Страница 39 из 171
Нерадивость и трусость Комитета безопасности, разногласия в военной комиссии, в которой партия бездействия первоначально имела большинство, с самого начала препятствовали всякому решительному выступлению. Уже на второй день началась реакция. Сразу же обнаружилось, что в Эльберфельде можно было рассчитывать на успех только выступая под флагом имперской конституции, только в согласии о мелкой буржуазией. Но, с одной стороны, именно здесь пролетариат лишь совсем недавно вырвался из трясины пьянства и пиетизма, и поэтому даже самые ничтожные представления об условиях его освобождения не успели еще проникнуть в рабочие массы; с другой стороны, он питал слишком большую инстинктивную ненависть к буржуазии, был слишком равнодушен к буржуазному требованию имперской конституции, чтобы с энтузиазмом отстаивать такого рода трехцветные лозунги. В результате партия решительных действий, единственная партия, которая серьезно относилась к делу обороны, попала в ложное положение. Она заявила, что стоит за имперскую конституцию. Но мелкая буржуазия ей не доверяла, всячески поносила ее перед народом, препятствовала проведению всех ее мероприятий по вооружению и укреплению города. Всякий приказ, который действительно мог содействовать укреплению обороноспособности города, немедленно отменялся первым попавшимся членом Комитета безопасности. Каждый филистер, перед дверью которого сооружалась баррикада, немедленно бежал в ратушу и раздобывал контрприказ. Денежные средства для оплаты рабочих, находящихся на баррикадах, — а они требовали только самого необходимого, чтобы не умереть с голоду, — удавалось вырвать у Комитета безопасности только с трудом и в самых ничтожных размерах. Жалованье и продовольствие для бойцов отпускали нерегулярно и часто в недостаточных размерах. В продолжение пяти-шести дней не удавалось провести ни смотра, ни сбора находившихся под ружьем, так что никто не знал, на какое количество бойцов можно рассчитывать в случае необходимости. Только на пятый день была сделана попытка подразделить бойцов, попытка, не увенчавшаяся успехом и основанная на полном неведении относительно имеющихся боевых сил. Каждый член Комитета безопасности действовал на собственный страх и риск. Издавались приказы, которые находились в самом резком противоречии друг с другом и почти все сходились только в том, что увеличивали беспечность и неразбериху и. делали невозможным какой-либо энергичный шаг. Все это окончательно отбило у пролетариата интерес к движению и в течение нескольких дней крупная буржуазия и мелкая буржуазия достигли своей цели — насколько возможно вызвать апатию у рабочих.
Когда я 11 мая приехал в Эльберфельд, там было не менее 2500–3000 бойцов. Но из них надежными были только иногородние подкрепления и немногочисленные вооруженные эльберфельдские рабочие. Ландвер колебался; большая часть его испытывала величайший страх перед каторжными работами. Первоначально таких элементов было немного, но число их увеличивалось вследствие притока нерешительных и боязливых людей из других отрядов. Наконец, гражданское ополчение, которое с самого начала было здесь реакционно и организовано специально для подавления рабочих, объявило себя нейтральным и имело лишь одно желание — защищать свою собственность. Но все это обнаружилось только спустя несколько дней; тем временем часть иногородних подкреплений и рабочих разошлась, число действительных боевых сил таяло в результате того, что движение приостановилось в своем развитии, тогда как гражданское ополчение все более сплачивалось и с каждым днем все более открыто выражало свои реакционные вожделения. За последние ночи оно уже разрушило несколько баррикад. Вооруженные подкрепления, составлявшие вначале несомненно свыше 1000 человек, к 12 или 13 мая уже наполовину сократились, и когда, наконец, был объявлен общий сбор, обнаружилось, что вся вооруженная сила, на которую можно было рассчитывать, составляла самое большее 700–800 человек. Ландвер и гражданское ополчение отказались явиться на этот сбор.
