Миромагия

— Еще чего. — фыркнула муза. — будем считать, что я на нейтральной стороне.

— Вообще-то, Брокк не собирается уничтожать мир… — произнес крысолов, внезапно испытав чувство неловкости перед музой. — Он хочет уничтожить магию. Собрать ее из всего мира и уничтожить. Сделать мир таким, каким он был много лет назад… Обыкновенным.

— Ты думаешь, мир без магии выживет? — усмехнулся паренек в очках. — Люди останутся без света, тепла, самолетов, поездов, телефонов. У них не будет возможности верить в чудеса! А ведь все так привыкли, что могут сойти с ума… А еще этот Мрак…

— Ты ведь тоже хочешь уничтожить магию! — воскликнул крысолов.

— Я так не говорил. Я хочу уничтожить Брокка, потому что он хочет уничтожить магию. Было бы у нас больше времени, я бы с удовольствием рассказал тебе, что за сила хранится в артефакте. Когда я убью Брокка, я заберу у тебя эту штуковину и закину ее далеко-далеко в океан, в самую глубокую расщелину, туда, где ее не сможет достать ни один водолаз, даже при помощи магии. И вот тогда я заживу спокойно.

Крысолов открыл, потом закрыл рот. Что-то не укладывалось у него в голове. Возникли сложные противоречия, о которых он не хотел думать… не сейчас… но они лезли, настырно, вытесняли все остальные мысли.

И, о боже, как же хотелось сладкого.

— Ты покажешь мне путь к Храму Зеркал и Улыбок, а я оставлю тебя в живых, и больше никогда не буду трогать. В принципе, после смерти Брокка, мне будет на всех наплевать. — паренек в очках поднялся и сделал несколько шагов в сторону койки. — По рукам?

— Ты думаешь, я предам своего хозяина?

— Я думаю, пора бы повзрослеть и понять, что ты самостоятельная личность, а не выращенный Брокком раб.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Противоречий становилось все больше. Велосипедные спицы в мозгу дрожали и причиняли боль. Как все сложно в этой жизни! Как же сложно жить!

— Если не покажешь дорогу, — вкрадчиво сказал паренек в очках, — я сначала убью вон того врача, потом музу, а потом тебя. Может быть, так нам удастся договориться?

— Ты думаешь, у меня мягкий характер? — крысолов отвел взгляд и сел. Чудовищно заболел бок, но крысолову надо было встать на ноги, подняться, ощутить, что он все еще может двигаться. Почему-то это было очень важно.

— Я уверен, ты перенесешь их смерти. — ответил паренек в очках. — Но вот свою смерть, увы, ты перенести не сможешь.

— Черт возьми! — внезапно вмешалась муза. — Что за разговоры? Причем тут мы? Убей его, да и дело с концом! Или не убивай! Только нас не трогай, а? Мы-то здесь причем? Ты же спаситель человечества, подумай о нас, о людях!

— Ты не человек, а плод магии одного из бродячих волшебников. А докторишка слишком жалок, чтобы оставлять его на этом свете! И вообще, не стоит мне указывать! — сказал паренек в очках тихим и совершенно не дрогнувшим голосом, однако всем в комнате стало не по себе.

Крысолов тяжело оперся о металлическую спинку кровати и встал на ноги. Что-то звонко щелкнуло в пояснице. Пока Хранитель выяснял отношения с музой, можно было бы броситься на него, обезоружить и связать… вот только сейчас по ловкости и по скорости движения крысолова мог обставить даже слюнявый малыш трех лет от роду. Крысолов повернулся к окну. Из-за света лампы улицы видно не было — в отражении на крысолова смотрел небритый, помятый мужчина средних лет, с острым подбородком и выпирающими скулами, со следами сажи на щеках и лбу и с небольшим синяком под левым глазом. Неважно ты выглядишь, крысолов, неважно… Сверкнула молния, выхватив из небытия ряды надгробных плит, неровные кресты и церковную башенку в темноте…

— Мы что, возле кладбища? — спросил крысолов, подходя ближе к окну.

— Первое, что попалось. — отозвался паренек в очках. — Мне нужно было привести тебя в сознание. А есть какие-то предрассудки, относительно кладбищенской сторожки?

Крысолов прислонил ладони к окну "лодочкой" и присмотрелся внимательнее. За окном лил дождь. Темнота была странной, неестественной. В темноте что-то шевелилось.

