Нуманция

Сейчас и на "вы"-то к ней обратиться было мало её.

Он осторожно оттолкнулся от двери, закрыл её и вернулся в комнату. Ацилия сидела на стуле, прижимая ребёнка к себе, он что-то рассказывал ей, щебетал, как птица, глядя восторженно. Ацилия удивлённо крутила в руке ложку, хмурилась на виноватую девушку.

— Я же просила не спускать с него глаз. Я только на миг зашла в лавку, а вы… — она покачала головой, изумлённо моргая, — Мне как сказали, кто всё это видел. Одни говорят — он попал под повозку, другие — под копыта коня, третьи спорят. У меня чуть сердце не остановилось…

— Госпожа, я и сама ничего не успела понять…

И тут Ацилия заметила вошедшего Марция, спросила строго:

— Где врач?

— Я врач… — голос Марция прозвучал тихо, но она услышала его, удивлённо вскинула брови, и длинные серьги качнулись.

— Вы? — она даже развернулась ему навстречу, не веря словам, — Вы — врач?..

— С вашим ребёнком всё в порядке, я проверил, переломов и вывихов нет, только ушибы и ссадины. Ему повезло.

Ацилия согласно покачала головой, невидящим взглядом глядя на ложку в своей руке, опомнилась и положила на стол. Маленький Марк толкнулся ногами:

— Мама, можно?

Она пустила его на пол, поправила на нём сбившуюся одежду, глянула на рабыню строго.

— Идите пока на улицу, я сейчас. На дорогу не выходите, будьте осторожны…

Мгновение — маленький Марк уже нетерпеливо топтался у двери, поджидая спешащую к нему девушку, радующуюся, что для неё всё закончилось именно так.

Некоторое время они молчали, не зная, что говорить. Ацилия сидела, Марций стал собирать со стола разбросанные сухие травы, бутылочки и всякую другую всячину, лишь бы чем-то заняться.

Это оказался её ребёнок. Да, именно такой вот мальчик и мог быть у неё. Она достойна такого сына. И какая-то жалость по прошлому охватила его вдруг. Это у неё такой ребёнок, но не у него. У него он только мог бы быть, но его не было.

Он набрал полные руки и отошёл от стола, расставляя всё обратно на полку стеллажа. Ацилия безмолвно следила за его действиями.

Сейчас их связывало только прошлое, ни настоящее, ни будущее, а только то, что уже было, и именно о нём она и могла заговорить.

— Я ждала вас тогда… — он посмотрел в её лицо через плечо и опять отвернулся, — Я хотела попрощаться… Я думала… — он перебил:

— Я знаю. Гай рассказал мне.

Она помолчала немного, заговорила опять:

— Вы врач? Вы хромаете, что случилось?

Он убрал последнее и вернулся к столу, встретил её ожидающий ответа взгляд и не смог не ответить на него.

— Так вышло… Уволили после ранения…

— Извините. — Она опустила голову.

— Да почему же? — он усмехнулся в ответ.

— Просто армия много значила для вас, я помню… И… — она покачала головой, подбирая слова, — как же теперь вы… — он снова перебил её.

— Всё нормально, я ушёл намного проще, чем думал себе, это было нетрудно. Я зря боялся уйти со службы, сейчас нисколько не жалею. Так получилось, может, так было угодно судьбе. Я не знаю. — Он снова усмехнулся и стал собирать последнее со стола. И Ацилия вдруг рывком положила ладонь на его руку, глянула снизу:

— Но врач! Почему так? Вы — лечите!

Марций опустил голову и посмотрел на её пальцы на коже своей загорелой ладони. Светлые тонкие пальцы.

— На флейте ещё играете?

Она не сразу уловила обращение на "вы", но поспешила ответить быстрым кивком головы.

— А я сохранил ту… старую… — она шире распахнула глаза удивлённо, — Вы уехали слишком быстро, собирались поспешно, наверное, ваш брат боялся, что я передумаю. — Усмехнулся небрежно. — Хотите, я верну её вам?

Ацилия убрала руку на столешницу.

— Не надо… Оставьте себе.

— Что, кстати, с вашим братом, по службе продвигается?

Ацилия смотрела в сторону, еле заметно покачала головой, думая совсем о другом:

— Он уже младший авгур, может быть, когда-нибудь станет консулом. Я потому и уезжаю…

Он не обратил внимания на последние слова, перевёл на другую тему:

— У вас хороший сын. Сильный мальчик…

Она глянула мельком:

— Спасибо. Есть в кого.

