Страница 49 из 51
В зале было две двери.
Через одну ушел Пилат. Ясно, что Пилат вряд ли пошел из дворца, он наверняка удалился в свои покои.
Значит, надо выходить через другую дверь. Комиссар так и поступил и уверенно пошел по коридору.
Но едва он сделал пару шагов, одна из дверей открылась, сильные руки схватили Гарда и затащили в комнату.
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ
Дверь захлопнулась, и Гарда снова окутала та самая, ставшая уже привычной, непроглядная мгла.
Но он даже не успел испугаться, как кто-то распахнул еще одну дверь и с силой толкнул комиссара в спину.
Гард оказался в светлой комнате, посредине которой стоял прямоугольный стол, уставленный всевозможными яствами.
Вокруг стола пританцовывали несколько почти обнаженных девушек.
Одна из них улыбнулась мягко, взяла Гарда под руку и повела к ложу, стоявшему у стола.
Комиссар вырвался и рванулся к двери.
У двери стоял хмурый страж с копьем в руке. Лицо его ничего не выражало.
«Странно, — подумал Гард, — Понтий Пилат знает, как мало у меня времени. Почему же он решил накормить меня таким странным образом? Что за иезуитство такое?»
Страж стоял неприступно. Девушки смотрели зовуще. Запах еды наполнял комнату. Было совершенно ясно: сопротивляться бессмысленно. Проще быстро поесть.
Гард уселся на ложе и попытался есть. Сидеть было ужасно неудобно.
Тут же подошла девушка и так же молча и с той же мягкой улыбкой уложила его.
Комиссар подумал уж было, что кроме еды Пилат решил подарить ему и другие радости, но потом вспомнил, что во всех фильмах про Древний Рим, которые он смотрел, мужчины ели лежа.
Без лишних размышлений Гард решил быстро поесть и уйти. Раз Пилат решил его накормить — пожалуйста. Но он сделает это стремительно.
На столе в невообразимом количестве была расставлена закуска. Тут и салаты, и маринованная рыба, и устрицы, и капуста, и почему-то очень много яиц.
Откуда-то раздалась музыка, и девушки начали свой медленный и зовущий танец вокруг комиссара. Периодически одна из них подавала ему новое блюдо.
Гард попытался заговорить с ними, но девушки только улыбались и продолжали свой танец.
Видно, тут традиция такая: гостя голодным не отпускать. Ничем иным комиссар не мог объяснить это странное пиршество.
Закуски вполне бы хватило, но тут начали приносить главные блюда.
Несли их девушки, а стоящий у двери хмурый страж объявлял:
— Мясо свиньи!
— Мясо зайца!
— Курица жареная!
— Павлин, специально приготовленный!
— Язычки фламинго!
— Петушиные гребешки!
Гард огляделся по сторонам, не веря, что все это несут ему одному. Но, кроме танцующих девушек, в зале больше никого не было.
Хотелось попробовать все. Когда еще поешь язычки фламинго или петушиные гребешки?
Гард с ужасом понял, что его потянуло в сон.
А тут опять началось:
— Сладкие кремы!
— Бисквиты!
— Сушеные финики!
— Орехи!
Музыка играла красиво и медленно.
Девушки плыли плавно, совсем не раздражая своими движениями, навевая спокойствие.
И ложе было таким мягким.
«Ну что будет, если я посплю часок? — подумал Гард. — Один короткий часок, и все? А потом, с новыми силами, брошусь на поиски Иисуса. Ночь — это ведь совсем немало. Это даже много — целая ночь...»
Сквозь затухающее сознание еще пыталась пробиться тревожная мысль: «Неужто Пилат так специально сделал? К Иисусу отпускать не хотел, а в тюрьму меня, человек из будущего, сажать испугался. Вот и придумал весь этот пир...»
Подушки на ложе были такие удобные... Запах сладостей так славно дурманил голову... Желудок был так приятно набит...
Гард закрыл глаза.
«Час. Не больше. Один часок подремлю, почему нет?»
И тут ударили барабаны.
Девушки грациозно отошли к стенам, освобождая пространство.
А в центр вылетел маленький человечек в большом красивом халате и начал безумный танец.
Гард не сразу признал в человечке Гаврика. Но когда тот закончил танец и сбросил халат, стало совершенно очевидно: Гаврик.