Но этого мало! Восставший Эльберфельд был окружен исключительно так называемыми «нейтральными» населенными пунктами. Бармен, Кроненберг, Леннеп, Лютрингхаузен и т. д. не примкнули к движению. Те из революционных рабочих этих мест, которые имели оружие, ушли в Эльберфельд. Гражданское ополчение — во всех этих пунктах оно являлось простым орудием в руках фабрикантов для подчинения рабочих и состояло из фабрикантов, фабричных надсмотрщиков и из лавочников, всецело зависимых от фабрикантов, — хозяйничало в этих населенных пунктах в интересах «порядка» и фабрикантов. Сами рабочие, вследствие своей большой распыленности по сельской местности, оставались в стороне от политического движения и были частично привлечены на сторону фабрикантов при помощи широко известных принудительных мер и клеветнических сообщений о характере эльберфельдского движения; на крестьян же эти клеветнические сообщения действовали безотказно. К тому же, движение происходило в такое время, когда после пятнадцатимесячного экономического кризиса фабриканты, наконец, снова получили много заказов, а как известно, с рабочими, хорошо обеспеченными работой, не сделаешь революции; это обстоятельство оказало сильное влияние также и в Эльберфельде. Само собой разумеется, что при всех этих обстоятельствах «нейтральные» соседи были всего лишь скрытыми врагами.
Более того! Связи с остальными восставшими районами совсем не были установлены. Время от времени приходили отдельные лица из Хагена; об Изерлоне почти ничего не было известно. Некоторые предлагали себя в качестве комиссаров, но ни одному из них нельзя было доверять. Говорят, что многие курьеры из Эльберфельда и Хагена были задержаны Гражданским ополчением в Бармене и окрестностях. Единственное место, с которым была связь, был Золинген, а там дело обстояло совершенно так же, как в Эльберфельде. Положение там могло быть и хуже, если бы не хорошая организованность и решительность золингенских рабочих, которые, послав 400–500 бойцов в Эльберфельд, все же были еще достаточно сильны, чтобы в своем собственном городе оказывать противодействие буржуазии и гражданскому ополчению. Если бы эльберфельдские рабочие были так же развиты и организованы, как золингенские, шансы на успех были бы совсем иные.
При этих обстоятельствах оставалась только одна возможность; надо было принять некоторые быстрые решительные меры, которые снова вдохнули бы жизнь в движение, привлекли бы к нему новые боевые силы, парализовали бы его внутренних врагов и организовали бы возможно более сильное движение во всем бергско-маркском промышленном районе. Первым шагом должно было быть разоружение эльберфельдского гражданского ополчения, распределение его оружия среди рабочих, затем взыскание принудительного налога для содержания вооруженных таким образом рабочих. Этот шаг означал бы решительный разрыв со всей прежней бездеятельностью Комитета безопасности, вдохнул бы в пролетариат новую жизнь и парализовал бы силу сопротивления «нейтральных» округов. От успеха этого первого шага зависели бы дальнейшие мероприятия, которые имели бы своей задачей добиться получения оружия и из этих «нейтральных» округов, распространить восстание дальше и планомерно организовать оборону всего района. Впрочем, располагая приказом Комитета безопасности и имея в своем распоряжении хотя бы только 400 золингенских рабочих, можно было в один миг разоружить эльберфельдское гражданское ополчение. О мужестве последнего не стоило и говорить.
В интересах безопасности находящихся еще в тюрьме участников майских событий в Эльберфельде, я считаю своим долгом заявить, что все подобные предложения исходили единственно и исключительно от меня. Я настаивал на разоружении гражданского ополчения с первой же минуты, как только начали таять денежные средства Комитета безопасности.
Но почтеннейший Комитет безопасности не имел ни малейшей склонности к таким «террористическим мерам». Единственное, что я провел или, вернее, проделал на свой страх и риск вместе с некоторыми командирами отрядов, — которые все счастливо спаслись и частью находятся уже в Америке, — это то, что мы забрали около восьмидесяти ружей кроненбергского гражданского ополчения, хранившихся в тамошней ратуше. Ружья эти, розданные в высшей степени легкомысленно, попали большей частью в руки склонных к пьянству люмпен-пролетариев, которые в тот же вечер продали их буржуазии. Эти господа буржуа рассылали агентов в парод, чтобы скупить возможно большее число ружей, за которые они платили довольно высокую цену. Эльберфельдекие люмпен-пролетарии продали таким образом буржуазии несколько сот ружей, попавших в их руки вследствие нерадивости и бестолковости импровизированных властей. Этими ружьями вооружили фабричных надзирателей, верных буржуазии красильщиков и т. д., и ряды «благонамеренного» гражданского ополчения усиливались изо дня в день.