Охотники из преисподни

Кларк Эштон Смит

ОХОТНИКИ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

Я редко могу сопротивляться искушению заглянуть в книжный магазин, особенно в такой, куда регулярно поставляют редкие и необычные экземпляры. Поэтому я зашел к Тоулмэну, чтобы проглядеть новинки. Это был один из моих кратковременных, раз в два года, приездов в Сан-Франциско, и я в то свободное утро вышел пораньше, чтобы после осмотра книг встретиться с Киприаном Синколом, скульптором. Он приходился мне троюродным или даже четвероюродным братом, и мы не виделись несколько лет.

Его студия была в двух шагах от лавки Тоулмэна, и у меня не было особых причин спешить. Киприан предложил осмотреть коллекцию последних скульптур, но, помня неизменную посредственность его предыдущих работ, банальные попытки добиться впечатления странности и ужаса, я не ожидал ничего, кроме пары часов унылой скуки.

В маленьком магазинчике не было ни одного покупателя. Зная мои склонности, хозяин и его единственный помощник после обычных слов приветствия утратили ко мне интерес, и я беспрепятственно копался на полках, заставленных всякой всячиной. Среди других, менее пленительных названий мне попалось роскошное издание «Капричос» Гойи. Начав перелистывать плотные страницы, я вскоре был поглощен дьявольским искусством этих рисунков, напоминавших порождения ночных кошмаров.

До сих пор удивляюсь, что не закричал в голос от безумного ужаса, когда, случайно подняв глаза от книги, я увидел существо, скорчившееся передо мной в углу книжной полки. Вряд ли я мог испугаться сильнее, даже если бы вдруг одно из адских творений Гойи ожило и соскочило со страниц тома.

Моим глазам предстала сгорбленная, мрачно-серая фигура, лишенная волос и даже какого-либо пуха или щетины, но украшенная узором из размытых бесцветных колец, похожих на свернувшуюся змею, которая живет в темноте. Он обладал головой и лбом человекообразной обезьяны, песьей пастью, руки заканчивались искривленными ладонями, а черные когти гиены почти достигали пола. Существо было неописуемо свирепым и омерзительным, его пергаментная кожа непередаваемо морщилась, точно у трупа или мумии, а в глубоко посаженных глазных впадинах мерцали злые полоски желтоватого, будто горящая сера, сияния. Из полуоткрытого рта, истекающего слюной, высовывались гнилые клыки, облик этого зловещего создания напоминал изготовившееся к прыжку чудовище.

Хотя я много лет писал рассказы, в которых часто речь шла о каких-то таинственных явлениях, потусторонних силах и привидениях, у меня не было четких и сколько-нибудь установившихся убеждений в отношении сверхъестественных явлений. Я никогда раньше не видел чего-либо, что мог бы считать привидением или хотя бы галлюцинацией, и вряд ли стал бы безапелляционно утверждать, что книжный магазин на оживленной улице, в ясном свете летнего дня, наиболее подходящее место для такого появления. Монстр передо мной не мог существовать среди животных видов нормального мира. Он был слишком ужасающим, слишком отталкивающим, чтобы быть кем-нибудь, кроме нереального создания.

Пока я в изумленном оцепенении смотрел поверх Гойи, полумертвый от страха, привидение двинулось ко мне. Я сказал, что оно двинулось, но его положение изменилось так мгновенно, без какого-либо усилия и видимого перемещения, что это слово безнадежно неуместно. Сначала ужасающий призрак стоял примерно в пяти или шести футах от меня. Но сейчас он склонился прямо над томом, который я все еще держал в руках, его тошнотворно светящиеся глаза уставились мне в лицо, и серо-зеленая слюна капала изо рта на раскрытые страницы. В этот миг я ощутил невыносимое зловоние, точно смесь запаха сгнивших змей с плесенью древнего склепа и разлагающегося трупа.

В ледяном безвременье, хотя прошла всего-то, может быть, секунда или две, мое сердце, казалось, прекратило биться, когда я увидел это отвратительное рыло. Задохнувшись, я с громким шумом уронил Гойю на пол, и, как только он упал, напугавшее меня видение исчезло.

