Миромагия

— В некотором роде.

— Общаешься?

— С бесами? О чем же с ними общаться. Они же в людей вселяются, душу едят…

— Бесы интересные собеседники. Много чего знают, видят, рассказать могут.

— Был один болтливый, рассказывал о невинных девицах с того света, как он за ними ухаживал. Угольки им таскал разноцветные, прямо из адова кострища, потом души блудников, которые многому научить могли… — Семен осекся. Никак хитро улыбался.

— Твой дар не в том, что ты бесов изгонять можешь, а в том, что ты их видишь. — сказал Никак. — Подумай об этом. Может и в жизни легче станет.

— А с чего вы решили, что у меня в жизни все нелегко? — осторожно поинтересовался Семен. Мало ли что можно о себе узнать.

Никак не ответил, а снова хитро улыбнулся.

— Вы, я так поняла, главный. — вставила бабушка Фима, поднимаясь с корточек. Вячеславу она крепко держала под локоток.

— Это все призраки. Они думают, что я великая сила магии, источник всего сущего и прочее в том же духе.

— А кто вы на самом деле?

— Я многолик. — скромно сказал Никак. — Я наблюдаю за тонкой гранью миров. Я путеводитель между реальным миром и миром фантазий. Я могу отличить выдумку от правды и увидеть то, чего другие не увидят никогда.

— Вы похожи на эльфа. — сказал Семен. — На очень пожилого эльфа.

— Оставьте эльфов писателям. — отмахнулся Никак. — Друиды здесь тоже не причем. Мое дерево не имеет к ним никакого отношения. Я посадил его десять лет назад из маленького волшебного орешка, а вымахала этакая громада. Вообще-то, бродячий волшебник говорил, что на дереве можно будет жить, но он забыл упомянуть, что там нет туалета, ванной, горячей воды (холодной, впрочем, тоже), и нормальной кровати.

— Вы верите бродячим волшебникам? — усмехнулась бабушка Фима.

Господин Виноградов невыразительно помахал перед носом бутылкой с коньяком.

— Никогда не верьте бродячим волшебникам! — буркнул он и потерял к беседе интерес.

— Дерево выросло. — улыбнулся Никак. — Прямо под ним переход во Мрак, а далее — путь к Храму Зеркал и Улыбок. Как только я прослышал о том, что Брокк хочет уничтожить мир, я решил, что пора бы вмешаться. С концом света, знаете ли, я рискую умереть. А мне не хочется. Я так Брокку и сказал, но он не стал меня слушать…

— Вы знаете Брокка?

— Бывал у него в гостях несколько раз. — пожал плечами Никак. — Он не очень-то гостеприимен. Знаете, все эти купленные души, гениальность, отчаяние, зло — они не красят человека, они делают его несчастным. Брокк очень несчастный. Он совсем обезумел в плену, но еще больше, чем безумие, его гложет тоска по нормальной жизни. Он даже не предложил мне чаю…

— И вы хотите, чтобы мы остановили Брокка.

— Забрали у него артефакт. Или не позволили бы артефакт уничтожить. Такова моя цель. А я в данный момент отвечаю за большинство магических существ. Как минимум, за призраков.

Призрачная волна зашелестела, зашептала взволнованно, но разом стихла, стоило Никак поднять тощую руку.

— Я всего лишь проводник. Я умею показывать путь и много болтаю. — сказал он. — А вы те, кто умеет действовать. Спасите мир от уничтожения, и этот мир не останется перед вами в долгу.

Бабушка Фима задумчиво потерла подбородок. Господин Виноградов все еще возился с бутылкой. Дедушка Ефим был само внимание (он вообще-то не хотел никуда идти, а хотел вернуться к себе домой и принять теплую ванну, но прекрасно понимал, что выбора у него нет). Семен же переводил взгляд с бабушки Фимы на Никак. В силу своей натуры, он не умел принимать самостоятельных решений — особенно когда дело касалось спасения целого мира.

— Я надеюсь, там, во Мраке, будет тепло и сухо? — спросила, наконец, бабушка Фима.

— Во всяком случае, лучше, чем здесь. — пообещал Никак.

— Тогда показывайте дорогу, уважаемый. Я много лет защищала мир от всяческого безобразия. Меня провожали на пенсию всем бюро. У меня шесть почетных грамот, две медали и именной ТТ ручной работы. Я вот этими мозолистыми руками воспитываю уже двенадцать лет личное маленькое проклятье (родили же на мою голову). Так неужели я не справлюсь с каким-то там концом света?

