Страница 17 из 59
Мантыка Люси не успѣла привѣтствовать. Громко захлопали двери вагоновъ. Проворно шелъ оберъкондукторъ вдоль поѣзда.
— En voitures s'il vous plaît!.[27]
Коля вспрыгнулъ на площадку, и поѣздъ сейчасъ же плавно покатился вдоль платформы.
Коля видѣлъ платокъ въ рукахъ милой мамочки. Она махала имъ, идя рядомъ съ вагономъ. Бѣжала Галинка за нею. Тонкая ручка Люси поднялась надъ головами, закивала ладонью. Свѣжій голосъ крикнулъ:
— Au revoir, monsieur Nicolas!.[28]
— Прощай, голубецъ, — раздался голосъ Селиверста Селиверстовича. Крупныя слезы текли по его бородѣ. И всѣхъ заглушилъ голосъ Мантыка.
— Счастливо!.. Увидимся въ скорости!..
Поѣздъ ускорилъ ходъ. Чаще застучали по стыкамъ колеса. Уже не различишь въ толпѣ своихъ. Чуть виденъ маминъ платочекъ… Печалью разлуки вѣетъ отъ него. Скрылась ручка Люси и еще только видно, какъ машетъ рабочей каскеткой милый Мантыкъ.
Сѣрое облако дыма нашло на окно. Пахнуло сѣрною и угольною гарью, и стало темно. Показались на мигъ мокрыя каменныя стѣны туннеля, желтыми огнями горятъ рѣдкіе фонари, сильнѣе качаетъ, колеблетъ вагонъ. Пассажиры устраиваются по лавкамъ.
Прощай, Парижъ! Впереди новая, полная приключеній жизнь.
Прощай, Парижъ!
XVI
ЧУДО
Чудо… Да только Божіе чудо могло устроить такъ, чтобы Мантыкъ исполнилъ свое обѣщаніе передъ Галиной.
Мантыкъ это понималъ. И хотя окруженъ онъ былъ Божьими чудесами, — онъ не видѣлъ ихъ. Развѣ не чудо Божьей милости было то, что дѣдушка Селиверстъ Селиверстовичъ съ нимъ вмѣстѣ вышелъ изъ пекла окруженія красныхъ войскъ и попалъ на пароходъ въ Крыму? Развѣ не чудо была ихъ встрѣча съ Ладогиными, ихъ жизнь въ Константинополѣ и Сербіи, когда истинно питались они, какъ птицы небесныя и одѣвались, какъ лиліи Божіимъ произволеніемъ?.. Развѣ не чудо была ихъ парижская жизнь?..
Мантыкъ этого не понималъ. Чудо — это, какъ въ Евангеліи. Сказалъ Христосъ мертвому, уже разлагающемуся Лазарю: — «Лазарь, встань и ходи». И всталъ и пошелъ Лазарь. Это чудо… Или, какъ слѣпые прозрѣвали, хромые ходили… Но для этого надо было, чтобы Христосъ опять появился на землѣ. Правда, — Селиверстъ Селиверстовичъ всегда говорилъ Мантыку: — «Христосъ вездѣ. Онъ съ нами. О чемъ ни попросишь — все дастъ. А Его не посмѣешь просить, проси Божію Матерь, Она скоропослушница, Она скороспѣшающая въ людскихъ скорбяхъ, все сдѣлаетъ: много бо можетъ молитва Матери передъ Господомъ… Или святыхъ угодниковъ проси — Николая Чудотворца, Серафима Саровскаго, Они помогутъ»…
Все это зналъ Мантыкъ, но не понималъ, какъ просить? О чемъ? Какъ должно совершиться это чудо, чтобы онъ оказался вмѣстѣ съ Колей?! И совѣстно какъ-то просить. Столько несчастья на свѣтѣ. Россія лежитъ въ порабощеніи, а онъ пойдетъ просить… объ охотѣ на львовъ…
Но пошелъ въ воскресенье въ церковь раньше обыкновеннаго, до дѣдушки.
День былъ ясный, теплый, осенній. Ночью пролилъ дождь и длинныя лужи стояли кое-гдѣ вдоль панелей. Въ пролетѣ между высокихъ домовъ подъ утренними косыми лучами, горѣли золотые купола Русскаго храма. Акація съ облетѣвшими листьями свѣшивала желтыя прутья вѣтвей надъ воротами. Крутая лѣстница поднималась къ храму. Мантыкъ вошелъ въ него. Сестры въ косынкахъ и повязкахъ съ восьмиконечнымъ золотымъ крестомъ на рукавахъ тихо ходили, зажигая лампады. Въ алтарѣ кто-то сдержаннымъ голосомъ отдавалъ распоряженія.
Мантыкъ долго крестился у входа, купилъ свѣчку въ франкъ и пошелъ въ лѣвый уголъ.
Два года, каждое воскресенье стоялъ онъ съ дѣдушвой въ этомъ углу. А вотъ только теперь замѣтилъ. Въ этомъ углу — икона. Не похожа она на икону… Смотритъ Мантыкъ: — берегъ далекій, голубо-зеленыя волны разыгрались на озерѣ. Шквалъ налетѣлъ. Быстрой рябью бѣжитъ по волнамъ вѣтеръ, пѣнитъ верхушки, сорвалъ темный парусъ. Въ страхѣ въ шаткой ладьѣ рыбаки-апостолы. А къ нимъ, въ бѣлыхъ ризахъ, по волнамъ идетъ Христосъ. Петръ пошелъ было къ Нему и сталъ тонуть… Маловѣръ!..
