Страница 10 из 84
И потом, для такого канала есть у нас огромный багаж, пылящийся в Фонде, — совестливые телевизионные фильмы есть, экранизации прекрасных произведений созданы. Очень уж не хочется, чтобы всякие бесноватые делали из нашей страны мировую помойку, как это происходит сейчас.
Без такой программы, без такого канала можно вырастить сегодня у наших экранов только бездуховного человека. А бездуховный человек — это страшный, это мертвый человек, который хорошего уже не понимает: не видит, не разбирает. Это — черепок без глаз.
И что ведь получается? Свободу слова получили? Получили. Религиозные свободы — тоже. И вот из-за рубежа вся эта огромная армия агрессивных сект, еретических братств, черных учений устремилась к нам — свобода! Это — огромная общая разномастная армия, которая подрывает, размывает наше религиозное единство... Но она, эта армия, платит деньги! А при рыночных отношениях всему хозяин — кто? Тот, кто деньги дает. И насаждается этой армией здесь Содом и Гоморра.
Но их зло — сторицей вернется им же. Получат они, так или иначе, свое — обратно. Зло всегда возвращается туда, откуда оно пришло. И они уже предчувствуют это. Гуляет наша почва под ними — они на ней устоять никак не могут...
А Библия — что ж: она имеет огромное количество переделок. Но сохранилось еще несколько экземпляров староправославных: в Оптиной пустыни, в музеях... Я прикасался. И увидел колоссальные отличия от шведской Библии, от американской, от английской.
Мне чужда толстовская философия непротивления злу. Это учение, широко распространившись перед революцией, во многом ослабило Россию — так, что она едва не потеряла себя совсем, едва не сгорела дотла. Я сопротивляюсь злу — по мере сил и возможностей. Не мною сказано: у каждого должна быть своя метла, чтобы вычистить свой уголок от мусора. При очень критичном отношении к себе, при старании не очень много грешить, хотя все мы грешны пред Богом, я знаю, что выживу — через любовь, через терпение, через верность традициям. Но никогда не сопьюсь от отчаяния перед жизнью: я умею защищаться — и давать сдачи.
Русский наш человек — он ведь очень покладист. До такой степени, что на ином хоть воду вози. И ведь возили же. И возят. Чрезвычайно много охотников развелось учить нас православному смирению свыше всяких православных норм и только один культ смирения нам прививать. А как преуспеешь слишком в этом да оглянешься — так и увидишь: сплошь и рядом становится такой русский человек уже не рабом Божьим, а рабом безбожного эксплуататора, послушной игрушкой в его руках. И злу уже напрямую такой наш смиренник покорно служит. А не Богу.
Так что в грех вводят нас иные охотники до нашего бесконечного, безропотного смирения. И уводят, уводят от нас, от нашего сознанья, вражьи силы другое: возьми меч в руки своя, дабы защитить веру отца своего !
Вера, Родина, любовь, честь — все нуждается в нашей мужской защите. Если ты в мелкой ситуации оплошал, мимо чьей-то беды прошел, отвернулся — не знаю, сумеешь ли ты отстоять что-либо по большому счету...
В картине “Белый снег России” у нас в главной роли снималась польская актриса. Съемки шли на судне “Нахимов”. И был там один человек из администрации, не буду называть его фамилии, который ей просто проходу не давал хамством своим. В конце концов терпение мое лопнуло. Я его взял, на палубу вывел и за борт свесил.
До самого конца съемок он к этой женщине больше близко не подходил. Потому что понял: за хамство здесь его могут наказать. А хамство вокруг — оно ведь выходит из берегов до тех самых пор, покуда знает: отпора не будет... Еще терпеть не могу сплетен, интриг. В театре подобная тактика тоже очень помогает.
Но только ведь я — живой человек: все ситуации все равно не предугадаешь. На сцену по сей день выхожу с трепетом. И ранить меня нетрудно. Как-то на концерте, когда я пел песни под гитару, получил записку: “Александр Яковлевич, не утомляйте наши уши своим голосом!”. Я замолчал. Года на полтора. И понимаю, что неумно это, что просто поддался на провокацию, а вот... — как сумел, так и прореагировал. Слово — самое сильное, самое страшное оружие. Оно может как возвысить человека, так и разрушить его. Иногда удар легче перенести, чем слово. Но не мне судить обидчика. Бог ему судья.
