Нуманция

— Почему?..

— Знаешь, что ты заслуживаешь за вот это вот?

Она промолчала, глядя ему в лицо, а Марций сломал пальцами раненой руки деревянные шпильки, и этот звук заставил Ацилию вздрогнуть. "Сломал бы шею голыми руками…"

— Отпустите меня…

— Я никогда тебя не отпущу… Ни за какие деньги.

— Тогда я сбегу! — уже в раже выкрикнула она.

— Беги! Я всё равно поймаю… И отдам своим солдатам. Ты ведь этого боишься? — Она промолчала, пряча лицо в падающих прядях волос. — То-то…

Развернулся и ушёл.

Ацилия закрыла ладонями лицо и расплакалась, стараясь сжаться как можно теснее.

* * *

На нём всё поразительно быстро заживало, как на собаке, через два дня он уже вышел в строй, а за это время даже ни разу не заговорил с Ацилией, лишь взгляд мельком, да безразличие из-под ресниц.

Она ненавидела его, за его упрямство, не понятное ей, за жадность в деньгах, за жестокость и чёрствость души ненавидела. И от этого ещё больше горела желанием вырваться, придумать хоть что-то, хоть как-то обойти его, пока не поздно.

Она хорошо помнила, где он хранил свои документы, и где стоял этот секретный сундучок, долго собиралась с мыслями, пока не спросила старика Гая:

— Ты случайно не знаешь, как отправляют почту из гарнизона?

— Это можно узнать… Вестники часто ездят в Рим с донесениями… Но они потребуют за это деньги…

Ацилия прищурила глаза, припоминая, в какое место она припрятала свои серьги с рубинами.

* * *

— А вы знаете, центурион, что по последним данным ваша центурия при взятии Нуманции потеряла больше всех? — спросил легат Валенсий, нахмуривая седые брови.

— Нет, господин легат, я этого не знаю.

— А зря… — Легат обошёл вокруг стола, закладывая большие пальцы обеих рук за пояс. — Зря! Вы, как командир центурии, как никто другой могли бы это знать.

— Потери моей центурии исчисляются в основном ранеными, в легионе, даже в нашей когорте, есть центурии, где потери в убитых даже больше, или равны потерям моей центурии…

— Да бросьте, Марций, несмотря на потери, эти центурии продолжают оставаться укомплектованными на 75 процентов… А ваша?

Марций дёрнул подбородком, медленно прикрыл глаза, смаргивая усталость.

— Нам придётся добавлять в вашу центурию молодёжь, новобранцев. Более, чем на 50 процентов. Разве это будет боеспособная центурия?

— Я обучу её.

Легат усмехнулся, отворачиваясь, прошёлся опять за стол, глядя вниз. Его коротко стриженные седые волосы светились, казалось, насквозь в свете горящего светильника.

— Я начинаю сомневаться, сможете ли вы это сделать. Эта центурия уже попадала к вам, составленной в основном из молодёжи, и что? Вы не смогли её обучить, раз такие потери.

— Но, господин легат…

Командующий поднял руку, останавливая его:

— Наверное, мы поторопились, назначая вас центурионом, вы ещё не готовы стать командиром…

— Но, господин легат, выслушайте меня! — он порывался сказать, перебил командира, и встретил укоризненный взгляд, но сейчас ему уже было наплевать на последствия. — Я получил эту центурию два месяца назад, она только-только была после укомплектования, там были одни новобранцы, сплошные гастаты! Мне даже не хватало триариев-ветеранов, чтобы учить их! Я сам с ними бился…

— Центурион, все это делают.

— Я знаю! Но, господин легат, никогда такую слабообученную молодёжь не бросают в самую гущу сражения! Они ведь даже не воевали ни разу по-настоящему! Я же говорил трибуну Фаску, когда получил приказ на наступление… А мы ещё и попали по приказу на сектор Главных Ворот — там же было самое ожесточённое сопротивление…

— Вы ставите под сомнения разработанный общим советом офицеров план наступления? План, утверждённый самим консулом Сципионом? — Марций опешил, в миг перегорев. — А не слишком ли для центуриона шестой центурии?

— Господин легат…

— Я понимаю, что вы хотите сказать. Вы совсем умалчиваете о том, что ваша центурия бросилась грабить дома, не имея на это приказа, что по вашему разгильдяйству вы оказались застигнутыми врасплох… Это вы, центурион, не сумели организовать оборону, это вы распустили свою центурию…Разве вы можете быть командиром?

— Тогда наши потери были вбольшем ранеными, мы потеряли безвозвратно четырёх, а на Главных Воротах — сорок восемь!

— Перестаньте, Марций! Хватит! Хватит искать виноватых.

