Страница 9 из 63
Федько как-то сказал:
- Твое мозговое вещество, Алексаныч, не серое. Оно какого-нибудь другого цвета.
- Ну и что? - незамедлительно ответил Белосельский. - Какой с этого толк? Вот скажи сам: часто ты видел, чтобы кого-нибудь выдвинули только за то, что он умный? Или, тем более, сняли за то, что дурак?
- Ты узкий прагматик. Это нехорошо. Относись к уму, как светская дама к ювелирным изделиям: пользы не приносят, но украшают.
- Сдаюсь. - Белосельский поднял руки. - Если светская жизнь, спорить с Лордом не берусь!..
Степана Николаевича Федько коллеги прозвали «Лордом» за неизвестно откуда взявшуюся у этого потомка разночинцев аристократическую сдержанность, корректность и органическое благородство манер - даже в мелочах. Во внешности Федько прежде всего обращал на себя внимание выступающий из-под редких волос крупный, выпуклый сократовский лоб. И, конечно, глаза - тоже выпуклые, очень выразительные. Правда, чаще всего они выражали иронию, с позиций которой Федько предпочитал взирать на окружающий мир. В независимой, трудно поддающейся внешним влияниям испытательской корпорации мнение Федько считалось неоспоримым не только в делах профессиональных - сколь ни неохотно признает летчицкий коллектив кого-то из своей среды лучшим, Федько это место на незримом пьедестале почета занимал незыблемо прочно, - но и в материях гораздо более тонких. При возникновении конфликтных ситуаций его точка зрения по кардинальному вопросу - кто прав, кто виноват, - как правило, признавалась всеми. Даже теми, кто оказывался виноват.
Словом, «Лорд»!
- А чего это ты сегодня при звезде и всех регалиях? - поинтересовался Нароков, критически осмотрев Литвинова с головы до ног.
- Да Вавилов просил. К ним сегодня новый замминистра приезжает. Который их курировать будет. Знакомиться. Так сказать, прямое начальство.
- Ну, если замминистра, то все ясно, По замминистрам ты специалист.
Последнее замечание «Лорда» было встречено всеобщим одобрением. Все помнили случившуюся несколькими годами раньше дискуссию между заместителем министра Горбовским и Маратом Литвиновым.
Шли испытания новой модификации самолета, что называется, на корню запланированной в большую серию. Вел эту работу Литвинов.
Испытания были срочные. И все сроки давно сорваны. В этом тяжкий крест летных испытаний: сроки окончания всей работы по созданию задуманной новой машины устанавливаются, естественно, в самом ее начале. А дальше последовательно идет проработка вариантов, расчеты, проектирование, выдача рабочих чертежей, изготовление «в металле», отладки и доводки на земле и лишь после всего этого наконец летные испытания. Каждый из этих этапов, говоря теоретически, может закончиться в установленный срок, может затянуться, может быть завершен досрочно. Но это - теоретически. Автор этой повести, соприкоснувшись в своей жизни с сотнями испытательных программ, наблюдал первый из перечисленных вариантов (в срок) всего несколько раз, последнего же из них (досрочно) не видел ни разу… А все задержки на промежуточных этапах, накладываясь друг на друга, и приводят к тому, что летные испытания зачастую начинаются после того, когда, согласно всем графикам и планам, должны были бы уже закончиться. Поэтому-то столь часто на испытательных аэродромах на вопрос о сроках окончания начинающейся завтра работы следует ответ: «Срок - вчера».
Именно так обстояло дело с машиной, о которой идет речь.
Ну, а когда сроки срываются, на испытательский коллектив полагается «нажимать». Одним из наиболее апробированных элементов такого нажима служит специальное прикрепление к испытаниям некоего руководящего лица. Предполагается, что это облеченное высокими полномочиями лицо поможет устранить текущие задержки, поднимет на недосягаемую высоту организацию дела и уж, во всяком случае, не позволит участникам работы терять время попусту.
