Страница 1 из 64
Мозаика войны (Наш современник N5 2003)
МОЗАИКА ВОЙНЫ
Разве не милосердие Христово двинуло весь народ наш “на дело трудное” и в прошлом и в нынешнем году? Кто станет это отрицать? Этот народ, эти солдаты, взятые из народа, не знающего хорошенько молитв, подымали однако же в Крыму, под Севастополем, раненых французов и уносили их на перевязку прежде , чем своих русских: “Те пусть полежат и подождут: русского-то всякий подымет, а французик-то чужой, его наперед пожалеть надо”. Разве тут не Христос, и разве не Христов дух в этих простодушных и великодушных, шутливо сказанных словах?..
Ф. М. Достоевский,
“Дневник писателя”
В сорок пятом году я имел звание младшего сержанта, — вспоминает Сергей Павлович Ревин, кавалер орденов Отечественной войны, Красной Звезды и двух медалей “За отвагу”. — После взятия Берлина, пятого мая, наша 16-я Краснознаменная ордена Суворова 2-й степени Перемышльско-Берлинская самоходно-артиллерийская бригада 3-й Гвардейской танковой армии получила приказ выступить на Прагу.
Шли мы по приказу командующего армией генерал-полковника танковых войск Павла Семеновича Рыбалко. Я был в разведвзводе старшего лейтенанта Номана Ахунова, уроженца Самарканда...
Помню, увидели как-то на обочине дороги машину-фургон, осевшую задним правым колесом в воронке. Решили сдвинуть ее к кювету. Осторожно проверив, нет ли проволочек от мин, в кабине под сиденьем обнаружили миниатюрную кирку. Сбили ею замок на фургоне и нашли в нем несколько чемоданов и ящиков. С краю лежали в коробках рыбные консервы, галеты, шоколад, шампанское, сигареты, сливочное масло, в ящиках — по четыре-пять килограммов конфет. Удача! Трофеи — лучше не придумаешь!
Быстро перегрузили добычу в БТР и оставили полакомиться другим ребятам. Как раз подъехали мотоциклисты и тоже отоварились...
В одном из населенных пунктов увидели здание с флагом красного креста. Немецкий госпиталь. Немцы в форме, но без оружия. Ждали нашего приближения. Мы подошли к воротам. С нами заговорил человек, оказавшийся из Ташкента, но в немецкой форме. Завхоз госпиталя. Сказал, что старший по госпиталю офицер — в своем кабинете на третьем этаже.
Когда шли по госпиталю, немки с опаской смотрели на нас в холле, сидя на чемоданах, а немцы поспешно ложились на койки. В кабинете нас встретил крупный интеллигентный мужчина в белом халате. Под халатом — форма офицера с новой портупеей и пистолетом в кобуре. Я забрал у него маленький никелированный револьвер и через завхоза сказал: “Вас никто не тронет. Продолжайте лечить, как лечили, раненых, но... не здоровых”. Офицер был главврачом, после моих слов он размяк, заулыбался, а завхоз быстро куда-то сбегал и вернулся с бутылками вина, разлил его по фужерам. Врач предложил выпить за мир, а я добавил и завхоз перевел: “За нашу победу!” Врач охотно выпил. С улицы донеслось урчанье нашего БТРа. Мы с ребятами ушли из госпиталя. Ахунов одобрил наши действия, сказав, что с госпиталем разберутся без нас...
Рано утром вошли в Прагу. Мимо нас двигалась техника к центру города, а на улицах появилось много чехов, даже их партизаны в синих комбинезонах с красными звездами на груди. Радостные крики, объятия, разговоры. На всех домах — национальные флаги. Кто-то из наших заиграл на трубе: “Утро красит нежным светом стены древнего Кремля...” И вдруг с чердака четырехэтажного дома раздались выстрелы.
Ахунов приказал уничтожить огневую точку врага. Мы, шестеро разведчиков, на глазах у горожан ворвались в дом и на чердаке вступили в перестрелку с фашистами. У нас оказалось превосходство на одного человека. Бой шел от одной трубы до другой, с перебежками, пока мы не уничтожили четырех вражеских солдат, а пятый немец, майор, выбросил из-за трубы парабеллум и поднял руки.
“Чехи могут отнять майора, — сказал кто-то из ребят, — надо его доставить в штаб бригады”.
Мы вышли, и действительно, чехи нас окружили и пытались отнять немца и расправиться с ним. В схватке даже был легко ранен в голову разведчик Стамгалиев. Мы его сами перевязали, но немца отстояли.
