Страница 28 из 28
— Да, моя тиара очень хорошо пришлась, — сказала тётя Мюриэль шёпотом, который мало кто не услышал. — Но я должна сказать, что у Джиневры платье чересчур длинное.
Джинни обернулась, улыбаясь, подмигнула Гарри, потом быстро стала, как положено. Сознание Гарри улетело далеко-далеко из шатра, вернулось к вечерам, проведённым наедине с Джинни в укромных уголках вокруг школы. Казалось, они были так давно, они всегда казались слишком хорошими, чтобы быть правдой, словно он украл лучезарные часы из жизни кого-то совсем обыкновенного, кого-то без шрама в виде молнии на лбу…
— Согласен ли ты, Вильям Артур, взять Флёр Изабель…?
В переднем ряду миссис Висли и мадам Делакур обе тихонько всхлипывали в кружевные платочки. Трубные звуки из заднего ряда оповещали, что Хагрид вытащил свой носовой платок, из тех, что со скатерть. Эрмиона повернулась и улыбнулась Гарри: её глаза тоже были полны слёз.
…объявляю вас соединёнными навеки.
Волшебник с клочковатыми волосами повёл палочкой над головами Билла и Флёр, и дождь серебряных звёзд упал на них, обвиваясь вокруг их обоих спиралью. Фред и Джордж захлопали в ладоши, и золотые шары над головами взорвались. Из них выпорхнули райские птицы и выплыли крошечные золотые колокольчики, добавляя свои песни и перезвоны к общему шуму.
— Дамы и господа! — прокричал клочковатый волшебник. — Попрошу встать!
Все повиновались, тётя Мюриэль — с громким кряхтением; волшебник снова взмахнул палочкой. Полотняные стены шатра исчезли, и стулья, на которых сидели приглашённые, плавно взлетели в воздух, и все оказались стоящими под навесом, опирающимся на золотые столбы, и открылся потрясающий вид на залитый солнцем сад и окрестности. Струя жидкого золота пролилась из центра навеса, образовав блестящий пол для танцев; плавающие в воздухе стулья собрались вокруг столиков под белыми скатертями, и все вместе опустились на землю, а музыканты в золотых куртках направились к эстраде.
— Лихо, — с одобрением отметил Рон, когда со всех сторон появились официанты; одни несли серебряные подносы с тыквенным соком, масляным элем и огневиски, другие — шаткие пирамиды пирожных и сэндвичей.
— Нам надо пойти их поздравить! — сказала Эрмиона, поднимаясь на цыпочках, чтобы увидеть то место, где Билл и Флёр пропали среди толпы желающих им счастья.
— У нас ещё будет время, — пожал плечами Рон, хватая с подноса три бутылки масляного эля и всучивая одну из них Гарри. — Эрмиона, не спеши, сперва столик зацапаем… Не здесь! Только не рядом с Мюриэль…
Рон увлёк их за собой через пустую танцплощадку, оглядываясь направо и налево; Гарри был уверен, что он высматривает Крума. К тому времени, как они добрались до противоположного края шатра, почти все столики были уже заняты, самый свободный был тот, за которым в одиночестве сидела Луна.
— Нормально, если мы присоединимся? — спросил Рон.
— О да, — радостно ответила Луна. — Папочка только что ушёл вручать Биллу и Флёр наш подарок.
— Небось, запас корешков Гурди на всю оставшуюся жизнь? — спросил Рон.
Эрмиона дала ему под столом пинка, но угодила в Гарри. У него от боли заслезились глаза, и он на какое-то время потерял нить разговора.
Оркестр заиграл, Билл и Флёр первыми вышли на танплощадку, под гром аплодисментов; чуть спустя мистер Висли повёл на танец мадам Делакур, за ними вышли миссис Висли и отец Флёр.
— Эта песня мне нравится, — сказала Луна, извиваясь в такт вальсовой мелодии; через пару секунд она встала и выскользнула на танцплощадку, где завертелась на месте, совсем одна, закрыв глаза и поводя руками.
— Она просто чудо, скажешь нет? — с восхищением сказал Рон. — Всегда на высоте.
Но улыбка тут же пропала с его лица: на освобождённое Луной место плюхнулся Виктор Крум. Эрмиона пришла было в приятное волнение, но Крум в этот раз пришёл не с ней любезничать. Скривившись, он спросил: — Кто этот тип в жёлтом?