Красота въ ликѣ Христа. Красота въ серебромъ отливающихъ ризахъ, красота въ побѣдѣ надъ бурей.
Первый разъ понялъ эту картину Мантыкъ и сталъ молиться о чудѣ.
Мантыкъ опустился на колѣни въ темномъ углу и глядѣлъ на Христа на волнахъ.
— Господи!.. Я то не убоюсь… Ты только дозволь — по волнамъ пойду… По морскимъ волнамъ за Колей побѣгу… Я вѣдь слово Галинѣ далъ. Дай же мнѣ то слово исполнить..
Поднялся съ колѣнъ, подошелъ къ иконѣ Христовой у Царскихъ вратъ. Затеплилъ передъ нею свѣчу. Первая была его свѣча.
Храмъ наполнился. Стройно, въ несказанномъ благолѣпіи шла обѣдня. Ангельскими голосами пѣлъ дивный хоръ, уносилъ помыслы и душу Мантыка ввысь и укрѣплялъ его въ твердой увѣренности:
— Чудо будетъ!
Когда кончилась обѣдня, спускался съ толпою изъ храма, глазами отыскивая дѣдушку и Наталью Георгіевну съ Галиною. Ничего не прибавилось ему за эти часы молитвы. Ни сантима не было больше въ его тощемъ кошелек и не было никакой возможности ѣхать въ Африку, а шелъ гоголемъ. Точно уже визированый паспортъ, какъ у Коли, лежалъ въ карманѣ и многія тысячи на дорогу были въ бумажникѣ. Зналъ, что такъ будетъ!
Вотъ и все, будетъ! Христосъ такъ устроить.
Велика была въ немъ вѣра.
У выхода тяжелая рука опустилась на его плечо.
— Ты что, Мантышка, гордый такой? Друзей не признаешь, мартышка!
Мантыкъ оглянулся. И правда — прошелъ мимо сосѣда по гаражу — Савельева, молодого человѣка, немного старше Мантыка.
— Здорово, — сказалъ Мантыкъ.
— Здорово, — отвѣтилъ Савельевъ.
— Ты что?
— Ничего. Радъ, что тебя встрѣтилъ. Искалъ кого-нибудь изъ нашихъ гардемариновъ,[29] что красили Эйфелеву башню, да ихъ чертъ-ма, никого нѣту, поразъѣхались что ли куда. А тутъ дѣло аховое. Тридцать франковъ за часъ работы — не фунтъ изюма. Понялъ? Надо только храбрость.
— Мантыку ли не быть храбрымъ? — сказалъ Мантыкъ.
— Да, знаю же. Потому о тебѣ и подумалъ.
И Савельевъ сталъ быстро разсказывать о дѣлѣ, на которомъ Мантыкъ могъ легко и скоро заработать большія деньги.
А Мантыкъ внимательно слушалъ его и думалъ: — «Ну, развѣ, это не чудо?»…
XVII
ОПАСНОЕ ПРЕДПРІЯТІЕ
Въ окрестностяхъ Парижа устанавливали сѣть для улавливанія и опредѣленія мѣста хищническихъ станцій радіотелеграфа. Были поставлены двѣ громадныя, вышиною съ многоэтажный домъ желѣзныя мачты, между ними были протянуты проволоки радіографной антенны и теперь надо было съ нихъ спустить на землю сѣть бронзовыхъ проволокъ. Работа не хитрая, но очень опасная. На небольшой стремянкѣ,подвѣшенной за крюкъ на проволокѣ антенны надо было висѣть цѣлый день, закрѣпляя сѣть на антеннѣ. Вышина такая, что внизу люди муравьями кажутся. Канатъ, — а онъ почти въ руку толщиной, — точно паутина, и на немъ висѣть на зыбкой жердочкѣ!
Все это разсказалъ и указалъ Мантыку Савельевъ. Онъ возилъ на работы инженера. Инженеръ объяснялъ ему назначеніе строющейся станціи и проговорился, что имъ нуженъ смѣлый рабочій, который согласился бы висеть на проволокѣ, закрѣпляя улавливающую радіотелеграфныя волны сѣть.
Это было вчера, въ субботу. Савельевъ раздумалъ немного и, желая угодить инженеру, сказалъ:
— Года четыре тому назадъ наши Русскіе гардемарины красили и золотили верхушку Эйфелевой башни. Они народъ смѣлый и высоты не боятся. Если хотите, я вамъ пришлю кого-нибудь изъ нихъ.
— Присылайте, — сказалъ инженеръ, — скажите: тридцать франковъ въ часъ. Въ понедѣльникъ въ восемь утра я буду ждать на станціи.
— Будьте благонадежны.
Савельевъ былъ такъ увѣренъ, что въ воскресенье на церковномъ дворѣ, гдѣ собирались всѣ Русскіе, живущіе въ Парижѣ, онъ найдетъ кого-нибудь изъ бывшихъ гардемариновъ, что, не колеблясь, обѣщалъ инженеру найти и прислать рабочаго.
27
По вагонамъ!
28
До свиданія, мосье Николя.
29
Ученики военно-морского училища.