Патология

— У мистера Солиса на тарелке была еда, которую готовят на завтрак, но убийство произошло в полночь.

— Люди едят когда вздумается, Айзек.

— Мистер Солис тоже?

— Не знаю, — ответила она. — А вы что же, думаете, что наш плохой парень пробил Солису голову, после чего приготовил яичницу с ветчиной и подал ее трупу?

Айзек смущенно поежился. «Вот тебе, получай», — подумала она, испытывая злобное удовлетворение.

— У меня слишком мала база данных, чтобы делать выводы…

— Убийца-кулинар, — оборвала его Петра. — Как будто нам недостаточно других заморочек.

Он замолчал. В автомобиле стало жарко. В пустыне на десять градусов жарче, чем в городе. Июнь начался с жары.

Июнь. Сегодня четвертое. Если в этом сумасшествии есть какой-нибудь смысл, то через двадцать четыре дня появится еще одна жертва.

— Ну, а что исторические архивы? Происходило 28 июня что-нибудь необычное?

— Ничего особенного.

Он говорил тихо, уставившись в окно. Напуган?

«Какая ты плохая Петра, какая злая. Он же еще мальчишка».

— Расскажите мне, что вы нашли, — сказала она. — Может, там что-то важное.

Айзек наконец отвел взгляд от пейзажа.

— Я изучил различные источники и составил несколько списков. Длинные списки. Правда, ничего пока не вырисовывается. Сейчас покажу.

Он открыл кейс, вынул свои бумажки.

— Я выписал дни рождения, самая ранняя дата — 28 июня 1367 года. Родился Сигизмунд, король Венгрии и Богемии.

— Он был плохим парнем?

— Обычный король-автократ.

Палец Айзека двинулся вниз по длиннющему, набранному мелким шрифтом списку.

— Есть здесь папа Павел IV, художник Питер Пауль Рубенс, еще одна творческая личность — Жан-Жак Руссо, несколько актеров — Мел Брукс, Кэти Бейтс… как я и сказал, список внушительный. В нем и Джон Диллинджер.

— А кроме Диллинджера, есть там другие плохие парни?

— В списке с датами рожденья — нет. А в списке с датами смерти есть еще несколько. Но никто из них не замешан в дела такого рода.

— Такого рода? — переспросила Петра.

— Серийные убийства.

Она стиснула зубы. Насмотрелся сериалов. Такие дела практически не раскрыть. Постаралась придать своему голосу мягкость.

— А кто из плохих парней в этот день умер?

— Питер Ван Дорт, голландский контрабандист. Его повесили 28 июня 1748 года. Томас Хикки, колониальный солдат, осужденный за измену, повешен в 1776 году. После значительного хронологического перерыва по списку идет Джозеф Коломбо, нью-йоркский мафиози, расстрелян в 1971 году. Десятью годами позже подорвали аятоллу Мохаммада Бехешти, основателя иранской исламской партии. Впрочем, «плохим парнем» его назовут лишь те, у кого другие политические воззрения.

— А есть ли в ваших списках маньяки-извращенцы? Вроде Теда Банди, душителя из Хиллсайда?

— К сожалению, ничего такого я не обнаружил, — сказал он. — С исторической точки зрения 28 июня произошло немало бед, однако не больше, чем в любой другой день. По крайней мере, ничего необычного с точки зрения статистика я найти не смог. История основана как на трагедиях и политических переворотах, так и на достижениях выдающихся людей.

Он свернул бумаги в тугую трубку и забарабанил ею по своему бедру.

— Не могу поверить в то, что пропустил сходство числовых данных по орудиям убийства.

— Прекратите стучать, — приказала Петра.

Включила приемник, настроилась на станцию, передающую более тяжелый рок, чем слушала обычно. Заглушала мешанину мыслей громом барабанов, звучанием гитар, истерическим визгом — до тех пор пока внезапно перед ее носом не начали вырастать горы.

«4 июня».

Она увеличила скорость.

Национальный лесной заказник остался далеко позади. Они объезжали каньон за каньоном со скоростью восемьдесят пять миль в час. С восточной стороны мелькали серо-коричневые ложбины пустыни. К дороге прижался аэропорт для маленьких самолетов, за ним тянулись белые коробки складов и фабрик. В отдалении выстроились аккуратные дома с красными черепичными крышами. Петра заметила между строениями крошечные зеленые лужайки, кое-где имелись изумрудные бассейны. Несмотря на строительный бум, свободного пространства еще много.

