Страница 13 из 22
Насколько можно понять, налоговое бремя снижается и, соответственно, средства оставляются в руках бизнеса не столько для развития производства, сколько для высвобождения из бюджета средств, которые при помощи вымогательства можно будет переложить в карманы правящей бюрократии. Бизнес выполняет всего лишь роль посредника, при помощи которого правящая бюрократия коррупционно присваивает потенциально бюджетные средства, предназначенные на нужды общества. Налоговый же террор, как, впрочем, и всякий террор, является не более чем инструментом решения конкретной – в данном случае коррупционной – задачи.
Конечно, попутно решаются и политические задачи. Недаром в 2004 году на Лондонском инвестиционном (!) форуме «лучший министр финансов» Кудрин немало повеселил журналистов, публично сознавшись (правда, в свойственной путинским бюрократам агрессивно-угрожающей манере), что налоговые претензии к «ЮКОСу» были вызваны финансированием последним «не тех» политических партий.
Однако главная задача налогового террора, как представляется, носит все же экономический и, более того, коммерческий характер. Впрочем, являясь ключевым инструментом системной и сознательной коррупции, налоговый террор в современных российских условиях неизбежно является тем самым и ключевым инструментом всей государственной политики.
Наиболее ярко свидетельствует об этом известное высказывание Путина в последнем ежегодном послании Федеральному Собранию, с которого был начат этот раздел.
Не оппозиционный комментатор, а президент, с великим тщанием и чудовищными издержками выстроивший-таки «вертикаль власти», угрожающе стоящую на все живое в России, публично, обращаясь к своей собственной бюрократии, сравнил деятельность налоговых органов с террористической деятельностью.
Прошло более полугода – и что же? Ничего не изменилось, а президент, предостерегавший от налогового терроризма, своими руками драматически усугубил его, лично предоставив налоговикам качественно новые и не имеющие никакого оправдания с точки зрения здравого смысла возможности.
Вопреки распространяющимся в обществе представлениям, президент России не глуп и не ленив, поэтому вряд ли это произошло от простого непонимания ситуации или по халатности. Скорее, причина другая: для руководителей нашей страны терроризм плох лишь тогда, когда он направлен против них самих. Если же он, напротив, направляется ими и является, таким образом, хотя и неформальным, но удобным и приятным инструментом управления страной, – тогда, вероятно, в нем нет ничего неприемлемого для них, ничего противоестественного!
Возможно, президент Путин сравнивал действия налоговых органов с террором отнюдь не для того, чтобы призвать их к порядку, но чтобы еще более запугать всех, до кого налоговики пока еще по каким бы то ни было причинам не дотянулись, заранее лишив их воли к сопротивлению и к отстаиванию своих прав.
Что же – возможно, это ему удалось.
Прелесть нашего президента – в его искренности и откровенности, которая позволяет улавливать дух его политики и реагировать на его новации заранее и с достаточной эффективностью, даже не зная их содержания.
В полной мере это относится и к бизнесу.
Ключ к власти – умные деньги
Бизнес выражает свое отношение к существующему режиму прежде всего простейшим и наиболее естественным для него образом: финансированием. Естественно, это финансирование осуществляется в скрытой форме – ведь официальное финансирование оппозиции (без соответствующего разрешения администрации президента) для бизнесмена в современной России, насколько можно понять, в самом лучшем случае есть форма коммерческого самоубийства. Понятно, что скрытое финансирование, во-первых, ограничено по размерам и, как правило, эпизодично и, во-вторых, может осуществляться лишь по отношению к людям, которым бизнесмен доверяет и которые гарантированно не сообщат о факте этого финансирования представителям силовой олигархии.
Это весьма существенно ограничивает как потенциальные возможности, так и политическую эффективность такого финансирования, однако сам факт его существования и даже увеличения безусловен, несмотря на усиление административного давления.
При этом представители российского бизнеса, все в большей степени осознавая общность интересов различных групп оппозиции в рамках противодействия силовой олигархии, проявляют все большую толерантность и готовность поддерживать даже лично несимпатичных им людей, исповедующих далеко не полностью приемлемые для них политические взгляды.
Парализующее оппозицию политическое сектантство 90-х годов (как либеральное, так и коммуно-патриотическое), несмотря на титанические усилия официальных политтехнологов, стремящихся максимально раздробить оппозицию, постепенно уходит в прошлое. Бизнесмены, в силу рода своих занятий значительно более прагматичные, чем представители других профессий, все в большей степени склонны ориентироваться не столько на совпадение своих взглядов со взглядами тех или иных оппозиционных политиков, сколько на эффективность последних в деле реализации общих интересов.
Это объективно делает бизнес не только коллективным финансистом и мотором, но действенным объединителем оппозиции в единый фронт, противостоящий силовой олигархии. Действительно: финансируя различные группы, он неминуемо будет оказывать достаточно существенное влияние на характер и направленность их деятельности и, безусловно, сможет существенно повысить сплоченность оппозиции и согласованность ее действий.
Помимо объединения различных идеологических течений, искушенный в применении современных пиар-технологий бизнес неминуемо решит задачу интеграции различных политических технологий. В частности, наиболее вероятно ожидать, что он привнесет в традиционные формы протеста качественно новые приемы, ранее применявшиеся лишь в коммерческих войнах.
По всей видимости, прежде всего речь может пойти об изменении самого целеполагания оперативной политической деятельности. В частности, в «конфликтах хозяйствующих субъектов» традиционно значительное место отводится дезорганизации повседневной деятельности представителей противника, принимающих ключевые решения, вплоть до введения их в шоковое состояние. Как говорил один из героев Юлии Латыниной, «я хочу, чтобы он плохо спал!».
Как ни парадоксально, в российской политической борьбе, при всей ее жестокости и расточительности, подобные подходы, несмотря на их очевидную эффективность, реализуются скорее эпизодически (стоит вспомнить, в частности, кампанию Доренко против Е.М. Примакова перед парламентскими выборами 1999 года). Представляется, что расширение поддержки российской оппозиции со стороны делового сообщества постепенно исправит этот односторонний гуманизм. Это придаст российской политической борьбе новый динамизм и во многом обесценит абсолютное преимущество представителей правящей бюрократии, вызванное полной свободой применения пресловутого «административного ресурса» и силового давления.
Эффективное с технологической точки зрения растормаживание общественного сознания и объединение усилий разнородных творческих людей, профессионально действующих в различных сферах, российский бизнес, скорее всего, дополнит и решительным повышением эффективности внутреннего управления оппозиционных структур.
До сего дня «политический менеджмент» в России остается синонимом саморазрушительного хаоса, густо замешанного на тотальном и при этом беспорядочном воровстве и способного в итоге привести к краху практически любое, самое многообещающее начинание. К глубочайшему сожалению, в современной российской политике выросло и обрело немалый (а в значительных слоях общества и абсолютный) авторитет целое поколение людей, искренне полагающих квинтэссенцией политического процесса «распил бабок». Масштабы и откровенный характер воровства в избирательных кампаниях (причем на всех уровнях – от приглашаемых специалистов-«разводил» до, как это ни парадоксально, самих кандидатов) потрясают даже самых закаленных свидетелей ваучерной приватизации и залоговых аукционов.