Край Половецкого поля

Тут ударили бубны, завыли трубы. Начался поход.

Глава пятая ЗАТМЕНИЕ

Девятый день ехал Вахрушка за спиной Ядрейки, на одном с ним коне верхом. Конь был Вахрушке ровесник. Какое ему когда-то дали люди гордое имя, за временем позабылось. Ядрейка сказал:

— По шерсти и кличка.

И назвал коня Сивка-Бурка.

Поход оказался еще лучше, чем Вахрушка ожидал. Войско шло тихо, сбирая дружину. За узкой Ядрейкиной спиной только вперед не было видно, а по бокам в обе стороны хорошо было видать, и было на что посмотреть.

Соединились с Игоревым полком из Путивля Владимир Игоревич, из Рыльска Святослав Ольгович. Оба молодые, собой пригожие. Тяжелые доспехи слуги за ними везли, сами они налегке, нарядные ехали. Что ни день — плащи новые, вишневые да лазоревые, царьградского шелка, золотом шитые, у правого плеча застегнуты светлой звездой. По плечам ожерелье, унизано цветными камнями. На русых кудрях круглые шапочки. Скачут они весело, друг перед дружкой своей удалью похваляются. То вперегонки вперед унесутся, то вдруг коня на дыбы вздернут, конь задними ногами пляшет, передними в воздухе машет, молодые князья крепко в седле держатся. У Святослава Ольговича на кулаке любимый сокол сидит. За Владимиром Игоревичем псари борзых псов ведут.

Из Чернигова Ярослав прислал воеводу Ольстика с ковуями. Те ковуи, хоть и оседлые, а свирепость у них от дедов осталась. Чуть что не по ним — глаза черные, быстрые загорятся, а уж в руках засапожные ножи сверкают. Одеты они не по-нашему, а на головах островерхие черные клобуки валяные.

Уж мало ли Вахрушка со скоморохами по земле бродил, а здесь все по-иному. Вечером, как разожгут костры горючие, на земле огней, что звезд на небе, — не счесть! От кипящих котлов пар туманом вздымается, все окрест застлал. Кто там, за белой пеленой, рядом шевельнулся — человек или зверь? А поедят люди, насытятся, примутся песни петь, плясать. Ковуи высоко скачут, ноги выкидывают, — земля от топота дрожит. А как спать завалятся — столько-то народу, больше тысячи! — храп пойдет по долине, будто отзвуки грома, будто бурная река по порогам бурлит, тяжкие валуны перекатывает.

И на девятый день с утра было все обычно. От обеда до полудня, как всегда, отдыхали, а потом ни с того ни с сего вдруг люди нахмурились. На каждое слово огрызаются, с соседями не перекликаются, лошадей без причины то дернут, то придержат. Будто тяжесть какая-то всем плечи давит, будто ждет впереди что-то небывалое, нехорошее.

Вдруг так тихо стало, что сердце замерло. Не слыхать стало птичьего клика. Только конские копыта по земле цокают. Да и кони такие беспокойные, косят налитым кровью глазом, всем телом дрожат, и удила в пене.

Будто по небу тень прошла, тускнеет небо. Лица у людей серые, как свинец. Алые щиты побурели, будто кровь на них запеклась.

Все темнее, темнее, тише, тише.

Холодный ветер подул ниоткуда.

Такой настал мрак, что звезды небесные, как ночью, зажглись, а солнце обратилось в лунный серп, и его рога словно уголь горящий.

Вахрушка закрыл глаза, уткнулся лицом в Ядрейкшгу спину — нет человеческих сил на такой ужас открыто смотреть. Губы у Вахрушки холодные, сам не знает, что шепчет.

Тихо, тихо, каждый звук уши режет. Конь рванулся, жалобно заржал, и другие той же жалобой отвечают.

Не бывать больше солнышку, не шествовать ему по небу. Конец света настал. С закрытыми-то глазами помирать легче.

Сквозь зажмуренные веки будто светлей стало. Вахрушка поднял голову от Ядрейкиной спины.

Мрак сдвинулся в сторону. Солнышко узким краем из тени выкатывается.

