Колючая Арктика

— А, чтобы вы хотели, мамаша?! Такая такса! Не мы ее устанавливали, не нам ее и отменять… Два рубля — это когда было? Это еще до того было! Сейчас с киевских берем по пять рублей… А с припятской пропиской — извините! — восемь рублей койкоместо. За риск!

— Милицию бы на вас!

— Ты нас, мамаша, милицией не пугай! Ты же не пугала меня, когда я кровь в Афганистане проливал! Когда я обе но женьки положил там на алтарь Отечества…

— Максим Кучаев, неожиданно даже для себя, улыбнулся. Он понял, отныне ему предстоят бессонные ночи за письменным столом, что он не успокоится до тех пор, пока не напишет о Сергее Гаранине все, что знает о нем и о чем догадывается.

И, уже в автобусе, засыпая на мягком сиденьи" Икаруса", — усталый Максим Кучаев подумал, что во всей этой истории, истории протяженностью от Колымы до Ялты, ему жаль только одного человека, жалко ту, которую когда-то любил полярный летчик Сережа Щеглов.

ПРИБЛИЖАЮСЬ КО ВТОРОМУ ЭПИЛОГУ

(письма Великого Юкагира с комментариями автора)

Впервые публикую отрывки из писем Семена Курилова, адресованные автору этой повести. Почему — отрывки?.. А потому, что не настало еще то время, когда бы их можно было опубликовать полностью! Еще живы — в отличие от моего друга! — те, в кого направлены критические стрелы, выпущенные из лука Семена Курилова, еще живы и процветают те, кто портил кровь писателю.

Да и сам Семен был по-настоящему живым человеком и ошибался по-человечески — зачем же друзьям тиражировать его ошибки? Пусть этим займутся его враги!

Письма Семена Курилова — это, своего рода, подстрочник того, что он хотел сказать. Великолепно владея устным русским языком, он терялся, переходя на русский письменный и, забываясь, писал на родном юкагирском языке или якутском.

Я предлагаю письма в сокращении еще и потому, что часть написанного рукою юкагирского писателя использовано мною в этом романе.

И еще: письма, отдельные их положения, чтобы они стали понятны читателям, я буду комментировать.

НАДПИСЬ НА ПОВЕСТИ СЕМЕНА КУРИЛОВА "ВСТРЕТИМСЯ В ТУНДРЕ".

(Повесть печаталась в нескольких номерах журнала "ПОЛЯРНАЯ ЗВЕЗДА")

"Дорогой Михаил Леонидович! Я рад нашему знакомству. Пусть Ваше пребывание в тундре, в моей тундре, принесет Вашему творчеству большую Колымскую страду — не меньшую, чем "Севастопольская страда".

С. Курилов. 2 окт. 1976 г. п. Черский."

Делая эту надпись, Семен, улыбнувшись, заметил:

— Только, Михаил Леонидович, не делай того, что позволял себе лауреат Сталинской премии Сергеев-Ценский.

— А что делал лауреат? — не понял я. — И что не делать мне?

Курилов пояснил:

— Обворовывал писателей.

Тут я совсем ничего не понял.

— Как это? И при чем тут Ценский?

— При том, читал я в одном из твоих сборников, хорошие слова об этом писателе…

Семён имел в виду мой большой литературоведческий очерк "ВСТРЕЧИ В БАЙДАРСКОЙ ДОЛИНЕ", в котором наряду с другими писателями, я уделил несколько строк и Сергееву-Ценскому.

— Да было б тебе известно твой Ценский целые страницы, мягко выражаясь, позаимствовал у Михаила Филиппова! Читал "Осажденный Севастополь"?.

Читал я "Севастопольскую страду", а "Осажденный Севастополь" — нет, прочту его ненамного позже, хотя крымская тема — основная в моих книгах. Поэтому я и отмахнулся тогда от куриловских слов! Я ещё не знал тогда, ровно через две недели, после того, как Семён сделает надпись на журнале, я получу "Осаждённый Севастополь" от сына писателя Бориса Михайловича Филиппова с дарственной надписью, — познакомился с ним в Центральном Доме литераторов, где он был директором.

Сказал я тогда Семёну Курилову:

— Все мы повязаны одной веревкой в той или иной степени, все мы друг друга перепеваем.

Но Семён только усмехнулся, когда я ему это высказал. И заметил:

— Прочти, а после поговорим!

Поговорить не пришлось!

А совсем недавно я нашел подтверждение словам Семена. У самого Бориса Филиппова. Точнее, в его письме, которое он опубликовал в журнале ("ЗНАМЯ", Љ 1 за 1989 г. — М.Л.). В нём есть такие строки:

"…Несмотря на различия в форме, роман Филиппова явно послужил Сергееву-Ценскому в качестве одного из основных первоисточников, о чем свидетельствует огромное количество совпадений в деталях обоих произведений. Приведенные выше около 70 текстуальных сопоставлений неопровержимо доказывают наличие в эпопее Сергеева-Ценского всех форм заимствования — от идеи и подражания до прямого плагиата, — а также наиболее отрицательных форм плагиата, выражающихся в механическом перенесении готовых деталей и текстов вне творческого переосмысления и переработки их, что зачастую делает эти детали в новом контексте, при иных ситуациях фальшивыми…"

К чему я это? А к тому, что самоучка Семен Курилов, не имеющий дипломов о высших образованиях, бывший полуграмотный пастух, которому первый редактор "Колымской правды" Сучков составлял "обязательную программу для чтения", уже в молодости знал то, что и в старости не каждому дано.

Впрочем, чему я удивляюсь? На то он и Великий Юкагир. И его книги, в отличие от многих, если и уйдут со временем, то только вместе с нашей грешной планетой.

А теперь, как я и обещал, перейдем К письмам Семена Курилова, присланными мне в Севастополь.

"5 апр. 1977 г.

Добрый день, дорогой Михаил Леонидович!

Опять моя жизнь стала одинокой: Галя (Узнаете Насиму Нуршину? настоящее ее имя — Галя, а фамилия… Семен Курилов называет ее в своих письмах Г. Ш. — М, Л.) вновь ушла к своему законному мужу. Причина?.. Я не смог осуществить все, ее меркантильные соображения: судейскую должность, кооперативную квартиру, устройство дочери в Институт международных отношений.

И, наконец, она поняла, что гонорары, которые получает писатель за свою адскую работу, крайне ничтожны, и что "лучше жить с рабочим с большой зарплатой, чем с грошиком в кармане посещать высокие, коробчатые дома писателей. (Письмо написано по приезду из Москвы, где Семен Курилов был на писательском пленуме. Вместе с ним была и Насима — Г. Ш. — М. Л.) и знакомиться с разными людьми, пользы от которых — одни разговоры"…

А муж, как вам известно, успел жениться в ее отсутствие на другой, но Г. Ш. быстро ее потеснила и заняла свое прежнее законное место.

Мужа она вновь завоевала, но по его заявлению, которое он сделал раньше, Г. Ш. обсудили на бюро РК КПСС, исключили из КПСС и отстранили от должности юриста.

Жестоко, конечно, но судя по ее поведению, — будучи ее мужем я сумел это понять! — она вполне заслуживает такого наказания. Но даже при таких критических обстоятельствах, она попыталась меня еще раз обмануть. Сказала: 20 апреля я вновь перейду к тебе, только сходи в райком партии и всю вину за мое поведение возьми на себя. Скажи, что в уходе из семьи, виноват только ты один. Ты один и больше никто!

Я, наивный человек, было уже поверил, но выступить в защиту ее все равно не мог. Не приучен врать. Г. Ш. обозлилась на меня…

Таким образом, я окончательно освободился от жены и, может быть, в поисках красивой невесты приеду в Севастополь. Возможно, моряки еще не всех успели вывезти!..

Прошу, обо мне не следует писать слишком красиво. Тем более, что не состоялась моя семейная жизнь. Поэтому все впечатления, которые возникли у вас в те счастливые для меня дни, та радость пребывания моего на земле, сегодня потеряла смысл без нее!.. Не надо обо мне ничего придумывать. Пишите просто: живу с тремя дочками — Оксе, Ярхадана, Чэнди, которой исполнилось четыре года. Моей младшенькой.

Вас интересует, как я пишу?.. Пишу, когда ласточка вдохновения подлетит к моей душе. И, слава богу, что ласточка часто навещает меня. И, когда я начинаю сачковать, прилетает «рогатая» ласточка, чтобы боднуть меня. Мол, проснись!.. Но это случается редко, вдохновения я не ожидаю, я сам создаю это вдохновение. Но, повидимому, я не один такой из пишущих, Но есть и отличие от писателей-современников, я не люблю путешествия. Это, наверное, оттого, что я пастушил с двенадцати лет, исколесил всю тундру и… отъездил свое!.. И выплакал свое!.. Даже Г. Ш. однажды заметила, что я совершенно не умею плакать.