Тоулмэн, лысый гном в очках в черепаховой оправе, бросился спасать упавший том, восклицая:

– Что случилось, мистер Хастейн? Вам нехорошо?

По той дотошности, с которой он изучал переплет, отыскивая возможные повреждения, я понял, что его основное беспокойство относилось к Гойе. Было ясно, что ни он, ни его помощник не видели призрака, и ничто в их поведении не выдавало, что они уловили отвратительный запах, все еще витавший в воздухе, точно дыхание разоренной могилы. И насколько я мог судить, они даже не заметили пятно сероватой слюны на развороте открытого тома Я не помню, каким образом умудрился выйти из магазина. В моей душе бушевал вихрь ужасного смятения и сильного до дрожи отвращения к сверхъестественному созданию, которое я видел. Я шел, опасаясь за свое душевное здоровье и безопасность. С трудом припоминаю, как очутился на улице за магазином Тоулмэна, лихорадочно шагая к студии кузена с аккуратным пакетом, в котором был том с рисунками Гойи. Очевидно, пытаясь загладить свою неловкость, я в каком-то непроизвольном порыве был вынужден оплатить и купить книгу, не сознавая, что делаю.

Я подошел к дому, куда должен был войти, но еще несколько раз обошел весь квартал, прежде чем переступил его порог. Все это время я отчаянно пытался вернуть себе самоконтроль и душевное равновесие. Я помню, насколько трудным для меня оказалось даже просто замедлить свой ход и удержаться от бега, мне все время казалось, что я спасаюсь от какого-то невидимого преследователя. Я старался уговорить самого себя, убедить рациональную часть своего разума в том, что видение – всего лишь результат мимолетной игры света и тени или временного помутнения зрения. Но все эти ухищрения были напрасны, я видел уродливый ужас чересчур отчетливо, со всеми вызывающими отвращение деталями.

Что мог означать этот случай? Я никогда не принимал наркотики и не злоупотреблял алкоголем. Мои нервы, насколько я знал, были вполне крепкими. Но либо я стал жертвой зрительной галлюцинации, что могло означать начало какого-то зловещего психического расстройства, либо видел какое-то оккультное явление, что-то из областей и измерений, находящихся за пределами человеческого восприятия. Это было проблемой или психиатра, или оккультиста.

Хотя все еще страшно расстроенный, я все же попытался восстановить хотя бы малую часть самообладания. Кроме того, мне подумалось, что прозаические бюсты и пресные скульптурные группы Киприана Синкола могут благотворно повлиять на мои расшатанные нервы. Даже весь его гротеск мог бы показаться вполне здравым и заурядным в сравнении с дьявольской горгульей, пускавшей слюни передо мной в книжной лавке,

Я вошел в здание и поднялся по стоптанным ступеням на третий этаж, где Киприан устроил свою студию в просторной анфиладе комнат. Поднимаясь по лестнице, я испытывал странное чувство, как будто кто-то только что проходил по этим ступеням, но не слышал и не видел никого, а холл наверху был столь же тих и пуст, как и лестница.

Киприан находился в своей мастерской, когда я постучал в дверь. После паузы, которая показалась мне чрезвычайно долгой, я услышал его приглашение войти. Он вытирал руки о старую ветошь, и я догадался, что он только что лепил. Кусок легкой мешковины покрывал то, что, очевидно, было претенциозной, но еще не оконченной группой фигур, занимавшей середину длинной комнаты. Все вокруг было заставлено другими скульптурами: из глины, бронзы, мрамора, и даже терракоты, которую он иногда использовал для менее важных скульптур. В одном конце комнаты стояла массивная китайская ширма. С первого взгляда я осознал, что произошла большая перемена, как в самом Киприане, так и в его работах. Я помнил его как дружелюбного, немного вялого юношу, всегда щеголевато одетого, ничем не напоминающего мечтателя и фантазера. Трудно было бы узнать его в этом худом, суровом, страстном человеке с гордым и проницательным видом, в котором было что-то дьявольское. Грива его нечесаных волос уже была тронута сединой, а глаза неестественно блестели огнем странного знания, и в их глубине затаилось какое-то вороватое выражение, словно его терзал неотступный болезненный страх.