Снова день, да не но-прежнему. Дружина в кучу сбилась, как воробьи на току, галдят:

— Не бывать походу, ворочай коней! Затмилось солнце нам в предупреждение. Не быть победе, а быть разорению и погибели!

Молодых князей как подменило. Рыльский князь голову на шею конскую склонил, обеспамятовал. Владимир Игоревич белее мела в седле сидит. С врагами биться нет их отважней — против небесного знамения они бессильные. Солнце путь затмило, не будет пути!

И Игорю Святославичу разум не велит вперед идти, да желание ум принуждает. Охота разбить половцев заслонила страшное знамение. Речет Игорь Святославич громким голосом, все бы его услышали:

— Братья мои и дружина! Позорно нам, не отведав битвы, без победы, без добычи вспять повернуть. Будет нам срам пуще смерти! Не нам небесное знамение, а половцам на их погибель. Хочу копье преломить вначале поля половецкого, либо голову сложить, либо шеломом испить из Дона синего.

Дружинники головы вскидывают, кричат:

— Преломим копья в поле половецком!

Пешее войско, черный люд говорят меж собой:

— Обратно нас не пустят, вперед погонят. Сложим мы головы в поле половецком. А умирать, так с честью. Не посрамим Русскую землю.

Вахрушка толкнул Ядрейку в бок, говорит:

— Ведь я не испугался, ведь правда не испугался? Чего тут пугаться? Разве что с непривычки!

В тот же день Игорь Святославич перевел войско на другой берег Донца. Кони бродом перешли, пеших в лодках перевезли. Вахрушка так баловался, чуть Ядрейку не потопил. Хорошо, Сивка-Бурка был смирный конь, годами умудренный, не испугался их возни, доставил на тот берег.

Назавтра, мая 2-го числа, встали они у Оскола, Всеволода Святославича, Игорева брата, из Курска поджидать.

Буй-тур Всеволод Трубчевский и Курский из внуков Олеговых всех удалее рожден и воспитан, превзошел всех и ростом и доблестью. А его-то куряне опытные воины, пути им ведомы, овраги им знакомы, луки у них натянуты, колчаны отворены. С такими полками как победе не быть!

Встретились братья, соединились войска, двинулись на юг.

Глава шестая ПОБЕДА

О Русская земля, ты уже за горой!

Там, где Донец встречает на своем пути высокую кремнистую гору и круто загибает к северу, в излучине, где к западу и востоку густые леса, а впереди край половецкого поля, встретили Игоревы полки высланных вперед разведчиков.

Разведчики поведали, что ходили они далеко в глубь поля и половцев всюду много. А ездят они настороже, к бою готовые, и следует русскому войску двигаться без замедления, авось удастся застать врага врасплох. А того бы лучше, повернули бы обратно.

Не приняв боя, возвращаться — позор будет хуже смерти. Повелели князья своим полкам сниматься с места, продолжать поход.

Только что разожгли костры, пришлось заливать их водой. А уж ночь наступала, хотелось поесть и отдохнуть. Кряхтя, поднялись люди, насилу первый шаг ступили и второй, дальше ноги сами пошли, спотыкаясь о кочки, запинаясь, подворачиваясь. Люди шли, опустив сонные веки, молча, будто туманные тени проплывали по земле, колеблясь от ночного ветерка.

Ядрейка привязал к себе Вахрушку поясом, чтобы тот не упал во сне, не свалился с седла. Вахрушка кивал головой, вздрагивал, выпрямлялся и опять засыпал. То будил его волчий вой, то соловьиный щекот. Один раз брызнули ему в лицо водяные капли. Кони, осторожно ступая, переходили мелкую речку. Вода всплескивала под копытами, вспыхивала серебряной чешуей в лунном свете.

Долго ночь длилась, а стало рассветать. Теперь шли по долине, испещренной весенними цветиками, белыми, синими, желтыми. А позади оставляли истоптанную траву, комья земли, взрытой конскими копытами, будто пахал здесь пашню неведомый пахарь. А чем засеет пашню? Людскими телами. Кровью оросит, пожнет белые кости.