Антитело

— Не буду.

Настя отвернулась, и внезапно все переживания этого длинного дня разом обрушились на нее, словно поток ледяной воды. Она вздрогнула и застыла, положив ладонь на дверную ручку, холодную и твердую. Слезы поднялись к глазам, но ей не хотелось плакать. Не хотелось расплакаться здесь в этой комнате, под отрешенным и понимающим взглядом Сергея. Настя повернула ручку, и в тот же миг из гостиной донесся громкий звон разбитого стекла.

Камень влетел в комнату в брызгах блестящих осколков, ударился в противоположную стену и покатился по ковру. Секунду не было никаких движений. Сергей повернулся в кресле, широко распахнув красные испуганные глаза, и в этот момент, словно огромная летучая мышь, на подоконник взлетела фигура. Движение было таким быстрым, что казалось, будто она возникла там, как материализовавшийся сгусток ночной темноты.

Глеб присел в оконном проеме, и, резко дергая головой в разные стороны, оглядел гостиную. Худой, с кожей, отливающей серебром, горящими глазами и спутанными волосами, в ярко освещенном проеме окна на черном холсте ночи, он напоминал ожившую горгулью пера средневекового художника. Несколько мгновений он сидел неподвижно, а потом еще одним молниеносным движением оказался в комнате.

Сергей едва успел встать, когда Глеб налетел на него. Он вложил в удар все свою скорость и вес, опрокинув дядю на спину. Падая, тот ногой зацепился за кресло, чуть повернулся, и его голова лишь на сантиметр разминулась с твердым углом тумбочки. Глеб прыгнул на него и нанес быстрый удар в грудь. Дядя сразу обмяк, и тут истошно закричала Настя.

Словно хищное животное, у которого хотят забрать добычу, Глеб резко обернулся и его глаза, пустые и темные вонзились в девушку.

— Что…, - закричала она, но окончить не успела.

Одним прыжком он подскочил к ней и ударил в грудь сцепленными руками.

День восемнадцатый

Настя отлетела к дивану, врезалась в него и, скатившись на пол, уставилась на Глеба круглыми, полными ужаса глазами. Тот передернул плечами и, не сводя пустого взгляда с девушки, вытащил из-за спины нож. Сомнения в его намерениях не оставалось, как и не оставалось времени на раздумье. Зарычав, словно напуганное, загнанное в угол животное, Настя вскочила на ноги и бросилась к комнате Аленки. За ее спиной послышался грохот и быстрые шаги.

Она вбежала к девочке и на долю секунды замерла на пороге. Аленка лежала на кровати и смотрела в потолок, никак не реагируя на происходящее. Насте даже показалось, что та мертва, но обдумать это она не успела — девушка подхватила ребенка на руки и развернулась к Глебу, вытянув вперед руку и пригнув голову.

Прошла секунда. За ней другая. Третья. В лицо ударил густой запах пота и земли. Настя подняла глаза.

Глеб стоял в двух шагах от нее, и вытянутая рука едва не упиралась ему в грудь. Нож он держал перед собой и тяжело дышал, впившись в нее цепким, хищным взглядом. Он напомнил Насте пуму, которую она видела в зоопарке — та стояла так же, глядя на девушку из-за бронированного стекла, внешне спокойная, но за этим спокойствием чувствовалось огромное напряжение. Напряжение зверя, готового броситься.

— Уйди, — сказал, наконец, Глеб.

Голос его прозвучал хрипло и бесцветно, словно он лишь повторял то, что ему подсказывали.

— Не уйду, — ответила Настя и сжалась.

И вдруг она поняла, что он не ударит. Он не нанес удар сразу, и теперь та волна, что несла его на себе, толкая на убийство, схлынула. Глеб нерешительно пошевелился, намереваясь сделать шаг вперед, но Настя опередила его.

— Нет!

— Ты не понимаешь, — сказал он с тоской. — Ты ничего не понимаешь.

— А что я должна понять?

— Девочка — зло. Ей нельзя жить.

Его взгляд сместился в сторону. Настя скосила глаза, но ничего особенного не увидела. Она крепче прижала к себе неподвижную девочку и снова посмотрела на Глеба.

Степан тоже смотрел на него, хмуря густые брови.

— Бей! — приказал он.

— Нельзя, — ответил Глеб и показал пальцем на Настю. — Там она.

