Журнал Наш Современник №5 (2003)

Сегодняшняя трагедия Просвещения, демонтируемого руками новых избранных, вероятно, объясняется сочетанием двух мотивов победившего Запада: мотивом старого протестантского подозрения к системам коллектив­ного спасения и мотивом геополитическим — стремлением сузить число “прометеевых” претендентов на дефицитные ресурсы планеты. Если бы имел место только последний мотив, то общая трагедия Просвещения не случилась бы — возобладали бы двойные стандарты, когда просвещенческие механизмы, демонтируемые в пространстве не-Запада, напротив, укреплялись бы на самом Западе. Но сегодня мы уже видим другое. На Западе вместо нигилиста-пролетария вовсю орудует протестантский нигилист, готовый срыть, искоре­нить всю культурную избыточность, прямо не подключенную к росту рыночных дивидендов.

Такие походы против того,  что уже оказалось в общем ведении и получило статус общепризнанности, требуют гигантских кампаний дискредитации. Для того чтобы демонтировать систему демократического Просвещения, необходимо дискредитировать и ее активных носителей, и ее наиболее заинтересованных социальных пользователей. На этом основании Просвещению противо­поставили естественный рыночный отбор, а демократически доступную систему образования, социального страхования и другие способы расширенного воспроизводства “человеческого фактора цивилизации” объявили противо­естественными — мешающими здоровому отбору.

Мало кто задумывается над тем, что неукоснительно следует из логики избранничества. Между тем избранничество есть позиция, более последова­тельно исключающая демократию, чем пресловутые традиционализм, автори­таризм и тоталитаризм, вместе взятые. Демократия есть система, альтерна­тивная избранничеству: она требует универсальной доступности того, что недемократические системы склонны зарезервировать за немногими. Протестантизм как один из основных источников “великого учения” отличается ярко выраженным архетипом избранничества и в этом качестве, несомненно, противостоит демократии с ее универсалистскими презумпциями.

Избранные не любят демократии, ибо она перечеркивает их исключитель-ный статус. Не случайно “новые демократические элиты” в посткоммунисти-ческом пространстве, заполучившие бывшую госсобственность на основании прежних номенклатурных привилегий, так недвусмысленно отвергли все промежуточные позиции “социал-демократизма”, прямо ударившись в новые правые крайности. Им выгодно представить дело так, что сама по себе их нынешняя позиция монопольных хозяев и владельцев собственности автоматически свидетельствует об их избранническом достоинстве. Если Просвещение ведет свою логическую цепь от образовательных успехов личности к ее более высокому социальному статусу, то логика избранничества обратная: она оправдывает все узурпации избранных самим фактом того, что им удалось столь многое заполучить. Логика избранничества оказывается комплиментарной в отношении номенклатурных узурпаторов собственности, с подозрительной настойчивостью говорящих о “не том”, “не таком” народе, с которым целесообразно было бы поделиться собственностью. Таким образом, идеология избранничества роднит геополитических узурпаторов богатств планеты, представленных “победителями” в холодной войне, с внутренними узурпаторами собственности “реформируемых” стран, не стесняющимися выступать в качестве пятой колонны атлантизма. Те и другие не просто лишают “периферию”, национальную и глобальную, материальных ресурсов роста, они демонтируют систему Просвещения, идеологически заподозренную в том, что она служит “демократии равенства” и мешает развитию “демократии свободы”.

Католический ЮГ

против протестантского Севера

Диагноз внутреннего состояния западной цивилизации можно поставить исходя из логики конфликта между рынком и Просвещением, о чем подробно говорилось в предыдущей статье. Протестантский Север — это позиция рыночного экстремизма, несовместимого с универсалиями Просвещения. С этой точки зрения католический Юг Европы может заново реабилитировать сам себя, только активизируясь в роли защитника демократического Просвещения. Любая оппозиция протестантскому Северу с других позиций — национальной, региональной самобытности, автономизма, самоопределения и т. п. — не избегнет упреков в традиционализме и не будет удостоена легитимации в глазах мирового общественного мнения. Сегодня, когда атланти­ческий Север ввязался в безумную американскую “антитеррористи­ческую операцию”, на самом деле являющуюся узурпаторской попыткой богатых присвоить себе все ресурсы планеты, католическому Югу Европы в самый раз пристало дистанцироваться от нового империалистического расизма “избранных”, не теряя одновременно своей приверженности ценностям демократического модерна.

Позиция Просвещения, в противовес позиции рыночного редукционизма, оставляющего за бортом культуру, воспроизводит логику давнего противо-стояния континентального рационализма английскому эмпиризму и праг­матизму, трансцендентального субъекта немецкой классической фило­софии, ориентированного на универсалии культуры, эмпирическому, “чувст­венному субъекту”, ориентированному на непосредственные потребительские блага. Словом, старые контроверзы континентального рационализма с англо-амери­кан­ским эмпиризмом и прагматизмом сегодня наполняются непосредственным геополитическим содержанием. Англо-американская “чувственная” (по П. Со­рокину) культура — это культура устного жаргона, оторванная от великой письменной традиции и античного классического наследия, олицетворяемого греческим логосом. Нынешняя англо-американская культура коротких мыслей и фраз, инфантильных идеом, выражающих ненасытное потребительское “хочу”, воодушевлена мифом короткого, “игрового” пути к успеху, минуя методические усилия Просвещения. Но культуры, которым пора вспомнить свое первородство в качестве носителей великих письменных традиций Среди­земноморья, знают, что Просвещение — это их собственный, узаконенный цивилизационной традицией греко-римского мира путь из прошлого в современность, из неудовлетворительного, недемократического состояния в более удовлетворительное и соответствующее массовым демократическим ожиданиям. Пусть протестанты все более откровенно заявляют о своем сходстве с иудаизмом, с традицией ветхозаветного избранничества, знаю­щего только беспощадного Бога-Отца, от которого исходит Закон, но не знающего человеколюбивого Бога-Сына, от которого исходит Благодать.

Европейским католикам, не говоря уж о православных, тем более пристало заявить о своей сознательной ориентации на новозаветную традицию, от которой исходят императивы общечеловечности, связанные с принципом единой общеисторической судьбы всех людей Земли. Чем в большей степени протестантский Север ставит себя в позицию избранного меньшинства, откровенно противостоящего большинству человечества, тем более настоя­тельно необходимо для католического Юга и православного Востока проде­монст­рировать позицию христианского универсализма, никого заранее не исключающего из ряда призванных и достойных спасения. У католической Европы появляется новый шанс выйти из “привилегированного гетто”, куда хотят поместить весь Запад атлантические наследники “принципа избранни­чества”, и заново подтвердить свою солидарность с людьми других культурных ареалов, сегодня образующих гонимое большинство человечества. Атлантисты скажут, что континентальные “диссиденты” Запада раскалывают его единство; сторонники христианского и просвещенческого универсализма в ответ на это могут заявить, что они защищают Запад, спасая его пошатнувшуюся репута­цию в мире.

Атлантическая модель послевоенного европейского строительства привя­зывала Западную Европу к англо-американскому миру, одновременно отрывая ее от восточно-христианского, арабо-мусульманского и других культурных миров. По всей видимости, Западной Европе предстоит реанимировать более древнюю средиземноморскую модель жизнестроительства, более открытую незападным культурным мирам. Самое многозначительное состоит в том, что это обращение к средиземноморской памяти не только не ослабляет европейские интенции Просвещения, но, напротив, усиливает их, ибо наи­более агрессивными оппонентами Просвещения ныне являются не западные “традиционалисты”, а “чикагские мальчики”, адепты атлантизма  и безгра­ничного “рыночничества”.