— Мы во Мраке. — пробормотал он.

— А ты себя, кажется, чувствуешь намного лучше. — заметил паренек в очках. — Давай, я перефразирую наш договор. Если мы не отправимся к Храму через десять минут, я убью музу. Идет?

Муза вскрикнула. В сознание крысолова проникло легкое желание сейчас же, сиюминутно, отправится на поиски самолета — проникло и растворилось, будто взяли кровь из пальца.

— Почему музу? — спросил он.

— Потому что у докторишки машина. — ответил паренек в очках. — Вроде бы логично.

Крысолов отвернулся от окна. Он изо всех сил старался сдерживать улыбку.

— Хорошо. Пойдем прямо сейчас.

— Нам долго ехать? Мы на середине трассы М16.

— От силы два часа. Если ничего не случится.

— Я уверен, что ничего не случится. — паренек в очках достал из кармана револьвер — его, крысолова, револьвер. — Прошу на выход, дамы и господа.

Они вышли из комнаты, не выключив свет.

За сторожкой, на кладбище, тени продолжали шевелиться. Их становилось все больше.

В любви с первого взгляда Климу не везло. Климу казалось, что подобная любовь — безрассудство, ребячество и признак юношеской глупости. А девушкам, знакомым с Климом, казалось, что он слишком молод, чтобы в него влюбляться, а еще чрезмерно романтичен и вообще художник. Поэтому к своему совершеннолетию Клим подошел убежденным реалистом. Если он и собирался влюбиться, то только после того, как добьется серьезных успехов в карьере — неважно в какой: пойдет ли по стопам отца или окунется в мир творческих грез.

Но вот отвести взгляда от Хватки Клим не мог.

Юное сердечко колотилось с такой силой, будто в него каждую секунду ударял разряд молнии. Пальцы рук дрожали. Голос предательски осип.

Клим хотел ее нарисовать. Хватку. Желательно обнаженной, а там, как пойдет. Столь совершенно создания Клим не встречал никогда в жизни. И, глядя на нее, Клим понимал, что очень стремительно и очень неожиданно достиг того момента, когда, что называется, может "снести крышу".

Они шли воль дороги, освещенной мутным светом луны. Справа стелилось ровное, бесконечное поле, слева подступал лес — голый, без единого листочка, и черный, словно душа дьявола.

— А что такое Мрак? — спросил Клим. Он вышагивал рядом с Хваткой и уже минут двадцать тщетно пытался придумать интересную тему для разговора.

— У бродячего спроси. Он лучше знает. — кивнула Хватка.

Вальдемар и Наташенька шли чуть поодаль. Наташенька прихрамывала на левую ногу и проклинала туфли на шпильках.

— Я-то что? Я ничего. — отозвался Вальдемар. — Мое дело маленькое. Мне музу найти надо. Про Мрак я почти ничего не знаю.

— И все же? — настаивал Клим, украдкой разглядывая Хватку. Ну, не мог он просто так отвести взгляд. — Вы же, наверное, тоже знаете. Вы же… Хранитель!

— Мрак — это излишки волшебства. — сказала Хватка. — Первобытная магия, которая оседает в укромных уголках мира и там и остается, пока ее не потревожат. Представь, что Мрак — это облако газа, которое клубится в недрах гор или в жерле вулкана. Клубится оно там до определенного времени, а потом что-нибудь взорвется, или землетрясение произойдет — и газ разлетится по всему миру и накроет всех с головами. Вот так и Мрак. Он накрывает землю облаком, погружает мир в темноту.

— А куда деваются люди?

— Они пока еще на своей стороне.

— Ничего не понимаю. — признался Клим. — А вам сколько лет?

Хватка на мгновение перевела взгляд на Клима. Усмехнулась.

— Я не знаю. Должно быть, много. Намного больше, чем тебе, юноша.

— И вы все время жили в нашем мире?

— Я могу перемещаться с одной стороны на другую. Ваш мир похож на слоеный пирог. Есть один слой, где живут люди, есть другой слой, где обитает магия и магические существа, есть слой, где людские фантазии и мечты становятся материальными… Иногда с одного слоя на другой перетекает начинка, и тогда слои смешиваются. А я, вот, могу прыгать по слоям туда-сюда.