— Не думай о ней! Это искушение! Тебя обманывают! Время уходит, дьявол скоро насытится, и тогда будет поздно! Тогда погибнут все! Бей!

— Нельзя, — повторил Глеб. — Я не могу…

— С кем ты разговариваешь? — осторожно спросила Настя.

Глеб указал на Степана.

— С ним.

— Глеб, тут никого нет.

Неожиданно зашевелилась Аленка. Она захныкала, и Настя крепче прижала ее к себе. Девочка вцепилась пальцами в ее футболку и прижалась холодным лицом к тонкой ткани.

— Не верь слезам! — закричал Степан. — Господи, не верь! Дай ему сил, Боже, дай ему сил закончить дело!

Глеб посмотрел на него в замешательстве.

— Положи, пожалуйста, нож, — попросила Настя. — Ты ее пугаешь.

— Бей!

— Положи, пожалуйста, нож, Глеб.

— Не слушай ее! Нельзя!

— Глеб…

— Заткнитесь! — вдруг заорал он и прижал руки к ушам. — Заткнитесь оба!

Настя прикусила язык. Она поняла, что, подобно Вовке и Танюшке, Глеб видит и слышит то, что остается недоступным ей самой. Что-то воздействует на него, и, скорее всего, гораздо сильнее и глубже, чем на остальных. Он попал между двух огней, и мучается, пытаясь определить, что есть правда, а что иллюзия.

— Ты, — Настя сделала ударение на этом слове, — не хочешь причинить нам вред.

— Я должен…

— Кому ты должен? Глеб, с кем бы ты сейчас ни говорил — его нет. Это обман. Галлюцинация.

— Что за галлюцинация?

— Положи нож. Я расскажу.

Глеб сжал пальцы, но багровое облако, застилавшее ему глаза, исчезло. Он не знал, как поступить, только чувствовал, почти физически мучительно ощущал, как уходит время, словно огромная река, проходящая сквозь него и текущая дальше, и ее уже не догнать. Он отбросил нож и сел на пол. Битва проиграна, дьявол победил. И только одно не укладывалось в голове: орудием зла оказалась Настя. Настя. Милая, любимая Настя.

Через открытую дверь из гостиной донеслось тиканье часов. Одинокий, потерянный в свинцовой тишине звук, такой неуместный и такой обыкновенный. А еще сипло и глубоко дышала Аленка. Часы и Аленка.

Время уходит.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Настя.

— Не знаю…

— Можешь посмотреть, что там с дядей Сережей?

Глеб встал и вышел.

Морщась от боли в затекшей спине, Настя переложила Аленку на кровать, открыла окно и выбросила нож в темноту. Тускло блеснуло лезвие. Из оконной рамы на Настю глядела огромная желтая луна. Словно исполинский глаз, она рассматривала девушку равнодушно и холодно. Настя отвернулась и взглянула на Аленку. Даже в золотистом свете красивой плетеной лампы кожа девочки казалась иссиня-серой, а лоб был холодным, как камень. Девушка почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Она села в изголовье кровати и вытерла ладонью слезы.

Вернулся Глеб.

— Он живой. По крайней мере, он дышит. Я перетащил его на диван.

Настя посмотрела на него блестящими глазами.

— Глеб, что с нами творится?

— Не знаю. О какой галлюцинации ты говорила?

Настя шмыгнула носом.

— Пойдем на кухню. Не могу здесь больше.

Глеб поглощал бутерброды, с шумом запивая их горячим чаем. Глядя на него, Настя подумала, что он, наверное, давно не ел. Лицо парня осунулось, а пальцы казались длинными и тонкими и дрожали, когда он подносил чашку ко рту. В тот момент, когда Глеб ворвался в комнату, она увидела его иначе — ей показалось, что он полон жизни, что она буквально переполняет тело и вот-вот вырвется наружу, словно какой-то чудесный фонтан. Хотя, ей могло и показаться. И даже, скорее всего, показалось. Слишком разительной была перемена.

Неожиданно для себя, она заговорила и стала рассказывать Глебу обо всем, что произошло с ней со дня их последней встречи. Рассказала о навязчивом надзоре родителей, о знахарке, и ее странном поведении. О том, как страшно испугалась перемены в Анне. Как поехала с Танюшкой и Вовкой, и что произошло в лесу. Она говорила сбивчиво и постоянно скакала с одного события к другому, многословно и бестолково повторяя одно и то же. Когда она замолчала, устав и окончательно запутавшись, Глеб спросил: