Гросспираты

— Он действовал по собственной инициативе и притом его целью было не уничто­жить экипаж потопленного судна, а уничтожить обломки, так как был уверен, что в про­тивном случае на следующий день из-за этих обломков будет обнаружен.

Дениц говорит об обломках, но умалчивает о людях, которые держались на них в воде, пытаясь спастись. Однако при допросе защитник гросс—адмирала косвенно при­знает это.

Кранцбюллер. Вы одобрили действия Экка?

Дениц. Я не одобряю его действий, так как... ни в коем случае нельзя отходить от солдатской морали.

А в чем же эта мораль? В том, чтобы не расстреливать обломки? Уже из самого вопроса и ответа на него очевидно, что, хотя и со скрипом, Дениц фактически вынужден признать, что Экк расстреливал в воде спасшихся людей. Иначе трудно истолковать и заключительный диалог адвоката со своим подзащитным:

Кранцбюллер. Кроме этого случая с Экком стал ли вам известен... другой случай, когда какой-нибудь командир немецкой подводной лодки открывал огонь по поги­бающим или спасательным средствам?

Дениц. Нет, я не знаю ни одного.

Но придет время, и Дениц вынужден будет признать, что не только Гитлер в беседе с Осима, но и другие правительственные инстанции считали необходимым «принятие решительных мер» по уничтожению команд потопляемых судов:

— Летом, кажется, тысяча девятьсот сорок третьего года я получил письмо из ми­нистерства иностранных дел, в котором мне сообщалось, что примерно восемьдесят семь  процентов   экипажей возвращается домой после потопления торговых судов.

В ведомстве Риббентропа такое положение считали «нежелательным» и спрашивали Деница: «Нельзя ли что—либо предпринять против этого?»

По мере того как обвинение методично воздвигало вокруг гросс—адмирала непро­ницаемую стену улик, защита тоже не дремала. Частенько она стремилась упредить очередной удар.

Помнится, однажды почтой из генерального секретариата прибыло ходатайство доктора Кранцбюллера. Адвокат просил обсудить на заседании трибунала и приобщить к делу письмо старшего лейтенанта германского флота Германа Фридриха Креса, дати­рованное 22 января 1946 года. Вот текст этого письма:

«Защитнику гросс—адмирала Деница.

Нюрнберг, Международный военный трибунал.

В надежде на ответ мне хотелось бы сообщить некоторые сведения о личности свидетеля обвинения Петера Иозефа Хейзига, хорошо мне известного по совместной службе на подлодке «У—977».

Хейзиг, бывший тогда первым караульным офицером, производил на командира, бывшего старшего лейтенанта флота Ганса Якоба Лейлиха, такое неблагоприятное впе­чатление, что он во время своего отпуска оставлял заместителем не его, а меня. Во мно­гих критических положениях вследствие аврала над водой или подводой Хейзиг прояв­лял себя всегда явным трусом. Он совершенно забывал о своей ответственности и о задачах караульного офицера и думал только о спасении собственной жизни.

В кругу товарищей его не любили, так как он вел себя обособленно, неоднократно проявлял нетоварищеское отношение и лживость».

А зачем Международному военному трибуналу такие сведения об одном из многих тысяч германских офицеров? Но читатель уже знает, что в тех случаях, когда защита оказывалась абсолютно неспособной опровергнуть по существу показания того или иного свидетеля, она нередко пыталась опорочить его личность и тем самым вызвать недоверие к нему. Вот и в данном случае ходатайство доктора Кранцбюллера пресле­довало именно такую цель.

Комендант суда вводит свидетеля в зал.

Председатель. Как ваше имя?

Свидетель. Петер Иозеф Хейзиг.

Председатель. Повторите за мной: «Клянусь богом, всемогущим и всеведущим, что я буду говорить чистую правду, ничего не утаю и ничего не прибавлю».

Гросс-адмирал Дениц мог уже догадаться, что эта «чистая правда» не доставит ему радости.

Обвинитель Филлимор. Петер Иозеф Хейзиг, вы были в Германии старшим лейте­нантом военно—морского флота?

Хейзиг. Я служил лейтенантом во втором учебном дивизионе подводных лодок.

Филлимор. Помните ли вы последний день вашего обучения?

Хейзиг. В последний учебный день гросс-адмирал Дениц, который тогда был коман­дующим подводным флотом, произвел смотр второго учебного дивизиона подводных лодок...

Дальше свидетель сообщил, что во время смотра Дениц произнес речь, в которой выразил свое крайнее недоумение, почему в некоторых случаях германские подводные лодки после торпедирования торговых кораблей оказывают помощь в спасении тону­щих людей. «Это значит, — говорил Дениц, — работать на руку врагу, так как спасенные команды будут действовать в дальнейшем на новых торговых судах».

Требуя от германских подводников самого беспощадного уничтожения спасающих­ся, Дениц разъяснил им:

— Ввиду необходимости вести тотальную войну на море в настоящий момент нужно всегда учитывать, что для подводных лодок команды кораблей являются точно такой же целью, как сами корабли. Только такой метод действия приведет к тому, что союз­ники не будут в состоянии укомплектовать людьми свои новые суда...

Адвокат Кранцбюллер решил смягчить впечатление, произведенное показаниями Хейзига. Он просит свидетеля:

— Скажите, пожалуйста, зная все эти обстоятельства, можете ли вы еще сказать, что в речи гросс—адмирала Деница каким—либо образом говорилось о том, что потерпев­ших кораблекрушение следует расстреливать?

Хейзиг. Нет, но это можно было понять из его определения «тотальная война против судов и команд». Я говорил впоследствии со своими товарищами на эту тему. Мы счита­ли, что гросс-адмирал подразумевает именно это.

От адвоката последовал новый вопрос: приходилось ли свидетелю беседовать по этому поводу с начальником школы? Оказывается, приходилось. И более того, свиде­тель хорошо помнит, что последним «было рекомендовано после торпедирования ко­раблей уничтожать тонущих по возможности только в присутствии одних офицеров, находящихся на командном мостике подводной лодки».

Надо ли после ознакомления с этими показаниями удивляться попытке защиты заранее дискредитировать личность Хейзига!

Обвинитель вполне резонно отметил, что письмо Креса не может опровергнуть факта осведомленности свидетеля в вопросах, по которым он давал показания. Кроме того, утверждение, будто Хейзиг трус и болтун, абсолютно бездоказательно. Суд ведь установил, что он усиленно продвигался по службе и даже награждался за выполнение боевых заданий.

Тут же перед судом было возбуждено ходатайство — вызвать еще одного свидетеля, который сможет внести ясность в отношении приказа Деница от 17 сентября 1942 года. Перед Международным военным трибуналом германский морской офицер Карл Гейнц Меле. С июня 1942 года вплоть до капитуляции Германии он командовал 5—й флотилией подводных лодок в Киле.

Меле сообщил, что во всех случаях обнаружения неясности в тех или иных прика­зах командующего он лично получал разъяснение в штабе подводных сил. Так случи­лось и с приказом от 17 сентября 1942 года. По своей сущности документ этот был настолько чудовищным, что Меле при очередном посещении штаба осведомился, так ли он понимает требования Деница. Ему все объяснили «с помощью двух примеров».

Первый пример. Германская подводная лодка обнаружила в резиновой лодке экипаж сбитого английского самолета. Так как лодка имела полную нагрузку, она не могла взять англичан на борт и проследовала дальше своим курсом. По возвращении с операции командир рассказал об этом случае в штабе командования подводного фло­та, и все офицеры стали упрекать его: если уж он никак не мог пленить экипаж сбитого английского самолета, то должен был, по крайней мере, уничтожить обнаруженных людей, ибо максимум через 24 часа их подберут английские спасательные суда.

Второй пример, согласно показаниям Меле, сводился к следующему: в первые месяцы подводной войны против США значительный тоннаж был потоплен в непо­средственной близости от берега. Благодаря близости суши большая часть экипажей обычно спасалась. И это очень прискорбно: для торгового судоходства важен не только тоннаж кораблей, но и сохранность экипажей. Если команды потопленных судов оста­ются в живых, они легко могут занять свое место на новых.