Центурион опустил голову, поджимая губы, упёрся подбородком в кирасу.

— Мы соберём совет и решим, что с вами делать. Либо вас понизят в звании, вы станете шестым центурионом шестой когорты, либо вообще лишитесь этой должности… Вам не хватает опыта.

— А кому вы отдадите мою центурию?

— Посмотрим, какие будут предложения. Я буду выдвигать кандидатуру центуриона Овидия, его центурия хорошо себя показала и потерь совсем немного…

— Так там сплошные триарии! — Вскинул голову с огромными горящими глазами.

— Идите, центурион, идите…Бога ради!

Он шёл на подкашивающихся ногах, в груди всё кипело, как в жерле Везувия, глаза ничего не видели.

— Подождите! Центурион? — Обернулся, глянул исподлобья, ничего не сказал. — Я тут хотел отдать вам.

— Что? — скорее машинально спросил.

— Я уже не стал это афишировать, но делаю вам предупреждение, центурион нахмурился, не понимая, в чём его обвиняют, а легат достал из сундука с документами запечатанное письмо, протянул центуриону. — Вы уж не используйте официальную почту для частных нужд, или уж хотя бы приходите и ставьте официальную печать легиона… — Марций ошеломлённо глядел на письмо. — Может, у вас там какие-то слишком уж личные дела, не бойтесь, мои секретари письма не читают, а мне — просто некогда этим заниматься… Сменили вестника, — заболел, — а новый, перенимая почту, нашёл письмо без печати…Обратное имя ваше, центурион Марций.

Он взял это проклятое письмо, крутил его, рассматривая почерк при тусклом свете — это не его рука! Что за шутки! Какой-то бред!

— Я не писал этого письма… — Поднял глаза на легата, напрочь забыв про свою центурию.

— Ну уж не знаю! — Легат пожал плечами. — Разбирайтесь сами… Только не надо нарушать установленных правил. Всё, идите!

Уже на улице, в свете горящих костров, Марций сорвал печать без каких-либо знаков и развернул пергамент письма, поворачиваясь к огню. Его словно по лицу ударили, когда он понял, кто писал это письмо. Он выругался шёпотом, аж охрана оглянулась на него, и до своей палатки он не бежал, а летел.

Она заплетала волосы, когда он влетел, как на крыльях, удивилась, опуская руки, смотрела огромными глазами. Он швырнул ей в лицо её письмо, она уклонилась, хмуря брови.

— Что это?.. Что… — он задохнулся, испепеляя её чёрными глазами.

Ацилия смотрела на своё письмо на полу, подняла голову, упрямо поджимая губы, ответила:

— Вы думаете, я буду отпираться?.. Это моё письмо, это я его написала.

— Да ты… — Он, возмущённый её выдержкой, задохнулся от внутреннего содрогания. — Как ты могла? Где взяла… Да ты представляешь себе… — замотал головой, не находя слов.

— Я всё равно буду стараться выбраться отсюда… Если вы не отпускаете меня сами, я всё попробую сделать сама…

— Что? — Он вдруг схватил её за локти и притянул к себе, глядя прямо в глаза. — О чём ты говоришь? Ты ничего не соображаешь! Как ты можешь? Ты что, до сих пор не понимаешь, что ты рабыня? Что ты вообще ни на что не имеешь права?

— Неправда, — упрямо повторила она прямо в его лицо. — Вы не имеете права держать меня, я не просто рабыня, как вы говорите, я — патрицианка…Вы не можете удерживать меня у себя… Вы должны вернуть меня родственникам, — сузила глаза, — а вы даже не хотите продать… Интересно, что сказал бы ваш легат, если бы узнал, что вы держите у себя дочь сенатора?..

— Дрянь! — Он дал ей пощёчину, держа за локоть на вытянутой руке, девчонка отвернулась, склоняя голову, зажмурилась, ожидая ещё одну. Но Марций только руку поднял, замахиваясь, а ударить не смог. Женщина! Ну не мог он ударить её… Не мог бить, хотя и виновата — без сомнения. Но злость ещё не прошла, он подтянул её к себе, притягивая руку к груди, чувствовал сопротивление, сламывая его. Попытался поймать рабыню за запястье второй руки, чтобы контролировать обе их. Но девчонка на этот раз, озлённая его пощёчиной, не давалась, мало того — начала драться, да так активно, что он не успел ничего сообразить и пропустил пощёчину по губам, но потом сориентировался, отслонился в сторону, пряча лицо, и сумел поймать её руки за запястья. Она попыталась вырваться, выкручивая руки, но он держал её крепко, вывернув их за спину, притиснул её к себе спиной, заговорил в ухо: