Страница 14 из 22
Частный российский бизнес практически вылечил эту болезнь. (Принципиально важно, что это касается именно частного бизнеса: в явно и скрыто огосударствленном секторе она, насколько можно понять, возрождена правящей бюрократией в полной мере.)
Финансируя оппозицию неофициальными, а потому по определению не слишком большими деньгами, российский бизнес будет вынужден всерьез озаботиться вопросом наиболее эффективного их использования, что повлечет за собой создание жесткого финансового контроля внутри различных групп оппозиции. Этот контроль по целому ряду вполне объективных причин не будет идеальным, однако даже в несовершенном виде он существенно оздоровит российскую оппозицию и через нее – и всю политическую жизнь страны. Конечно, процесс его внедрения будет постепенным, противоречивым и исключительно болезненным для целого ряда даже значимых сегодня деятелей, однако в целом он представляется объективно обусловленным и потому неизбежным.
Таким образом, предприниматели, уничтожаемые силовой олигархией по принципу «а если так называемый бизнес попробует вякнуть, мы его раздавим, сожрем и кости продадим иностранцам», не просто активизируют и поддержат российскую политическую оппозицию. Принципиальная значимость политической активности российского бизнеса заключается в качественном, решительном повышении эффективности оппозиционной деятельности по целому ряду направлений – от обогащения новыми технологиями (да и менеджерами, хотя это явление по понятным причинам не сможет стать массовым) до повышения сплоченности и обеспечения действенного финансового контроля.
Глава 2. «Средний класс»: потребителю нужна бытовая свобода
От интеллигенции к «среднему классу»
Несмотря на то что понятие «интеллигент» является с социологической точки зрения исключительно молодым (слово это, как известно, придумал Чехов), соответствующий социальный слой полностью сложился еще в последней трети позапрошлого, XIX века и стал одним из конституирующих элементов не только российского общества, но и самой российской цивилизации в ее традиционном понимании.
Традиционная российская интеллигенция представляла собой весьма широкий слой людей, сочетавших высокий уровень образования с исключительно высоким по нынешним меркам уровнем внутренней культуры и, опять-таки исключительными по нынешним меркам, моральными качествами. Она действительно, без всяких преувеличений, была той самой «больной совестью нации», в качестве которой ее воспринимали российские, а затем и советские мыслители.
В годы Советской власти, в том числе в периоды осуществления широкомасштабных репрессий и особенно во время безысходного «застоя», ряды этой интеллигенции были беспощадно прорежены, самовоспроизводство ее сократилось, а ее, если можно так выразиться, «качество» драматически снизилось. Именно при Советской власти (отчасти в результате естественного обесценения ценности высшего образования, особенно технического, по мере его распространения в ходе индустриализации) слово «интеллигент» стало простым синонимом выпускника вуза и даже студента. В качестве же интеллигенции стали восприниматься кичащиеся поверхностными знаниями, образованием и социальным статусом (часто заведомо преувеличивавшимся) люди, которых Солженицын звал «образованщиной», а современники едко характеризовали как «интеллектуальцев».
Тем не менее интеллигенция в своем первичном, еще дореволюционном смысле слова сохранялась и по-прежнему имела значительное не только моральное, но даже и общественно-политическое значение (классическим его выражением следует признать излюбленную историками правозащитного движения фразу обычного рабочего о том, что «Сахаров не допустит» подорожания водки).
Весьма существенно, что, несмотря на все это, роль российской интеллигенции в истории нашей страны отнюдь не однозначно позитивна и как минимум противоречива.
Доминирование узко понимаемых моральных ценностей над практическими весьма часто, хотя и парадоксально, способствовало общей аморальности позиции, занимаемой интеллигенцией. В частности, почти автоматически поддерживая меньшинство против большинства и «справедливый демократический» Запад против «несправедливого тоталитарного Советского Союза», она по ряду вопросов систематически занимала объективно разрушительную, в буквальном смысле слова антиобщественную позицию.
В конце концов, именно она была носителем специфически российской культуры, требующей от образованных людей обязательной если не враждебности, то хотя бы противостояния с государством и рассматривающих почти всякое сотрудничество с собственным государством как не имеющую оправдания низость и предательство общественных интересов. Именно интеллигенция, при всех своих позитивных чертах, была тем специфическим элементом российского, а затем и советского общества, который последовательно, осознанно и изобретательно вбивал клин между населением и государством. Закономерным следствием этого процесса становилось не только существенное ослабление страны в целом и подрыв ее позиций в международной конкуренции, но и драматическое ограничение возможностей оздоровления, повышения адекватности и эффективности самого государства.
Благодаря этой своей особенности исключительно щепетильная в моральных вопросах российская и советская интеллигенция сыграла в истории нашей страны чудовищно разрушительную роль, став вдохновителем и одной из ключевых движущих сил обеих чудовищных катастроф, дважды переломивших наше общество в ХХ веке и дважды же поставивших под вопрос само его существование: Великой Октябрьской социалистической революции и демократической революции конца 1980-х – начала 1990-х годов.
Радикальная реформа начала 90-х годов прошлого века, разрушив все основы жизни советского общества и разорвав основную массу человеческих связей, уничтожила не только советский «средний класс» – инженерно-технических работников, но и российскую интеллигенцию в традиционном понимании этого термина. В условиях, когда готовность к применению насилия стала категорическим условием не только социального успеха, но и собственной безопасности, а соучастие в воровстве или по крайней мере терпимое отношение к нему – сохранения минимального достатка, носители интеллигентских традиций либо эмигрировали, либо деклассировались, либо превращались в не имеющие какого бы то ни было влияния, вызывающие лишь жалость или омерзение «низы общества», либо решительно рвали со своими моральными принципами и, действуя по общим правилам, становились бандитами, бизнесменами и специалистами, часто преуспевающими, но прекращающими при этом быть интеллигенцией.
Российская интеллигенция как социально и политически значимая часть общества погибла в агонии беспощадных рыночных реформ, причем, по-видимому, безвозвратно, дав начало российскому «среднему классу» – последовательному и целеустремленному мещанину и обывателю, с высокой добросовестностью, целеустремленностью и безжалостностью стремящемуся исключительно к личному благополучию. Весьма существенно, что этот мещанин и обыватель искренне считает общественное благо либо абстракцией, не имеющей отношения к реальной жизни, либо и вовсе исключительно пропагандистским понятием, придуманным исключительно для того, чтобы его обмануть и ограбить.
Поразительно, но при постоянном и широкомасштабном применении, при глубокой укорененности в повседневной жизни и литературе термин «средний класс» до сих пор не имеет общеупотребительного определения. Каждый вкладывает в этот термин свой собственный, отличный от других смысл.
Традиционно понятие «средний класс» связывается с определенным уровнем дохода и моделью потребления, при которой люди, отложив определенную сумму «на черный день», направляют остальные доходы на увеличение относительно качественного текущего потребления. При этом существенным является стремление к максимальному увеличению масштабов потребления и максимально полному использованию возможностей, предоставляемых рыночной инфраструктурой (потребительское и ипотечное кредитование, страхование, пенсионные фонды), даже если эти возможности относительно дороги.