Дорожный щит объявил о въезде в Палмдейл. Петра вслух произнесла название города.

— Раньше он назывался Палменталь. Основан немцами и швейцарцами. Название сменили на английское в начале двадцатого века, — пояснил Айзек.

— И что? — сказала Петра.

— Ничего, вдруг эти сведения вам пригодятся.

— Что ж, — сказала она. — Образование хорошо для души. Где вы все это узнаете?

— В моей средней школе давали факультативно углубленный курс географии. Я изучал несколько пригородов Лос-Анджелеса и был удивлен: раньше я считал, что все здесь имеет испанские корни, а оказалось, что во многих случаях

это не так. Игл-Рок называли западной Швейцарией. Когда воздух здесь был хорошим.

— Древняя история, — заметила Петра.

— Моя голова битком набита ненужной информацией. Иногда что-нибудь лишнее само выскакивает изо рта, — сказал Айзек.

— И иногда вы сообщаете интересные факты.

Петра заглянула в путеводитель Томаса и поехала в восточном направлении по адресу Конрада Баллу.

Зная об алкогольном прошлом Баллу, она предположила, что он живет в каком-нибудь мрачном жилище для пенсионеров, а то и хуже. Первые несколько построек, мимо которых проехали, и в самом деле производили грустное впечатление, но затем картина изменилась: она увидела большие дома, высокие ворота.

Баллу жил в особняке среднего размера, построенном в испанских традициях, в месте под названием Голден Ридж Хайте. Красивый район: здесь росли пальмы и клены, лужайки окружал кустарник. Много жилищ на колесах, пикапы и микроавтобусы. Улицы широкие, чистые и спокойные, за домами дворики с видом на пустыню, на горизонте, словно декорация, — остроконечные горные вершины. На вкус Петры, слишком спокойно, однако она представила теплые, тихие, звездные ночи и подумала, что здесь, должно быть, неплохо.

Петра подъехала к поребрику, распугав стаю ворон. На подъездной дорожке стоял десятилетний «форд». У соседей висели над гаражом баскетбольные корзины, а лужайки были скорее бетонными, нежели травяными. Дом Баллу выгодно от них отличался: ползучий карликовый можжевельник, безупречный газон, роскошные саговые пальмы. Дорожку, посыпанную галькой, обрамляли обрезанные наискось короткие трубки бамбука. Еще один бамбуковый стебель, вставленный в каменный резервуар, служил фонтаном. Слышалось несмолкающее мелодичное пение воды.

Любитель Японии?

Не похоже на жилище алкоголика. Может, устарела база данных пенсионной конторы, а вместе с ней и база данных полиции Лос-Анджелеса? Ей следовало бы прежде позвонить, а не тратить понапрасну время и газ. Не хватало ей осрамиться в глазах мистера Гения.

Японские иероглифы на тиковой панели входной двери, медное дверное кольцо в форме рыбы. Карп — кои — такую рыбу держал в своем маленьком пруду Алекс Делавэр.

Петра стукнула кольцом. Мужчина, отворивший дверь, был невысок, кривоног, худ, если бы не живот, нависший над пряжкой ремня.

Пряжка в форме кои.

На вид от шестидесяти пяти до семидесяти. Обритая загорелая голова, висячие белые усы. Хлопчатобумажная рабочая рубашка, джинсы, красные подтяжки, ботинки на шнурках. Из заднего кармана торчит белый носовой платок. Человек оглядел Петру и Айзека и потер руки, будто бы он только что их вымыл.

Ясные бледно-голубые глаза, никакой пьяной мути. Умные глаза.

— Я продаю только по выходным, — сказал он.

— Детектив Баллу?

Человек замер. Глаза превратились в два кусочка гранита.

— Давно меня так никто не называл. Петра показала ему свое удостоверение. Он покачал головой.

— Я с этим давно завязал. Выращиваю и продаю рыбу. И думать не думаю о прошлом.

Он повернулся, чтобы уйти в дом.