Нуманция

— Врёшь! — Притянул её к себе, и локоть её упёрся в ребро, выбивая кашель, но он сумел сдержать его на время.

— Я всего один раз выходила… была здесь, рядом…Никуда я не ходила, честно…

— Так он что, к тебе сюда приходил?.. Может, ты уже и спала с ним на моей постели? — Его пальцы сильнее сдавили запястье, и Ацилия, сверкнув глазами, повернула к нему лицо.

— Да вы что?.. — смутилась. — Никто ко мне не приходил, никуда…

— И ни разу не трогал? Нигде?

Она опустила голову, прошептала:

— Рыжий…

Он схватил её за второе запястье и встряхнул, глядя прямо в лицо, выдохнул возмущённо:

— Был! Значит, был… Лелий! И лапал тебя!

Она в страхе глядела ему в глаза, стараясь не замечать синяка под глазом и сбитых ссадин на щеке, прошептала:

— Мне больно…

— Продать тебя ему? Хочешь?

Она замотала головой, все слова застряли в горле. И тут его пробрал кашель, болезненный, отрезвляющий, отвернулся, толкнув девчонку от себя. Ацилия споткнулась и упала на колено, но поднялась быстро и оглянулась на него. Он всё ещё кашлял, держась руками за грудь, прямо через ремни кожаной кирасы. Сказывались кулаки Лелия.

Подлетел Гай, ухватился за локоть:

— Господин, господин, надо врача вызвать…

Центурион замотал головой, шепча:

— Толку?..

— Что это с вами, господин, что случилось?..

— Да-а…С Лелием… подрались… — Глянул на неё.

— С центурионом Лелием? Ух-х… — Стал помогать снимать кирасу, расстёгивать ремни, стянул через голову тунику, забрызганную кровью. Всё это время центурион покашливал, держась за рёбра.

Ацилия впервые рассмотрела его. Он был выше среднего роста, атлетического телосложения, но в отличие от рыжего Лелия, был суше, легче, изящнее даже. Темноволосый. От шеи и по груди тянулся тонкий светлый шрам. Ацилия глядела на него, пока центурион не бросил ей в лицо свою тунику, что Гай помог снять через голову, приказал:

— Постираешь…

Она еле успела увернуться, не сводя с него глаз, он был лишь в кожаной юбке, подвижный, но сейчас переживающий боль, и губы его дрожали от этих переживаний, а он думал, что она этого не видит.

Гай набросил на плечи господина тёплый сухой плащ, всё что-то причитал по-стариковски, говорил о враче, увёл центуриона к нему за перегородку. Ужинать он отказался, только сдался требованиям раба и выпил горячего молока с мёдом. Ацилия всё это время стояла неподвижно, потом подобрала с пола грязную тунику.

"Подрались из-за чего-то… И что мир не берёт?.. Все мужчины одинаковые… Дерутся, а другим расхлёбывать…"

Посмотрела на грязную тунику в руке и вздохнула.

* * *

На следующий день Гай всё-таки вызвал врача, тот простукал грудную клетку, заверил, что переломов нет, но два дня запретил чем-либо заниматься, только отдыхать.

В эти два дня Ацилия оказалась с ним на одной территории и очень тесно, пыталась избегать, но столкновения были неизбежны.

Он придирался, о чём-то спрашивал, недовольно качал головой, кривя губы, критически осматривал выстиранную тунику, и, конечно же, потребовал перестирать.

Когда он занимался составлением приказов, писал письма, она отдыхала. Сидела в своём углу, перебросив через плечо волосы, расчёсывала их гребнем.

Центурион подошёл вдруг и встал рядом; Ацилия опустила руки, гребень сверкнул в полумраке светильников отбеленной костью; смотрела в его лицо с тревогой: что ещё ему надо?

— Я с тобой поговорю? Ты не против? Или у тебя слишком важное занятие?

Ацилия смутилась, перекинула волосы за спину, а пальцы сами собой нащупали в складочках одежды на полу острые шпильки.

— Я слушаю вас…

Он присел на полу на согнутую ногу, один кулак положил на колено подогнутой ноги, вторым упёрся в пол.

— У меня возникли вопросы и сомнения, я хотел бы их разрешить…

Ацилия осторожно облизала пересохшие губы.

