M&D

– Но ты же выбрала свой путь – улица Ваци…

Она кивнула в сторону своего подъезда:

– Отлично, я не против. Вход в квартиру стоит четыреста баксов, оплата сразу.

Сначала он возмутился, потом, обратив всё в шутку, попытался её поцеловать, но она, увильнув, выскользнула из машины. Балаж что-то кричал ей вслед, но она, не оглянувшись, зашла в подъезд.

Он уехал, и, как обычно, через полчаса вернулся, и попытался проникнуть в подъезд, но она его не пустила. Несколько раз Балаж звонил на мобильный, просил прощения, говорил, что понимает её душевное состояние, но и она должна его понять; и не надо было убегать от него из стрип-клуба, а объясниться на месте, и тогда было бы всё по-другому, может быть именно в тот день он бы ушёл от жены, а теперь, что же теперь им всем делать… Она отключилась, не дослушав.

Он объявился через месяц и по привычке принялся ломиться в подъезд. Имоджин не открыла. Тогда по домофону он сказал, что больше не может держать всё в себе и признается во всём жене.

– Ну, это очень даже благородно – избавить ещё одну женщину от такого идиота, как ты! – вложив в слова максимум злорадства, ответила Имоджин.

Она закрыла эту тему, но начинать новую не было ни желания, ни сил. Чувствовалось тотальное бессилие, опустошенность; мир потускнел. Не потому, что рассталась с парнем, а потому что он, очередной из уже длинного списка, из всех психопатов оказался самым дурным и вынес напрочь ей весь мозг, и если так пойдёт и дальше, то очень скоро её положат в психиатрическую клинику. И она решила сработать на опережение, и обратилась, тайком от Илоны, к сексологу.

– На что жалуетесь? – обволакивающим голосом спросил профессор, внешним обликом напоминавший обаятельно-нелепую куклу «дотторе» из итальянской комедии дель арте.

– Катастрофическое сознание, сформированное в результате последствий детской психотравмы, породило во мне ряд девиаций, – без запинки проговорила Имоджин, – в общем, у меня, кажется, слишком много мужчин и они мне почему-то не нравятся.

Доктор попросил изложить всё по порядку, и она рассказала последние три случая.

– Насколько я понял, вас интересуют только ваши собственные ощущения, вы хотите только получать, ничего не давая взамен.

– Но… простите, это же я отдаюсь, а не какая-то другая девушка. И парни, в общем-то тоже кончают.

– Может, я вас неправильно понял. Вы очень много говорили об удовлетворении своих потребностей, и практически ничего – о том, что было нужно вашим молодым людям. Поэтому у меня сложилось мнение, что вы стремитесь быть похожей на образ, культивируемый модными женскими изданиями – образ сильной независимой женщины, меняющей мужчин, как перчатки. Феминистки, что ли, хоть я не люблю это слово, но здесь оно уместно.

И доктор попросил повторить вкратце уже сказанное, или внести дополнения. Имоджин припомнила ещё один случай, и, обобщив все четыре, добавив некоторые детали, сказала, что было совсем по-другому – она подстраивалась под мужчин, под их нелепые капризы.

– Но сейчас получается совсем наоборот! – удивленно воскликнул доктор. – Теперь выходит, что вы – жертва! Так как на самом деле?

Копнув поглубже, Имоджин привела ещё примеры, в которых фигурировали отвергнутые ею мужчины. Они казались ей вполне достойными и тогда, и теперь, но она не понимает, почему отказала им, ведь каждый из них был гораздо лучше, чем… взять хотя бы Балажа.

– Балаж и Жжольт воспринимались вами как сексуальные партнеры, не более того, а про тех, отвергнутых, вы говорите как о потенциальных мужьях.

Она подтвердила, что доктор, наконец, понял её правильно.

– Так ведь это обычная житейская проблема: один человек не может вмещать всё лучшее, и поскольку у нас в стране практикуются моногамные браки, вам придется выбирать, что вам больше по душе – скучный семьянин, к которому вы не испытываете особого желания, или объект страсти, но с некоторыми заскоками. В обоих случаях издержки неизбежны.