— Это Ксенофилиус Лавгуд, и он отец нашей подруги, — сказал Рон. Его задиристый тон обозначал, что тут не намерены смеяться над Ксенофилиусом, как бы на это ни провоцировали. — Пойдём потанцуем, — отрывисто добавил он, обращаясь к Эрмионе.
Она выглядела захваченной врасплох, но поблагодарила и встала. Они исчезли вдвоём в нарастающей толчее на танцплощадке.
— А, они теперь вместе? — спросил Крум, чуть-чуть смущённо.
— Э… вроде этого, — сказал Гарри.
— А ты кто? — спросил Крум.
— Барни Висли.
Они пожали друг другу руки.
— Слушай, Барни, ты этого Лавгуда хорошо знаешь?
— Нет, только сегодня встретились. А что?
Крум мрачно уставился поверх своего стакана на Ксенофилиуса, который болтал с несколькими волшебниками на противоположном краю танцплощадки.
— Потому что, — сказал Крум, — если бы он не был гость Флёр, я бы избил его, сразу здесь, за то, что надел этот гнусный знак на свою грудь.
— Знак? — спросил Гарри, тоже вглядываясь в Ксенофилиуса. Странный треугольный глаз поблёскивал у того на груди. — А что? Что в нём неправильного?
— Гринделввалд. Это знак Гринделввалда.
— Гринделвальд… Тёмный волшебник, которого одолел Дамблдор?
— Точно.
Мускулы на скулах Крума заработали, словно он что-то жевал; потом он сказал: — Гринделввалд убил много людей, моего деда, например. Конечно, он никогда не был могучим в этой стране, говорят, он боялся Дамблдора — и правильно, если посмотреть, как он кончил. Но это, — он показал пальцем на Ксенофилиуса, — это его знак, я опознал его сразу: Гринделввалд вырезал его на стене в Дурмштранге, когда он был там учеником. Некоторые идиоты срисовали его на свои книги и одежду, думая шокировать, сделать себя значительными — пока те из нас, кто потерял членов семьи из-за Гринделввалда, не поучили их хорошенько.
Крум угрожающе хрустнул пальцами и мрачно взглянул на Ксенофилиуса. Гарри был в недоумении. И чтобы отец Луны был сторонником Тёмных Искусств, казалось совершенно невероятным, и больше никто под навесом, похоже, не узнал треугольной подвески.
— Вы точно… э…уверены, что это Гринделвальдова…?
— Я не ошибся, — холодно сказал Крум, — я ходил мимо этого знака несколько лет, я знаю его хорошо.
— Ну, очень может быть, — сказал Гарри, — что Ксенофилиус не знает точно, что это за символ, Лавгуды, они… необычные. Он вполне мог где-нибудь его подцепить, и решить, что это вид в разрезе головы складкорогого стеклопа, или ещё что.
— Вид в разрезе от чего?
— Ну, сам не знаю, кто это, но он с дочкой ездил на каникулах их искать…
Гарри казалось, что он объясняет про Луну и её отца как-то неладно.
— Вот она, — он показал на Луну, которая продолжала танцевать одна, размахивая руками над головой, словно отгоняла комаров.
— Зачем она делает так? — спросил Крум.
— Наверное, хочет избавиться от Быстролома, — сказал Гарри, узнав знакомые движения.
Похоже, Крум не знал, серьёзно с ним Гарри говорит, или нет. Он вытащил палочку из-под мантии и с недобрым видом постучал ею себя по бедру; из конца палочки вылетели искры.
— Грегорович! — громко сказал Гарри, и Крум остолбенел, но Гарри был слишком возбуждён, чтобы обратить на это внимание. Воспоминание вернулось к нему при виде Крумовой палочки: Олливандер берёт её и внимательно рассматривает, перед Трехмаговым Турниром.
— Он тут зачем? — подозрительно спросил Крум.
— Изготовитель палочек!
— Я знаю это, — сказал Крум.
— Он сделал вашу палочку! Вот почему я подумал о Квиддитче…
Выражение у Крума стал ещё более подозрительное.
— Откуда ты знаешь, что мою палочку делал Грегорович?
— Я… вроде я читал где-то, — сказал Гарри. — В… в фанатовском журнале, — сымпровизировал он наугад, и Крум успокоился.
— Даже не помню, что я обсуждал мою палочку с поклонниками, — сказал он.
— Так… э… а где сейчас Грегорович?
Крум был озадачен.
— Он ушёл от дел несколько лет назад. Я был один из последних, кто купил палочку Грегоровича. Они лучшие — хотя я знаю, конечно, что вы, британцы, высоко ставите Олливандера.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.