— Вот именно! — обрадовано вставил Семен.

Бабушка Фима перевела на него хмурый взгляд.

— А вы, молодой человек, держитесь меня, и все в вашей жизни будет просто замечательно.

Семену очень хотелось в это верить. У него из головы не уходил разговор с Никак. Семен решил, что сначала спасет мир от конца света, а потом займется собственной жизнью. Неплохой план на ближайшее будущее, верно?

Ночное кладбище. Здесь тихо и безлюдно. Здесь нет посторонних людей, которые бы засоряли воздух словами и дыханием, нарушали бы прелестную тишину звуками шагов, похрустыванием косточек в суставах, шмыганьем носов или мелодиями мобильных телефонов. Кладбище — это место вечного покоя. Абсолютного и безоговорочного. Как правило, никого не спрашивают, хотят ли они провести вечность на кладбище. Как правило, люди узнают об этом уже после своей смерти, но когда их кладут в гроб, а гроб опускают в двухметровую яму, а потом закидывают землей — сопротивляться уже не только бесполезно, но и физически невозможно. Как бы ты там ни вопил внутри черепной коробки.

Ночное кладбище во Мраке. Здесь всегда ночь, всегда ветер, капает легкий дождик, а луна, будто одинокий фонарь над целым миром, лепит тени в уголках надгробных плит, у склепов и на крестах. У луны это единственное развлечение, и не надо ее упрекать. Мрак преобразует, превращает обычные вещи в нечто совершенно непредсказуемое. Голые ветки деревьев над гробовой плитой какого-нибудь графа Сухавальского кажутся руками давно умерших людей, застывших в нелепой позе, будто зовущих кого-то, или ждущих… Холмики свежих могил, с сырой землей, еще не успевшей осесть, похожи на норы мифических существ, которые живут в недрах земли, в том самом Мраке, и выползают на поверхность, чтобы забрать очередную жертву. Они выбираются из-под земли неторопливо, разгребая вокруг себя землю, щурятся подслеповато и сверяются с древними списками — кто же сегодня умрет? Кого привезут в обед, а кого ближе к вечеру?.. Во Мраке все не так, как кажется, не стоит забывать об этом.

Крысолов шел медленно и тяжело. От каждого шага в боку словно проворачивался раскаленный кулак, наматывающий кишки. Перед глазами плясали огоньки, мысли путались. Одно было ясно — дела плохи.

Еще и Ыть пропал. Без его тепла под сердцем было совсем неуютно.

Они вышли на улицу, под дождь — сначала водитель, потом муза, следом крысолов, замыкал паренек в очках и с револьвером

Справа и слева от сторожки раскинулось кладбище. Впереди тянулась тропинка утоптанного песка, упиравшаяся в металлические ворота. За воротами стоял припаркованный автомобиль. До автомобиля идти не больше трехсот метров, но крысолов подозревал, что это будет долгая прогулка. С его-то здоровьем… и с некоторыми обстоятельствами…

Слева мрак казался гуще, тени от деревьев ласкали надгробные плиты. Справа темноту разгонял одинокий фонарь. Света было достаточно для того, чтобы очертить неровный круг, позади фонаря все исчезало во всепроникающем Мраке.

— Не задерживаемся. — приказал паренек в очках. — Не малые же дети, зачем мне вас уговаривать? Давайте, быстро разделаемся со всем и по домам, идет?

— Я хоть сейчас. — призналась муза. — Мне все это порядком надоело.

— А мне из-за тебя так и хочется заняться изучением азов тригонометрии! — заметил человек в очках. — Я вот о чем подумал. Может, поработаешь на меня?

Кажется, муза оскорбилась.

— В каком смысле?

— Ну, ты же муза. Поработай на меня музой. Я тебе денег заплачу. Сколько ты хочешь? Сотню? Две?

Муза фыркнула. Столько презрения крысолов слышал разве что в перепалках между его матерью и отчимом. Оба ненавидели друг друга, будто один был ангелом, а вторая бесом. Хотя, они оба были бесами.

Внезапно крысолов музу зауважал. А еще начал осторожно оглядываться по сторонам. Ему очень хотелось увидеть хотя бы одну могилу, увидеть, как дрожит земля, поросший легкой травой холмик, будто кто-то мертвый пытается выбраться из-под земли наружу…