камнях переливалась самоцветами, одна краска просвечивала сквозь другую, под пляской красок камни приобретали густой цвет смарагдов. Над водой проносился розовый ветер, растекались по воде полосы цвета утренней зари.

Пустая бадейка стояла на бережку, Андрей вдруг услышал конский топот, голоса, ржание коней и звон оружия.

Дорога к монастырю через речку. Впереди на белом коне в серебристых доспехах воин. Поверх доспехов напущена на плечи розовая приволока, опушенная горностаем. За всадником стяг. Черный стяг — черное поле, а по черному полю белое шитье Спаса Нерукотворного. За ним, отстав на полконя, князь Владимир Андреевич. То ж в доспехах, в приволоке из ханьского зеленого шелка.

Яркое солнце, прозрачная речка, одеяние князей, доспехи витязей — все слилось в мгновенную и неуловимую гармонию.

Кони вошли в воду, в брызгах встала радуга, кони будто бы воспарили в воздухе. Копья вонзились в небо. Андрей замер, зачарованный.