— Человек, мнение которого я не оспариваю, в этом, конкретном вопросе… И Овидий — тоже… У них двоих разные мнения… — У Ацилии задрожали пальцы на руках, она избегала смотреть ему в глаза, отводила взгляд в сторону. — Один мне сказал, что ты девушка, что мужчин у тебя ещё не было… А у Овидия я брал тебя сам… Если я не ошибаюсь, у тебя было платье м-м… Разорвано… — Он развёл руками. — Да и держал он тебя за горло не за ради безделья… Так? — Смотрел прямо, и она поджала пересохшие от волнения губы.

— Спросите его сами…

— Я его ненавижу… — коротко и холодно ответил.

— В кости же вы с ним играете…

— Только потому и играю.

— Что вы от меня-то хотите? Что вам надо?.. Каждый кого-то не любит, даже ненавидит… Причём тут я?

Он вдруг резко выбросил руку, ту, что лежала на колене, качнулся навстречу, сжимая пальцы на её горле. Ацилия шарахнулась назад и упёрлась в полотняный полог — дальше некуда бежать. Увидела его лицо совсем близко.

— Вот так вот он тебя держал? Да?

— Вы с ума сошли… — прошептала пересохшим горлом, шёпотом выдавливая слова.

— Я просто не люблю, когда меня держат за дурака. Не люблю, когда меня обманывают… Когда я думаю об одном, а получается всё по-другому.

— Я никого не обманывала… — Она не сводила с него глаз, смотрела прямо в чёрные зрачки, а пальцы ещё сильнее стиснули шпильки, до ломоты в запястье.

— Ты же спала с ним, да? — на этот раз прошептал уже он сам, ей в лицо, в глаза.

Ацилия замотала головой, вцепилась пальцами второй руки в его предплечье, попыталась ослабить хватку, шепнула чуть слышно:

— Отпустите меня…

— Я ненавижу Овидия… Глухой лютой ненавистью… Нет смысла говорить, почему… Ты — его женщина… Ты была его женщиной… Мне всё равно, как это происходило, всё равно, что ты делала… Главное, что это было… Ты была с ним, с пьяным, с трезвым — не имеет значения… Ты — его объедки… И я доедать их не собираюсь…

Он был так близко — лицо к лицу, а говорил эти страшные слова холодным шёпотом, что лучше бы, наверное, кричал, и Ацилия не выдержала — выбросила правую руку, метя в шею, как раз под нижнюю челюсть, чтобы наверняка.

Не зря он был военным, не зря был центурионом и учил молодёжь.

Тело тренированного бойца среагировало быстрее, чем мозг, — он блокировал удар левым предплечьем, но всё же из-за неожиданности удара, шпильки прошли насквозь через мякоть руки у локтя. А пальцы на горле Ацилии он так и не разжал. Поднялся, поднимая и её следом, сверкая чёрными глазами, притянул к себе плотно, выкручивая запястье за спину, прижался щекой к её щеке, вдавливая лицо рабыни в тунику на груди, как раз возле ямки между ключицами.

Ацилия только ахнула от испуга и неожиданности. А он спокойно и чётко, отделяя каждое слово, заговорил ей в ухо:

— Я же мог тебя убить, дура…Чем ты только думала… Сломал бы шею голыми руками… Ради чего…

Она замотала головой, освобождаясь, он отпустил её запястье за спиной, переложил ладонь ей на затылок, утопая пальцами в чёрные с медью волосы. Она дёрнула подбородком, поднимая лицо, попыталась отстраниться, но он не пускал, шепнула зло:

— Да, конечно, такие бы потерпели убытки…

Он только хмыкнул, скривив губы.

— Отпустите меня, я всё равно вам не нужна…

Несколько секунд он молчал, пока не понял, что она имеет ввиду не сейчас, а вообще, оттолкнул вдруг от себя, опять в угол.

— Нет!

Ацилия упала на колени, взметнув волосы, и сквозь них глянула на него, прижав пальцы руки к надорванному горлу, сипло спросила:

— Почему? Я же не нужна вам! Зачем я вам? Для чего? — в её голосе звучало само отчаяние. — Позвольте мне… разрешите написать письмо в Рим… Меня выкупят… Вам вернут ваши деньги!

— Нет!

— Вы… Да вы просто… — Она готова была расплакаться, но смотрела упрямо. — Вы просто какой-то моральный урод! Жестокий и бессердечный… Какая вам разница? Какой вам интерес? Я же предлагаю вам деньги!

— Нет! — Он рывком вырвал из руки её шпильки, зажимая пальцами хлынувшую кровь, только губами дёрнул.