Нуманция

Так или иначе, но эту борьбу он выиграл, он сумел вылечить свою ногу, но после такого ранения ему можно было забыть о службе в легионах, его списали в ветераны и даже назначили пенсию. Целый год он ещё прожил при легионе, набираясь у гарнизонных врачей врачебной практики, ещё полгода проработал уже врачом сам под присмотром старшего, потом уволился, понимая, что невозможно устал от армии. И почему раньше он считал, что армия — это единственное, что есть у него в жизни?

На скопленные от пенсии деньги он смог купить небольшой угол в захудалом городишке на Аппиевой дороге и осел там, принимая немногих посетителей на дому. Многим он казался странным, но за время о нём сложилось мнение, как о толковом серьёзном человеке, с решением которого нужно считаться.

Через три года после того, как он простился с Ацилией, он уже не мог поверить, что это когда-то было с ним, настолько круто изменилась вся его жизнь.

* * * * *

В тот день он наводил порядок на своих полках, перебирал бутылочки с настойками, пересматривал засушенные травы, выбрасывал то, что было уже негодным. В дверь сильно постучали, и Марций пошёл открывать гостю. Он уже привык к тому, что к нему приходили чужие люди, поэтому нисколько не удивился, когда встретил глаза испуганной девушки.

— Вы — врач?

— Что случилось? — он окинул девушку беглым взглядом и увидел у неё на руках ребёнка, отступил, пропуская к себе.

Девушка быстро и сбивчиво заговорила:

— Я… Я даже не знаю, как это получилось. Я только на миг отвернулась, а он… Боги святые! Он упал прямо на камни… И где он их нашёл? Повозка проезжала рядом, как он ещё не попал под колёса или под ноги коня?.. Я только на чуть-чуть…

— Проходите. — Марций отступил, давая пройти, — Садитесь, — но девушка только глядела испуганно, — Ладно. Не бойтесь вы так. Садите ребёнка вот сюда, — указал на табурет, — И успокойтесь. Своим страхом вы пугаете и себя, и меня, и его.

Девушка усадила мальчика на стул, отошла, прижимая ладони к щекам. Марк опустился перед ребёнком на корточки, только губы чуть-чуть скривились от боли в ноге.

— Ну что, герой, показывай, что ты сделал. — Осторожно повернул голову ребёнка за подбородок, осматривая щёку, мелкие ссадинки. Это неопасно. Краем глаза заметил такие же на коленях и икре. Наверное, упал боком. Это всё ерунда, куда опаснее была рука, которую он сам придерживал. Это заставило Марка нахмуриться. Что там — перелом? Растяжение? Марк попытался взять его за пальчики, но мальчик отвернулся, глядел прямо, и глаза его, тёмные, не по-детски серьёзные, глядели настороженно. Марций улыбнулся:

— Как тебя зовут?

— Его зовут… — но он остановил её, выставив вперёд руку.

— Пусть сам скажет. М-м? Маленький? Ну, какое у тебя имя?

— Марк…

— Ух ты, ну вот, — Марций улыбнулся, рассматривая лицо ребёнка. Красивый мальчик. Смугленький. Круглое лицо, пухленькие по-детски щёки, губы. Ох, и больно ему, наверное, — Тебя зовут так же, как меня. А значит, ты мой тёзка. Знаешь, что это такое? — Мальчик покачал головой, — Не знаешь?.. Я тебе расскажу. Это, когда тебя зовут Марк, и меня зовут Марк, когда кто-нибудь позовёт тебя, а обернёмся мы вместе. Понял? — он качнул головой. — Давай, я посмотрю твою руку, не бойся, всё будет хорошо. Ну?

Он осторожно взял детскую ручку, мягко прощупал пальчики, пястье, хрупкое тонкое запястье, предплечье, локоть, поднимаясь всё выше до плеча. Нигде не хрустело, ничего не выпирало изнутри, как при переломе, и Марк облегчённо вздохнул, — пересел на пол на подогнутую ногу. Значит, перелома нет.

— Сколько тебе лет? Ты уже знаешь?

— Три…

— Ну вот, ты уже совсем взрослый. Скоро станешь большим и сильным. — Сам же в это время быстро прощупывал руку ребёнка, проверяя суставы и ткани, всё больше удостоверяясь, что ничего не сломано и нет вывихов. Может, лишь сильный ушиб. Похоже, он упал на этот бок и руку. Но детские организмы быстро переносят травмы. Надо приложить холодное и обработать ссадины уксусом. Это, конечно, будет больнее.