КАК Я БЫЛ ГОТОВ СТОЯТЬ С АЛЕБАРДОЙ
...И вот списался я, по просьбе матери, с корабля на берег. Устроился на швейную фабрику — электромехаником.
Много позже про этот период жизни у меня спрашивали: вы работали в женском коллективе, пригодился ли тот опыт на съемках фильма “Одиноким предоставляется общежитие”? Я, например, считаю, что мне повезло с ролью в этой ленте режиссера Самсона Самсонова. Герой мой, бывший моряк, списанный на берег, неожиданно попадает в нелепое положение — его назначают комендантом женского общежития. Сценарий дает вольный простор, чтобы характеры в комедийных ситуациях проявлялись в полной мере... Может, что-то подсознательно во мне от той моей работы на швейной фабрике и отложилось. Но я тогда еще очень молодой был. Нас действительно на всю фабрику только пятеро мужиков приходилось.
А моей первой сценой в жизни стала площадка студенческого театра миниатюр при Дальневосточном университете. Меня пригласили на спектакль, я и записался к ним в компанию. На мой счет там иронизировали — называли Люсиком Эйфелевым. А еще — Телевизионной башней. Это все — за длинный рост и худобу.
И вот, несмотря на то, что все мои роли здесь были бессловесными, решился я все же однажды спросить у художественного руководителя, стоит ли мне попытать счастья в театральном институте и какие, по его мнению, у меня шансы на успех. Выслушал он это. И категорически заявил: “Ты не обижайся, старик. Я тебе честно скажу: ничего актерского в тебе — нету ”.
После такого приговора я только через два года решился в Дальневосточный институт искусств поступать, да и то — по целому ряду случайностей, совпадений... И от волнения меня там так лихорадило, что догадаться о наличии у меня каких-либо способностей было, по-моему, совершенно невозможно.
А решился все же — так: случайно попал на дипломный спектакль этого института. Меня туда приятель привел. Осень, еще тепло было, и собрался я уже в тот вечер совсем не туда — в ресторан должен был с друзьями идти. А приятель вдруг: “Нет, идем! У студентов театрального факультета первый выпуск, их спектакль сегодня”.
Играли чеховского “Иванова”. Смотрел, ошеломленный... Валера Приемыхов тогда там учился, в этом самом спектакле он тоже играл. Валера и потом воспринимался мною как огромнейшее человеческое и творческое явление.
Так вот, сильнейшее то было потрясенье! С этого вечера я всерьез, неизлечимо заболел театром. Навечно. Судьба моя в тот вечер перевернулась. Запомнил даже навсегда, что сидел в четвертом ряду. На семнадцатом месте. Да, чеховский этот студенческий спектакль решил всю мою жизнь. Трудно даже выразить словами — так было все здорово, столько было в их игре трепета, столько искренности!.. Был до этого уверен: все равно на море вернусь. Немного еще на берегу побуду, чтобы мать успокоилась. А тут...
Попросил я, правда, у моря прощенья. Пошел после спектакля, взбудораженный, сам не свой, на берег Амурского залива. На берегу сидел. Думал. Чувствовал себя виноватым... Но знал уже, что нахожусь во власти чего-то для меня не очень понятного, крепко меня захватившего. У меня было огромное желание посвятить себя сцене. Однако я не решался поступать на театральный факультет. Все было как-то странно, неопределенно — меня чудовищно терзало ощущение неуверенности. Вспоминал художественного руководителя. Прямо же сказано было — актерского во мне ничего нет...
И опять — чистая случайность : вдруг попадается мне на глаза объявление. В Институте искусств идет дополнительный набор на театральный факультет. И я это объявление прочитал. А как прочитал, так и рванул туда. Навис над вахтершей: “Где тут в артисты берут?”. Она, серенькая, маленькая, даже испугалась, по-моему. Молча указала на красивую женщину, которая спускалась по лестнице мне навстречу, как сама судьба. Может быть — самый главный человек в моей творческой жизни. Удивительная женщина Вера Николаевна Сундукова. Строгая, красивая, с легкой проседью в волосах!.. Это фантастика какая-то была: она видит меня, бледнеющего, краснеющего, не владеющего собой. “Я хочу быть актером!” — выпалил я.