Штаб бригады и разведка расположились недалеко от Троицкого моста. Стрельба из орудий и автоматов между тем доносилась из центра Праги. Я отпустил своих ребят побриться и умыться, а сам остался с майором. Он рассказал, что еще в 1919 году был в Киеве и Шепетовке. У него было много наград. Воевал и в первую мировую войну, и эту прошел.
Мне сильно захотелось пить, и я решил опробовать трофейное шампанское. Но пить одному на глазах у немца было как-то неудобно, и я предложил выпить и ему. Он оживился и сказал, что совсем не против составить компанию мужественному врагу, добавив, что уже бывшему. Я достал галеты, кильки, сигареты и, конечно, бутылку шампанского. Откупорил, стал пить из горла и передал ему. Он не стал обтирать горло бутылки — не брезговал.
Час назад он мог убить меня. Сейчас я как бы простил его, этого уже немолодого человека, профессионального военного, фронтовика, который отдал приказ оставшимся у него четырем солдатам сражаться до последнего патрона. Он мог убить меня и моих товарищей, хотя война уже кончилась. Меня поразила его тупая верность вермахту и рафинированной офицерской чести. Но он еще и отдал приказ стрелять в безоружных людей на площади перед этим домом. И были убиты его солдаты. Зачем? Ради какой идиотской цели?! И он не пустил себе пулю в сердце. В каменно-холодное сердце! Конечно, он был виноват...
Мы прикончили бутылку, передавая ее из рук в руки, и я отшвырнул пустую посудину подальше, потому что услышал шаги. Появились начальник разведки капитан Чайков и мой командир Ахунов.
Я доложил капитану, что задание выполнил, четырех солдат убили в бою, а пятого, майора, взяли в плен. И спросил: “Куда и кому сдать пленного?” Капитан сказал, что я молодец, задумался на минутку-другую и решил: “Война закончилась. Майор теперь нам не нужен. Чехи просят отдать его им для наказания? Ну и отдай”.
Меня удивило решение капитана, странное и даже в некотором роде роковое. “Он же — пленный!” — хотел я сказать, но промолчал. Тут подошли мои разведчики, умытые и побритые. “Посидите в БТРе”, — сказал им. И дал чехам знак, что они могут взять немца. Выпитое шампанское — не водка, крепким не было, но в голове стало мутно. Откровенно говоря, я не думал, что чехи убьют майора, может, дадут волю кулакам, но не более того.
Они схватили его, толкнули на булыжную мостовую и стали избивать, даже ногами.
Пока я ходил умываться, они посадили пленного, сильно избитого, в большое корыто с высокими бортами, уже раздетого, в одних кальсонах. Он сидел, склонив голову, которая еле держалась на плечах, а тело было все в кровоподтеках и ссадинах. Из ушей, носа и рта шла кровь. Удивила одна молодая девушка, хорошо одетая и с виду интеллигентная. Узнав у мужчин, за что они били майора, девица сняла туфлю с высоким каблуком, продралась к нему сквозь толпу и сильно ударила ею его по голове, которая и так была вся в крови. И вышла из озверевшей кучи людей довольная, что отомстила. Честно говоря, я не понял, за что конкретно.
Невдалеке пленные немцы копали яму. Суетились и командовали партизаны. Затем принесли ведро с хлорной известью и опрокинули на майора. Облили и закопали в яму живым.
Заметив меня и зная, что это я со своими бойцами поймал немца, партизаны принесли нам две немецкие пилотки, полные наручных часов. Мы отказались от такого подарка, добытого мародерством. Все это произошло около Троицкого моста, примерно в полукилометре справа, если ехать в центр Праги...
В 1981 году по туристической путевке я проехал по фронтовым дорогам от Берлина к Праге и до Будапешта. В Праге 1 мая нас почему-то никто не встретил на аэродроме. Прождали до обеда и убедились, что кормить нас и не собираются. Я пошел в отель “Интернационал” узнать причину такой нетеплой “встречи”. Заодно спросил у работников гостиницы, есть ли у них в Праге Троицкий мост. “Зачем вам мост?” — ответил один из них вопросом на вопрос. “В сорок пятом я освобождал Прагу”. — “Сколько же тогда вам было лет?” — “Двадцать... Мы еще поймали немца, майора, и передали вашим товарищам, а они его избили и закопали живым в землю”. Тут женщина, старшая из работников, вскричала восторженно: “Да я ж там была! Это мы закопали его!”