Страница 38 из 171
Известия об этих событиях, разумеется, еще страшно, преувеличивались: весь Вупперталь и вся Рурская область изображались как большой организованный лагерь восстания; говорили о 15000 вооруженных людей в Эльберфельде, о таком же количестве в Изерлоне и Хагене. Внезапный испуг правительства, сразу парализовавший всю его деятельность по подавлению этого восстания наиболее верноподданных округов, немало способствовал распространению таких преувеличенных слухов.
Даже если допустить любую скидку на вероятные преувеличения, остается несомненным тот факт, что главные пункты бергско-маркского промышленного района были охвачены открытым и пока победоносным восстанием. Этот факт был неоспорим. К этому присоединялись известия, что Дрезден еще держится что в Силезии — брожение, что пфальцское движение консолидируется, что в Бадене вспыхнуло победоносное восстание среди войск и великий герцог бежал, что мадьяры стоят у Яблунки и у Лейты. Короче говоря, это была самая благоприятная возможность из всех революционных возможностей, представлявшихся демократической и рабочей партии после марта 1848 г., и, конечно, ею надо было воспользоваться. Левый берег Рейна должен был прийти на помощь правому. Итак, что надлежало предпринять?
Все более крупные города Рейнской провинции являются либо городами-крепостями с господствующими над ними сильными цитаделями и фортами, как Кёльн и Кобленц, либо имеют многочисленные гарнизоны, как Ахен, Дюссельдорф и Трир. Кроме того, провинцию держат в повиновении крепости Везель, Юлих, Люксембург, Саарлуи и даже Майнц и Минден. Всего в этих крепостях и гарнизонах насчитывалось, по меньшей мере, тридцать тысяч человек. Наконец Кёльн, Дюссельдорф, Ахен, Трир были давно уже разоружены. Таким образом, революционные центры провинции были парализованы. Здесь всякая попытка восстания, как это уже показал Пример Дюссельдорфа, не могла не кончиться победой войск; еще одна такая победа, например в Кёльне, и боевой дух участников восстания бергско-маркского района, несмотря на все прочие благоприятные известия, был бы сломлен. На левом берегу Рейна движение было возможно на Мозеле, в Эйфеле и в крефельдском промышленном округе, но эту местность окружали шесть крепостей и три города с постоянным гарнизоном. Напротив, правый берег Рейна в уже восставших округах представлял собой густонаселенное обширное пространство, как бы специально приспособленное благодаря лесам и горам для повстанческой войны.
Итак, помочь восставшим округам можно было только одним путем:
прежде всего, следовало избегать всяких бесполезных выступлений в крепостях и гарнизонных городах;
на левом берегу Рейна надо было произвести диверсию в маленьких городах, в фабричных поселках и сельских местностях, чтобы удерживать в напряжении рейнские гарнизоны;
наконец, надо было бросить все свободные силы в восставший округ правого берега Рейна, распространить восстание на более широкую арену и попытаться создать здесь посредством ландвера ядро революционной армии.
Пусть новоиспеченные прусские мастера по разоблачениям не радуются прежде времени, что я раскрыл здесь заговор, связанный с государственной изменой. К сожалению, никакого заговора не существовало. Вышеприведенные три мероприятия — это не план заговора, а простое предложение, сделанное автором настоящих строк как раз в то время, когда он сам направился в Эльберфельд, чтобы ускорить выполнение третьего пункта. Вследствие распада организации демократической и рабочей партии, вследствие нерешительности и высокомудрой осторожности большинства местных вожаков — выходцев из мелкой буржуазии, — наконец, вследствие недостатка времени, дело не дошло до конспирирования. Если, тем не менее, на левом берегу Рейна все же имела место попытка произвести диверсию, если в Кемпене, Нёйсе и окрестностях начались волнения, а в Прюме цейхгауз был взят штурмом[78], то эти события ни в коей мере не были результатом общего плана, а были вызваны лишь революционным инстинктом населения.