Марций поднялся.

— Всё хорошо, перестаньте так бояться. Переломов нет. Следить надо за своими детьми, что ж вы, мамочка?

Девушка замотала головой:

— Это не мой ребёнок, это ребёнок госпожи, я только смотрю за ним.

— Тем более… — Марций покачал головой, уходя на кухню, через минуту он уже обмотал ушибленную руку ребёнка мокрой тряпкой, стал прижигать ссадинки на щеке и ногах, на пальцах больной руки. Разговаривал с ребёнком, стараясь отвлечь, и поражался, как терпел он это всё.

— Ну вот, ещё одна и всё. До свадьбы заживёт, вырастешь и ничего этого уже не будет. Ну-ка, давай-ка ещё раз перевяжем руку, холодненького приложим. — Снова смочил тряпку в холодной воде и перевязал руку от запястья до плеча. Маленький Марк всё время терпел с поразительным спокойствием, осматривался по сторонам.

— Странный ребёнок. — Вырвалось невольно у Марка.

— Знаете, господин, вообще-то он всегда не такой, он шумный и постоянно влезает во всякие неприятности. Это сейчас он… — девушка усмехнулась, — Наверное, просто испугался.

— Да уж, испугаешься тут. — Марк осторожно подхватил ребёнка и, сев на стул, пересадил его к себе на колени, — Ну что, герой, сильно болит?

— Нет… — и без перехода, — А я видел лошадь.

— Видишь, какой молодец. — Марций размотал повязку и насухо вытер ручку ребёнка. После холодного появилось место ушиба, как раз на локте — тёмное, наливающееся синевой, пятно. Теперь именно сюда Марк приложил холодное лезвие ножа. Ребёнок вздрогнул и уставился удивлённо.

— Что вы делаете?

Марк объяснял ему неторопливо, а он слушал, хмуря брови.

— Сейчас он нагреется, и мы приложим вот эту ложку, она тоже холодная. — Переложил ближе большую бронзовую ложку, и ребёнок смотрел на неё, переводя взгляд на взрослого, словно не верил.

К Марку редко приводили детей, чаще всего родители сами лечили их дома, не обращаясь к врачам, не желая тратить деньги. А если и приводили, то только в крайних случаях, когда без врача уже было не обойтись. Бывало тогда, дети уже не могли справиться с болезнью. Это было чаще всего зимой, когда холодные дома, не хватает продуктов и тёплой одежды. В Риме слишком беспечно относились к детям, и смертность среди детей была очень высокой.

Думая об этом, он ощутил вдруг необъяснимую жалость ко всем детям на земле, а именно сейчас — к этому, который сидел у него на руках. Сколько таких вот, как этот маленький Марк, умерло и ещё умрёт, останется без родителей, будет убито на войне, пьяными родителями, продано в рабство. Он уже видел это, когда-то в прошлом, давно. Да и пьяный отчим издевался над ним и чуть не убил однажды.

В дверь опять постучали, и Марк поднялся на ноги, пересаживая ребёнка на своё место.

— Давай поменяем. — Убрал нож на стол и приложил к ушибу ложку, — Вот так вот и держи, молодец, Марк. Я сейчас.

В дверь стучали громко и требовательно, а девушка удивлённо смотрела, не двигаясь с места.

— Уже иду! — прокричал Марций и зашагал, прихрамывая, к двери.

Когда он распахнул её, глянув сверху на гостя, удивлению его не было предела, даже губы сами собой раскрылись. Перед ним была Ацилия.

Ацилия!

А он-то думал, что забыл её, не помнит её лица, её глаз, её упрямо поджатых губ, что, наверное, и узнать-то не сможет при встрече. А оказывается…

— Вы? — брови её дрогнули, она тоже была удивлена, что увидела его, здесь. Марций, не говоря ни слова, отошёл в сторону, пропуская её.

Она прошла, а он ещё некоторое время стоял, не шелохнувшись, прижавшись боком к двери, будто и ноги уже не держали его. Она изменилась. Сильно. Высокая причёска, длинная, до земли, дорогая туника хрупкими складочками на груди и поясе. Величественная посадка головы, как у всех потомственных аристократов. Разве мог он когда не увидеть этого в ней? Разве было в его жизни такое, когда она была его женщиной?