Марций снова вернулся к полкам. О чём ещё он мог спросить её? Всё вроде бы ясно и понятно. Она вернулась в свой мир, заняла своё место, то, о котором мечтала. Снова стала патрицианкой в дорогой одежде, вышла замуж, родила сына. А чего он, собственно, хотел? Какими были его мысли? Да и он сам, слава Богу, устроился, нашёл и своё место, даже сумел оставить службу в легионах, нашёл небольшой, но более менее стабильный заработок. И, может быть, кто знает, и сумеет на него прокормить свою семью, если она у него будет.

Ацилия молча поднялась с места, глядя на него, словно ждала чего-то, словно думала, что он спросит о чём-то ещё, но он молчал, занимаясь своими делами.

— Я… Я всё думала всё это время… — он повернул к неё голову, — Тогда… — она в нерешительности покусала губы, — В последний раз, помните, я, может быть, сильно уж откровенно вела себя, может быть, не стоило, и, возможно, вы… — он опять перебил её, может, даже чуть грубее, чем следовало:

— Я понял вас! Если я встречу когда-нибудь вашего супруга, я не скажу ему ни слова.

Её плечи враз поникли и воздух вырвался из лёгких глубоким вздохом, как от боли, она смотрела прямо в лицо остановившимся взглядом. Губы шепнули сами собой:

— Спасибо вам за помощь, сколько я должна вам за услуги?

— Нисколько. Я не возьму с вас денег.

Она отвернулась, несколько раз растерянно моргнула, словно хотела ещё что-то добавить, но не стала, и пошла к двери.

Марций проводил её, долго возился с дверной щеколдой, хмурился и ругался сам на себя за неловкость.

Уже на пороге Ацилия обернулась и опять заговорила:

— Я хочу, чтобы… — растерялась, теряясь в словах и мыслях, — Мы уже не поедем назад, возможно, больше уже не встретимся. И… — она прикрыла глаза, словно решаясь, набираясь с силами на то, что хотела сказать, — Я хочу, чтобы вы знали. Я так и не вышла замуж… Я сама настояла…

— Да? — довольно буднично спросил он, — Ну это было ваше право.

Её ресницы задрожали, словно она сейчас заплачет, но Ацилия отвернулась, пряча лицо, покачала головой отрешённо и шепнула:

— Прощайте…

Он смотрел, как она уходила, и всё прокручивалось у него в голове шаг за шагом: "Я так и не вышла замуж…" "Не вышла…" "Сама настояла…" "Мы уезжаем…" Ну и пусть! Он-то тут причём? Чего она от него-то хочет? Он-то что должен сделать?

И вдруг осенило!

Как гром в ясный день!

А Марк? Если она так и не вышла замуж? И слова её: "сильный… есть в кого…" В кого? Брат стал уже авгуром, когда-нибудь станет консулом, "мы потому и уезжаем…"

Дурак! Боги святые, какой дурак!

Да потому и уезжают, что ребёнок этот, этот Марк, незаконнорожденный, и бросает тень на будущего консула. Она сама уезжает, сама так решила! И нет у неё никакого мужа! И замуж она не выходила! Никогда не выходила за эти, почти четыре года! А значит Марк этот — его сын! Его мальчишка!

И она ждала, ждала, что он поймёт это! Поэтому и вспомнила тот, последний раз, а он… Какой дурак!

И он бросился за ней, не обращая внимания на встречных прохожих, на незапертую за собой дверь, на сильную боль в больной ноге. Бросился, а когда понял, что не сможет догнать сам, закричал на всю глубину лёгких, срывая горло, так, как не кричал ещё ни разу в жизни:

— А-а-ци-ли-я!

А в голове, в ритме с пульсом, стучало: "Не уходи!"; "Не оставляй меня!"; "Прошу тебя… Прости меня, дурака!"; "Я всё-всё знаю!"; "Я понял, и Лелий мне тоже всё рассказал…"; "Ацилия, милая моя… Я люблю тебя! Просто — люблю! И люблю нашего Марка… Только вернись…"

И он знал, что, может быть, никогда не решится сказать ей это всё за один раз, но точно знал, что она поймёт, что она простит, потому что тоже любит его, любит несмотря ни на что, просто — любит!

К О Н Е Ц