Ясень

— Так в чем дело? — угрюмо спросила она, вытирая ладони о передник. Я пропустила мимо ушей это невежливое обращение — благородные повадки моей матери, требовавшей от слуг почтительного трепета, мне не передались.

— Пусть вскипятят воду. Именно вскипятят, а не нагреют.

— Это для той рыжей ведьмы?

— Для раненой.

— Вот что, — сказала Несса, уперев руки в бока, — пока я здесь, никаким ведьмовским штучкам потворствовать не буду.

Ну, это уж было слишком!

— Вот что, — повторила я любимый материн жест: руки на груди и испепеляющий взор, — если ты решаешься не выполнять то, что тебе хозяева велят, Несса, так ты здесь недолго пробудешь. В Ясене есть стряпухи и получше тебя, и норова у них поменьше!

Кажется, на нее это подействовало. Во всяком случае, голос изменился, даже задрожал:

— Молодая госпожа, простите, не хотела… ведь эта ведьма нос во все горшки сует! У самой зубы еще все целые, а корчит из себя лису в сарафане…

— Ты исполнишь мой приказ или нет?

— Исполню, госпожа, немедля исполню. Раз уж вам так хочется…

Я вышла, не дослушав. Мне просто было не по себе — как я, однако, умею кричать на людей! Никогда ведь этого не одобряла. И Леська, видно, тоже хороша…

Подымаясь по лестнице, я услышала, что из горенки, где была Леська, доносятся громкие голоса. Снова назойливый посетитель? Один голос, несомненно, был Леськин, а другой… другой тоже был мне слишком хорошо знаком! Что есть духу взбежала вверх и ворвалась в горенку.

По всем приметам, появилась я вовремя, потому что Леська уже подступала к незваному гостю, прицеливаясь пестиком. Он стоял спиной ко мне, и, казалось, сохранял полное спокойствие, но рука его лежала на рукояти ножа, висевшего в ножнах на поясе.

— Леська, прекрати! Мэннор, что тебе здесь нужно?

Он повернулся на голос так стремительно, будто его вызывали на бой. Леська перевела на меня удивленный взгляд.

— Я должен ее видеть, — сказал, наконец, Мэннор.

Молча смотрела я на человека, которого отец с матерью прочили мне в мужья. Он один знал мою тайну, если не считать верных слуг, воспитывавших меня в Ситане. И он до недавнего времени был желанным гостем в нашем доме. Сейчас он снова пришел. Только не ради меня.

— Идем со мной, — сказала я. Он, кажется, колебался. — Идем.

Мэннор пошел вслед. Леська, нехотя отложив свое оружие, проводила нас вопросительным взглядом, но ничего не сказала, только с силой хлопнула дверью за нашими спинами.

— Ты уверен, что должен ее видеть? — спросила я, останавливаясь на сходах. Мэннор стоял на две ступеньки выше, и его синие глаза смотрели куда-то поверх моей головы. Я спросила просто так, чтобы оттянуть время, я знала, каким будет ответ, и он прозвучал тут же:

— Уверен.

— Хорошо, — кивнула я и пошла вниз.

Мы спустились в подвалы, где под ногами скрипели мелкие камушки, и приходилось освещать дорогу, потом молча вышли наверх, обогнули по наружному переходу правое крыло дома, пересекли пустые, мрачно-торжественные парадные покои. В последнем, у низкой полукругом дверцы, я остановилась. Здесь был второй вход в горницу, где сейчас спала Керин.

Мне пришлось повозиться с ключом, замок, видно, заржавел. Мэннор терпеливо стоял рядом. Наконец дверь открылась, и он, не дожидаясь моего разрешения, прошел внутрь. С моего места мне видна была только спинка кровати и тонкая рука Керин, свисавшая с постели. Мэннор подошел к кровати, сел прямо на пол, поднял эту руку и медленно прижал к лицу.

Осторожно, чтобы не скрипнула, прикрыла я дверь и пустилась в обратный путь, не зная, смеяться мне, плакать или делать вид, что ничего не случилось.

На полдороге я столкнулась со служанкой. Несса послала ее сообщить, что вода вскипела. Я передала это Леське, и она побежала в поварню, прихватив с собой ступку, а я заняла ее место у стола.

Хорошо, что она ушла, мне было просто необходимо побыть одной.