Между тем в восставших округах дело обстояло далеко не так, как воображали в остальной части провинции. Эльберфельд, правда, выглядел совсем не плохо со своими баррикадами, — хотя и крайне беспорядочно и поспешно воздвигнутыми, — со своими многочисленными сторожевыми постами, патрулями и другими группами вооруженных людей, со своим населением, поголовно вышедшим на улицу (отсутствовала только крупная буржуазия), со своими красными и трехцветными флагами[79]. Но в остальном в городе господствовала величайшая сумятица. Мелкая буржуазия посредством Комитета безопасности, образовавшегося в первый же момент, захватила руководящую роль в движении. Но едва достигнув этого, она уже испугалась собственной власти, как эта власть ни была ничтожна. Ее первым шагом было добиться признания законности своей власти со стороны городского совета, т. е. крупной буржуазии, и — в благодарность за любезность городского совета — включить пять из его членов в состав Комитета безопасности, Укрепленный таким способом Комитет безопасности немедленно избавил себя от всех опасных дел, передав заботу о внешней безопасности военной комиссии и сохранив за собой лишь контроль над этой комиссией, чтобы сдерживать и тормозить се деятельность. Оградив себя таким образом от всякого соприкосновения с восстанием, пересаженные на правовую почву самими отцами города, трепещущие мелкие буржуа из Комитета безопасности могли ограничиваться тем, что успокаивали умы, занимались текущими делами, улаживали «недоразумения», усыпляли, откладывали дело в долгий ящик и тормозили всякие энергичные действия под тем предлогом, что необходимо сперва подождать ответа депутациям, направленным в Берлин и Франкфурт. Остальная мелкая буржуазия, конечно, целиком следовала за Комитетом безопасности, призывала повсюду к спокойствию, по возможности мешала всякому дальнейшему проведению оборонительных мер и вооружения и все еще продолжала колебаться относительно того, как далеко должно простираться ее участие в восстании. Только незначительная часть этого класса была полна решимости защищаться с оружием в руках в случае нападения на город, а подавляющее большинство старалось убедить себя в том, что достаточно будет одних угроз, что правительство в испуге остановится перед необходимостью бомбардировать Эльберфельд и пойдет на уступки; в остальном же это большинство на всякий случай оставляло себе путь к отступлению.
В первый момент после начала борьбы крупная буржуазия была поражена, как громом. Ее испуганному воображению рисовались поджоги, убийства, грабежи и невесть какие ужасы. Создание Комитета безопасности, большинство которого составляли городские советники, адвокаты, обер-прокуроры, солидные люди, неожиданно дало ей гарантию жизни и собственности и потому преисполнило ее более чем фанатическим восторгом. Те же крупные купцы, владельцы красилен, фабриканты, которые раньше кричали, что гг. Карл Геккер, Риотте, Хёхстер и т. д. — кровожадные террористы, теперь толпами устремились в ратушу, с лихорадочным жаром бросились обнимать этих мнимых кровопийц и выложили на стол Комитета безопасности не одну тысячу талеров. Само собой разумеется, что когда движение было подавлено, эти же восторженные почитатели и сторонники Комитета безопасности стали распространять самую нелепую и пошлую ложь не только о самом движении, но и о Комитете безопасности и об его членах и с но меньшим жаром благодарили пруссаков за избавление от терроризма, которого никогда и не было. Невинных бюргеров-конституционалистов, как гг. Геккер, Хёхстер и обер-прокурор Хейнцман, снова стали изображать террористами и людоедами, у которых прямо на лбу написано их родство с Робеспьером и Дантоном. Мы, со своей стороны, считаем своим долгом полностью снять это обвинение с вышеназванных благонамеренных мужей. Вообще большая часть крупной буржуазии, с чадами и домочадцами, постаралась возможно скорее перебраться в Дюссельдорф, под защиту осадного положения, и только меньшая, более смелая часть осталась, чтобы защищать свою собственность при всех обстоятельствах. Обер-бургомистр скрывался во время восстания в перевернутой коляске, покрытой навозом. Пролетариат, единый в момент борьбы, раскололся, как только обнаружились колебания в Комитете безопасности и среди мелкой буржуазии. Ремесленники, настоящие фабричные рабочие, часть ткачей шелка решительно поддерживали движение, но именно они, составлявшие ядро пролетариата, не имели почти никакого оружия. Красильщики, здоровенные, хорошо оплачиваемые, мало развитые и потому реакционно настроенные, — как все те категории рабочих, занятие которых требует больше физической силы, чем уменья, — уже с первых дней стали проявлять полнейшее равнодушие. Они были единственными из всех промышленных рабочих, которые продолжали безмятежно работать во время баррикадных боев. Наконец, люмпен-пролетариат, как и повсюду, обнаружил на второй же день движения свою продажность; с утра он требовал от Комитета безопасности оружие и жалованье, после обеда продавался крупной буржуазии, чтобы защищать ее дома, а к вечеру — разрушал баррикады. В целом, люмпен-пролетарии стояли на стороне буржуазии, которая платила им больше всех и на деньги которой они весело проводили время вплоть до конца движения.
78
Штурм цейхгауза в Прюме 17–18 мая 1849 г. был предпринят демократами при поддержке рабочих Трира и близлежащих населенных пунктов. Целью участников штурма было захватить оружие и поднять восстание в защиту имперской конституции. Хотя цейхгауз и был на время занят повстанцами, движение вскоре было подавлено подоспевшими правительственными войсками.
79
Трехцветный флаг — здесь черно-красно-золотой флаг, символ движения за национальное объединение Германии. Во время революции 1848–1849 гг. этот трехцветный флаг был объявлен немецким национальным флагом.