Имоджин задумалась.

– Да, но… Бывали случаи, когда…

И она привела примеры, в которых выступила форменной стервой, отшив парней, которые нравились ей как мужчины, и в то же самое время были отличной партией.

– Может, там не было любви? – предположил доктор.

Она покачала головой:

– В одного я даже влюбилась, и в других была готова.

– Давайте поподробнее про того, в которого влюбились.

Тут Имоджин вспомнила ещё несколько случаев, когда напропалую флиртовала, и ей почему-то доставляло удовольствие сводить всех с ума, а потом, в самый последний момент, отказывать. И она, чтоб не упустить из виду, сразу же их выложила. Доктор терялся в догадках.

– Судя по данным конкретным случаям, вы – самая что ни на есть эксгибиционистка. Вас не интересует секс, удовольствие вы получаете в момент отказа от него. Но из анамнеза явствует, что интимное общение вас очень даже интересует. Может, расскажете всё в хронологической последовательности. Скорее всего, это этапы вашего развития как женщины. То, что вы заводили мужчин с целью бросить в самый интересный момент – возможно, вас перед этим кто-то обидел, и вы подсознательно мстили не обидчику, а всему мужскому роду. Вспомните, что было до этого.

– Никто меня никогда не обижал, в основном обижала я сама.

– Так, давайте по порядку: когда был период отказников, когда был период суррогатных партнеров, период взаимной любви… период такой, период другой. Дайте хронологию событий, чтобы я уловил некоторую закономерность. Повторяю: скорее всего, все события – этапы вашего становления как зрелой женщины. Вы привлекательны, и…

Договорить ему не удалось, она его огорошила – так, что он нервно затеребил свою бородку:

– Нет никаких этапов, доктор, это происходит со мной постоянно, одновременно, в режиме нон-стоп.

Очнувшись от шока, профессор начал говорить, и она постепенно пришла к пониманию, что плохая была затея – визит к специалисту. По крайней мере, жила бы спокойно, и ей не пришлось бы узнать, что мир населяют исключительно фроттеристы, порнофилики, интимофобы и сексоголики обоего пола. И во всей этой теплой компании главный больной – она сама. Если бы она только знала, куда её заведет врожденная тяга к экспериментам, то, не колеблясь, перечислила бы докторский гонорар в фонд защиты выхухоли. Всё стало ясно. Её беспорядочная сексуальная жизнь обрела очертания стройной клинической картины. Из черной глубины бессознательного с осуждением взирала череда экс-бойфрендов и случайных кавалеров, имевших несчастье плениться её красотой.

Она попыталась оправдаться:

– Я не виновата, что на первом же свидании с мужчиной вижу весь сценарий отношений, и мне сразу становится неинтересно. Отсюда появление таких, как два последних обморока.

– Способность видеть наперед сценарий пришла к вам с опытом. А опыт вы получили, потому что…

Профессор щедро высыпал кучу диагнозов, и она снова пожалела, что сюда пришла. Причем выбрала одного из лучших специалистов. Был бы не такой маститый, наверняка бы выдал меньше оскорблений. И Имоджин ринулась на защиту своей чести:

– Вы считаете, было бы лучше, если б я, как тупая курица, привязалась к какому-нибудь мужлану, терпела от него унижения, и он был бы для меня свет в окошке, потому что я другого ничего не видела?

– Зато сейчас вы ищете совершенного мужчину, а такого найти практически невозможно.

– Возможно! – запальчиво сказала она. – Только такие мужчины – самые скучные из всех.

Профессор, очевидно, ждал этих слов, с первых минут ему стало всё ясно, и беседа от начала до конца проходила по уже проложенному им маршруту. Он встал, прошёлся по кабинету, посмотрел в окно, затем, опустившись в кресло, торжественно произнес:

– Извините, я был не прав. Вы не больны. Просто слишком сосредоточены на себе. Вспомните, когда последний раз вы совершали добрый, бескорыстный поступок.

– Я часто подаю нищим.

– Это не то. Вы должны сделать что-то по-настоящему значимое – поставить интересы другого человека выше собственных.