Одежда на Гаврике была яркая, красивая, богатая.
Сон не то чтобы ушел совсем, но как-то приостановил свою атаку на Гарда. Атаке сна мешало любопытство.
И когда Гаврик и Гард поздоровались, комиссар сразу же спросил:
— Объясни мне, что все это значит? Гаврик завопил радостно:
— Я принимаю друга, как ты не понимаешь?! Ты — мой друг, и я тебя принимаю. Тебе нравится? Тебе нравится! Это настоящий римский обед по всем традициям, со всеми почестями. Тебе нравится? Нравится!
Сон прошел совсем. Осталось одно удивление.
— Как?.. Почему?.. — Вопрос никак не хотел формулироваться. — Ты...
— Я! — гордо воскликнул Гаврик и повторил торжественно: — Я! Да! Я теперь живу во дворце! Отныне я — друг самого Понтия Пилата! Я даже больше, чем друг. Я теперь — его собеседник!
Гаврик сел на ложе и рассказал обо всем, что с ним тут приключилось.
Странно, — а может быть, закономерно? — Гаврик рассказывал почти то же самое, что комиссар совсем недавно представлял в своих мечтах.
Ему действительно удалось ворваться во дворец на шакале. Пилат, оказывается, стоял на балконе и видел это. Человек, скачущий на шакале, поразил римского прокуратора, и Пилат потребовал его к себе.
Пилат задал вопрос. Гаврик ответил. Пилат снова спросил. Гаврик снова ответил, он ведь так долго тренировался отвечать на вопросы.
Так они стали разговаривать. Пилату очень понравилось беседовать с Гавриком, и он предложил Гаврику остаться во дворце и стать его собеседником.
Пилат сказал так:
— Кто окружает римского прокуратора? Только враги и слуги. Спасибо моей жене Клавдии, которая вопреки традициям поехала со мной в Иудею. Если бы не она, мне совсем не с кем было бы поговорить. Человек, ворвавшийся в мой дом на шакале, не может
быть слугой. И на врага ты тоже не похож. Ты будешь моим собеседником.
Гаврик улыбнулся почему-то виновато и добавил:
— Знаешь, Гершен, отвечать на вопросы великого Понтия Пилата интересней, чем на свои собственные. Правда?
Комиссар не ответил. Он думал о другом. Комиссару стало ясно, почему Пилат так много и так искренно говорил с ним: римскому прокуратору просто не с кем было поговорить. А человеку для жизни необходим человек, так уж устроен мир.
Пилат прав: враги есть у любого, слуги найдутся, особенно, если у тебя есть деньги и власть, а вот человек рядом...
И еще комиссар вспомнил — он читал об этом в Библии — слова, которые сказал Понтий Пилат, когда вывел Иисуса перед народом.
Пилат сказал:
— Се — человек!
А Гаврик продолжал щебетать:
— Я не забыл ему рассказать про тебя. Он тебя спас. Он — хороший. Хороший. Знаешь, что он мне дал? — И Гаврик стал перечислять все, что у него теперь было: — У меня есть много комнат. Еды сколько я захочу. У меня есть сколько угодно служанок, с которыми я могу делать все что угодно. А за это я должен всего лишь разговаривать с Пилатом, рассказывать ему разные истории и давать советы.
Маленький, смелый, свободный Гаврик, оседлавший шакала, Гаврик, который ловил людей в капканы и приводил к себе в дом, чтобы с ними поговорить, — ты ли это?
Что плохого в том, что человек будет жить в роскоши? Ничего. Только Гаврик, живущий во дворце и услаждающий Понтия Пилата беседой, — это уже не Гаврик, это уже совсем другой человек. Его, пожалуй, даже Гавриком не назовешь.
— А тебе не жалко своего домика и своей свободы? — спросил комиссар.
Гаврик как-то сразу сник, задумался. А потом сказал:
— Знаешь, есть такая история. Росли дуб и тростник. Дуб был могучий, сильный, красивый. А тростник — худенький и неказистый. И вот налетела буря. Сильный дуб начал сопротивляться ей, потому что он был очень гордый. А тростник начал кланяться вежливо, сгибался, как мог. И чем дело кончилось, понимаешь? Буря вырвала дуб с корнем, и дерево погибло. А тростник распрямился и продолжал жить. — Гаврик помолчал и спросил: — Понимаешь?