Подумать только, всего два месяца назад я жила в Ситане и ни о чем не подозревала — уж отец-то об этом позаботился. Конечно, с тех пор, как я научилась размышлять, я недоумевала, отчего моя семья живет в Ясене, а я в Ситане, отчего меня одевают, как мальчика, хотя я девочка, и отчего мне велено никому об этом не говорить? Когда я, наконец, осмелилась задать эти вопросы, мне ответили историей о наследстве — запутанной и романтичной, насколько может быть романтична история с деньгами.

Правду я узнала потом…

Мой отец решил спасти меня от Дракона. Единственную дочь могли забрать в жертву (у отца было достаточно врагов, готовых позаботиться об этом), единственного сына, будь он хоть писаный красавец, — не имели права. Ему выдавалась рядой охранная грамота. Так я очутилась в Ситане…

Мэннор был оттуда родом. Это его родителей отец посвятил в тайну — их связывали крепкие торговые связи — и нет ничего удивительного в том, что им захотелось эти связи укрепить еще больше. Был заключен тайный договор, совершено обручение, ни у Мэннора, которому не было тогда и десяти лет, ни тем более у меня согласия не спросили…

Так делалось часто, и редко кто осмеливался протестовать — обычаи рода и все такое, — но чем больше я подрастала, тем меньшее восхищения вызывала во мне необходимость рано или поздно сделаться женой Мэннора. Кажется, он тоже не испытывал особого восторга.

Если б меня спросили, отчего я не люблю Мэннора, пожалуй, я смогла бы кое-что сказать об унизительной предопределенности — не больше… Была, правда, еще одна причина, но ни один суд не счел бы ее заслуживающей внимания…

Мои мысли прервало появление Леськи. Она торжественно вышагивала, обеими руками держа внушительных размеров дымящуюся чашу. Присмотревшись, я узнала любимую чашу моей матери (как Леська только ухитрилась стащить ее под бдительным оком Нессы?!) Во всяком случае, на лице Леськи было написано явное торжество. Она проследовала через горенку и, прежде чем я успела удержать, толкнула ногой дверь.

К счастью, Мэннор сидел уже в кресле, как и полагается достойному гостю. Керин тоже сидела, опираясь спиной на подушки, кажется, они не сразу заметили нас, тем более, что Леська остолбенела с чашей в руках, не в силах вымолвить ни слова. Зато Керин подняла глаза и, как мне показалось, спрятала досаду за улыбкой.

— Что такое? — спросила она.

Я бросила взгляд на небывалое чудо — безмолвную Леську — и напомнила, что пора пить отвар.

— Тебе лучше уйти, — обратилась Керин к Мэннору и вздохнула.

Мэннор ничего не ответил. Улыбнулся, пожал плечами, встал — пожалуй, впервые на моей памяти он был так уступчив. Но он подошел к Леське, взял у нее чашу и вернулся к Керин. Тут настала моя очередь остолбенеть: Мэннор в роли сиделки! Он никогда не болел, и терпеть не мог навещать больных. А теперь, одной рукой придерживая Керин за плечи, другой подносил чашу с отваром.

Леська широко раскрытыми глазами смотрела на такое присвоение ее прав, потом вдруг очнулась и вылетела за дверь. Тут она, наконец, обрела дар речи и шепотом, но в довольно дерзких выражениях высказала мне все, что она об этом думает. Я посоветовала ей обратиться к Мэннору, после чего Леська вышла, на прощание хлопнув дверью…

Это ж как надо было разозлиться: двери у нас тяжеленные!

А Мэннор вскоре ушел и почти у самого выхода столкнулся с моей матерью. Та, должно быть, решила, что он приходил ко мне, и рассыпалась в любезностях. Эта сцена, подсмотренная сверху, немного меня развеселила. Но потом я вернулась в горенку; села за стол, и мне стало совсем худо.

Что делать, что?

Глупо думать, что все будет идти как раньше, скрывать уже нечего. Еще глупее думать, что я смогу жить, как живут другие дочери и жены старшин и купцов. Теперь, когда Дракон убит, когда пришла Золотоглазая… Я слишком хорошо знаю Легенду, чтобы в это поверить.

Тогда что же будет? Куда идти дальше?

Вернулась Леська, и я спросила у нее об этом. Она ответила не сразу. Смотрела на меня исподлобья, потом сказала: