Страница 18 из 59
Онъ обошелъ весь дворъ, разспрашивалъ знакомыхъ, искалъ глазами въ церкви: — никого изъ гардемариновъ не было. Дѣло принимало скверный оборотъ. Сознаться въ томъ, что не нашелъ Русскаго, который согласился бы пойти на такое опасное преДпріятіе, мѣшала народная гордость. А къ кому онъ ни обращался, слышалъ или рѣзкій отвѣтъ:
— Поди ты къ чорту! Себѣ дороже стоить. Хочу еще пожить въ Россіи.
Или болѣе деликатно ему говорили:
— У меня голова контужена. Боюсь закружится.
— Ищи-ка, братъ, холостого, а я женатый. Жена, дѣти. Оборони Богъ, что случится — что же имъ на улицу идти?
— Шутишь, Савельевъ… Жизнь подороже денегъ.
И вдругъ увидалъ Мантыка. Мантыкъ шелъ съ гордо поднятой головой, точно милліонъ франковъ выигралъ въ правительственной лоттереѣ. Савельевъ обратился къ нему.
— Значить, согласенъ?
— Ну, конечно.
— А не побоишься, что голова закружится?
Мантыкъ свиснулъ.
— Это у меня-то. Читалъ въ газетахъ — пишутъ люди по канатамъ ходили. Блонденъ черезъ Ніагару прошелъ, или еще былъ такой Наваренъ, а потомъ при Наполеонѣ госпожа Саки, а теперь Джельмако — не боятся, черти, высоты. По канату ходятъ. Что же у Мантыка, по твоему, храбрости меньше? Не знаешь ты, видно, Мантыка. Да это и не ходить по канату. Повезешь завтра твоего инженера на станцію — скажи: уральскій казакъ Мантыкъ ожидаетъ у входа на радіостанцію, готовъ все сдѣлать..
Такъ и было рѣшено. Оставались пустяки: получить отпускъ отъ хозяина. Но Мантыкъ за два года службы не бралъ ни одного дня отпуска и, когда его просили, охотно работалъ и въ праздникъ и потому, когда въ тотъ же вечеръ Мантыкъ попросилъ двѣ недѣли отпуска, или какъ онъ сказалъ: «репо» — хозяинъ охотно ихъ далъ ему.
Двѣ недѣли — это былъ какъ разъ срокъ, когда долженъ былъ отплыть изъ Марселя въ Африку Коля.
Мантыкъ такъ вѣрилъ въ свое счастье, что попросилъ у хозяина разсчетъ, сказавъ, что, возможно, онъ и совсѣмъ на работу не вернется.
— Новое дѣло у меня начинается, — сказалъ онъ съ независимымъ видомъ, — Новая жизнь… Возможно: — ѣду въ провинцію.
Утро понедѣльника было сырое, теплое и туманное. Едва только Мантыкъ вышелъ на маленькой станціи, затерявшейся въ поляхъ и хотѣлъ спросить, гдѣ здѣсь радіотелеграфъ, какъ понялъ: — и спрашивать не надо. Громадныя, тонкія, сквозныя мачты радіо были четко видны со станціи. Они стояли на голомъ холмѣ, и сзади темнѣлъ по осеннему пестрый большой паркъ. Чуть разсвѣтало. Поздно вставало осенью солнце. Вершины мачтъ тонули въ сѣрыхъ волнахъ тумана и едва намѣчались на нихъ сквозныя площадки изъ тонкихъ стальныхъ двутавровыхъ балокъ, какъ паутина висѣвшихъ въ воздухѣ.
Двухъэтажные каменные домики-башни странной постройки, съ узкими длинными окнами стояли по сторонамъ мачтъ. За ними была низкая бѣлая казарма и подлѣ теннисъ-гроундъ,[30] окруженный стѣной, съ бѣлой вышкой для судьи.
Мантыкъ смѣло направился къ этой постройкѣ. По мѣрѣ того, какъ онъ подходилъ къ мачтамъ, онъ понималъ и оцѣнивалъ ихъ высоту. Это былъ не десятиэтажный домъ, а много выше. Громадныя глыбы бѣлаго цемента были залиты въ землю, образуя ихъ фундаментъ. Въ нихъ прочно были заклепаны четыре желѣзныя балки, связанный скрѣпами, къ нимъ приклепаны другія, третьи и такъ все выше и выше уходила въ небо башня-мачта. Между желѣзными ея основами висѣла тонкая стальная лѣстница. И, когда заломилъ наверхъ голову Мантыкъ, увидѣлъ въ небѣ, какъ тонкія нити провисли стальные канаты съ одной башни на другую. На нихъ и висѣть.
Похолодѣло сердце у Мантыка. Ноги стали тяжелыми. Задержалъ на минуту Мантыкъ быстрый увѣренный шагъ. Пріостановился. Подумалъ: — не повернуть ли назадъ, пока не поздно, но вспомнилъ, какъ говорилъ Селиверстъ Селиверстовичъ: — «ничего даромъ не дается», засвисталъ: — «въ степи широкой подъ Иканомъ» и бодро подошелъ къ воротамъ.
По буро зеленой ржавой травѣ между мачтами золотыми змѣями извивалась проволока мѣдной сѣти. У дальней мачты постукивала электрическая лебедка. Ее пробовали въ ожиданіи инженера.
Мантыкъ подошелъ къ рабочимъ.
Инженеръ на автомобилѣ Савельева пріѣхалъ почти сейчасъ же.
Савельевъ, увидавъ Мантыка, привѣтливо замахалъ ему рукою и сталъ что-то говорить инженерамъ. Ихъ было двое. Это были молодые люди въ легкихъ желтыхъ непромокаемыхъ пальто и мятыхъ фуражкахъ.
Савельевъ, опережая инженеровъ, подошелъ къ Мантыку.
— Ну что? Не боишься?
— Чего тамъ бояться, — сказалъ Мантыкъ, — Нѣшто я не Русскій казакъ?
— Если сверзишься… Въ лепешку!
— Въ лепешку, — повторилъ Мантыкъ и самъ не слышалъ своего голоса. — Это, конечно. Никто, какъ Богъ.
Молодые инженеры съ любопытствомъ разсматривали Мантыка.
— Совсѣмъ мальчикъ, — сказалъ одинъ.
— Крѣпкій юноша, — отвѣтилъ другой и сталъ разспрашивать Мантыка, умѣетъ ли онъ владѣть клещами и французскимъ ключемъ.
— Я шофферъ, — сказалъ Мантыкъ, — и умѣю чинить машину.
Тогда ему стали объяснять, что онъ долженъ будетъ дѣлать. Вися на стремянкѣ, закрѣпленной крюкомъ на верхнюю проволоку, Мантыкъ долженъ былъ принимать концы подаваемой наверхъ лебедкой мѣдной сѣти, вдѣвать имѣющіеся на ней зажимы на проволоку и закрѣплять болты гайками при помощи французскаго ключа.
— Совсѣмъ простое дѣло, — сказалъ Мантыкъ.
— Тогда приступимъ къ работѣ, - сказалъ инженеръ. День короткій. До ночи надо закрѣпить всю сѣть.
Савельевъ попрощался съ Мантыкомъ. Онъ былъ блѣденъ и, казалось, жалѣлъ, что устроилъ это дѣло.
— Ничего! Не бойся! — сказалъ Мантыкъ и бодро пошелъ къ мачтѣ, гдѣ уже стучала лебедка, поднимая тонкую стремянку наверхъ. На травѣ рабочіе выравнивали и раскладывали сѣть, готовясь поднимать ее вслѣдъ за стремянкой.
— Пожалуйте, — сказалъ рабочій и полѣзъ по отвѣсной лѣстницѣ наверхъ. Мантыкъ надѣлъ поверхъ своей голубой шофферской блузы мѣшокъ съ инструментомъ и гайками, снялъ шапку и долго крестился на востокъ.
«Помоги, Господи!» — горячо мысленно молился онъ.
Инженеры и всѣ рабочіе были серьезны. Кругомъ была тишина. Хмурое осеннее утро только начиналось. На фермѣ, неподалеку, хрипло пропѣлъ пѣтухъ. Все казалось Мантыку важнымъ и значительными
Онъ схватился за желѣзную мокрую отъ росы проволоку лѣстницы и полѣзъ за рабочимъ. Они лѣзли, останавливаясь и отдыхая, опираясь на балки, тамъ, гдѣ лѣстница подходила къ пролету. Мантыку казалось, что они лѣзутъ безконечно долго.
Наконецъ, добрались и до вершины. То, что снизу казалось паутиной, оказалось толстыми желѣзными полосами. Стоя на нихъ, рабочій крѣпилъ стремянку. Люди внизу казались муравьями. Луга, сжатыя нивы, кусты, лента желѣзной дороги были, какъ на планѣ. Дали скрывались въ туманѣ. Чуть качалась мачта.
Мантыкъ осторожно сползъ на сидѣнье стремянки, ощупалъ канатъ, крюкъ.
- Ça-y-est![31] — крикнулъ рабочій. Крюкъ заскрипѣлъ по канату и Мантыкъ неровно, толчками, спустился на сажень по провисшему внизъ канату. Съ земли мѣднымъ чудовищемъ поднималась къ Мантыку проволочная сѣть…
30
Площадка для игры въ теннисъ.
31
Идетъ!