При испытаниях модифицированного самолета, о котором идет речь, таким лицом был замминистра Горбовский. Он исправно приезжал каждое утро на аэродром, созывал утреннюю «пятиминутку» (более получаса она, как правило, не длилась), после чего включался в оперативное руководство.
Особенно много энергии замминистра, естественно, прикладывал к тому, чтобы как можно раньше отправить самолет в очередной полет. Непочтительные механики называли этот вид руководящей деятельности «выпихнизмом».
- В чем дело? Почему не вылетаете? - напористо спросил в одно прекрасное утро Горбовский.
- Погоды нет, Алексей Алексеич, - ответил начбазы.
- То есть как это нет? Видимость километра три, облачность с разрывами, чего еще вам надо?! - За время пребывания на аэродроме замминистра научился неплохо определять на глаз погоду, а уж метеорологической терминологией овладел просто безукоризненно,-даже такими словами, как какие-нибудь там «нимбусы» или «страто-кумулюсы», оперировал без запинки.
- Это тут, у нас. А в зоне еще дымка не разошлась. Густая. Литвинов только что туда на По-2 летал, смотрел, говорит: ничего не видно.
- Литвинов? Где он?
- Сейчас позову. - Ведущий инженер взялся за трубку телефона. - Летную комнату, пожалуйста… Наденька, дайте мне Литвинова на провод… Марат? Давай сюда, к нам. Алексей Алексеич тебя требует… Вот именно.
- Что это вы сказали: «вот именно», - насторожился Горбовский.
- Он спросил: «Что, подать сюда Ляпкина-Тяпкина?» Я подтвердил.
Конечно, со стороны ведущего такое раскрытие тайны телефонных переговоров было очевидным тактическим промахом, определившим тональность всего последующего собеседования - по принципу: «поп - свое, а черт - свое».
Поначалу Литвинов отвечал Горбовскому довольно флегматично:
- Так это здесь, Алексей Алексеич, видно, а в зоне - сплошной туман… Да и вообще сверху видимость не такая, как с земли… Бессмысленно сейчас лететь… Когда? А вот когда распогодится… Нет, не после дождичка в четверг. Гораздо раньше…
Когда же разговор, что называется, зациклился, те же вопросы и те же ответы пошли по второму, а затем и по третьему разу, Литвинов, состроив при этом особо невинное лицо, как бы между прочим заметил:
- Зачем вы меня уговариваете, Алексей Алексеич? Кому из нас виднее? Ведь моя квалификация выше вашей.
Последняя фраза привела Горбовского в смешанное состояние изумления и возмущения - таких сентенций ему от лиц, расположенных на так называемой иерархической лестнице ниже него, слышать до сего момента не приходилось.
- То есть как это - выше?! Как это понимать?..
- Так прямо и понимать… И, между прочим, проверить это несложно. Давайте поменяемся должностями. Что из этого получится? Вы на первом же взлете убьетесь. А я, наверное, недели две в вашем кабинете просижу, пока там разберутся, что в заместители министра не гожусь.
Последовала непродолжительная пауза, после чего Горбовский расхохотался. Он долго смеялся, сверкай золотыми зубами и вытирая выступившие от смеха слезы. Наконец, едва отдышавшись, радостно произнес;
- Гораздо дольше! Гораздо дольше просидишь… Полетели час спустя. Но собеседование, вошедшее в золотой фонд аэродромного фольклора под шифром «Марат меняется с Горбовским должностями», запомнилось. Умение Литвинова высказаться с перцем было его коллегам известно. Но Горбовский после этого случая в глазах аэродромной публики явно прибавил:
- Молодец он все-таки. С юмором мужик. Даже когда на него оборачивается… И гонором, видать, не заражен. Хотя оно, с другой стороны, и понятно: человек всю цепочку прошел - от цехового технолога. Да и цену себе знает - понимает, что от шутки его не убудет…
Отношения между Горбовским и Литвиновым на все последующие годы установились самые доброжелательные. Так что замечание Федько «по замминистрам ты специалист» определенную почву под собой имело.