Страница 10 из 63
Глава 2
Приехав в конструкторское бюро Вавилова, Литвинов обнаружил, что лихорадочная подготовка к приему высокого гостя близка к завершению. Наводился так называемый последний глянец. Уже зеркально сверкали натертые полы, со столов сотрудников были убраны (надо полагать, в ящики тех же столов) загромождавшие их папки, бумаги, пластилиновые модельки деталей и прочие предметы, в совокупности своей создававшие атмосферу того, что, в зависимости от обстоятельств, называется либо просто беспорядком, либо беспорядком рабочим, каковой свидетельствует не о неряшливости, а, напротив, об увлеченности людей делом, которое они делают.
Эпицентром предстоящего гран-приема был, без сомнения, монтажный зал конструкторского бюро. В нем были установлены натурные объекты - приборы, созданные в вавиловском коллективе за предыдущие несколько лет. Начищенные, облизанные, сверкающие хромировкой, они выглядели неожиданно нарядными - несравненно более нарядными, чем их трудяги-собратья, проходящие нормальную эксплуатацию на самолетах. Расположенные тут же таблички и красочно выполненные плакаты («А Вавилов еще жалуется: чертежников не хватает!» - подумал Литвинов) представляли полную информацию о назначении, технических данных, результатах применения, словом, обо всем, что относилось к демонстрируемому объекту.
Почти все выставленные приборы были действующими: вы нажимали кнопку или поворачивали рукоятку, и прибор реагировал - зажигались какие-то разноцветные лампочки, выскакивали яркие флажки, звякали звонки.
- Игрушки! - проворчал Литвинов, попробовав эту технику в действии.
- Игрушки-то игрушки, - пожал плечами встретивший его Терлецкий. - Но позволю себе заметить, что вы, дорогой Марат Семенович, довольно охотно сейчас в них играете. Хотя все их, слава богу, знаете. Ну, а замминистру это ведь впервой будет. Должно произвести… А кроме того, давно установлено: начальство любит игрушки. Книжку Найджела Бэлчина, английский писатель такой есть, читали? Называется «В маленькой лаборатории». Там написано, как их министр приехал во время войны в лабораторию одного ученого профессора и, знаете, чем больше всего заинтересовался? Арифмометром! И вполне понятно, почему: это вам не бумажка с расчетами, а живая вещь - крутится, щелкает, цифирки выскакивают… Нет, нет, не говорите, игрушки нам нужны! Это - наши игрушки! Они льют воду именно на ту мельницу, на которую надо.
Разобрать, когда Терлецкий говорит серьезно, а когда шутить изволит, Литвинову, как и большинству друзей и коллег Владислава Терентьевича, удавалось далеко не всегда («Разве что когда шутит, очень уж серьезное выражение лица состраивает»).
- Ну-ну, вам виднее, - пожал плечами Литвинов и двинулся далее по маршруту, продуманно уготованному для высокого гостя.
Центральное место в зале - так сказать, в качестве эпицентра в эпицентре - занимало «Окно». Конечно, совсем не такое, какое стояло у Литвинова на самолете, а блестящее, сверкающее, никелированное, к тому же с разрезами, позволяющими видеть внутреннее устройство некоторых блоков. И, разумеется, с задействованным экраном.
- Смотрите, - предложил Терлецкий. - Вася, машина прогрета? Включи… Передвигаем излучатель, и на экране…
- Спасибо, - вежливо отклонил любезное предложение Терлецкого Литвинов, - я не замминистра. И, кроме того, это уже видел. Много раз…
Но если «Окно», даже в демонстрационном варианте, особого впечатления на Литвинова не произвело, то в кабинете Главного конструктора у него, что называется, отвисла челюсть. В кабинете был сервирован по всем правилам банкетного искусства стол на десять - двенадцать… так и хотелось сказать - не человек и даже не персон, а - кувертов, так это все было здорово устроено: со стоящими на тарелках пирамидками накрахмаленных салфеток, с несколькими ножами и вилками у каждого прибора («Тут принцип пользования такой - от периферии к центру», - небрежным тоном разъяснил Терлецкий не очень эрудированному в области светского этикета Литвинову) и с уже заготовленной батареей украшенных многими звездами коньячных бутылок.
- Все по указаниям Виктора Аркадьича, - сообщил Терлецкий, с довольным видом поглядывая на Литвинова, которого наконец что-то в объятом приготовлениями КБ действительно поразило.
- Вот уж не подозревал за ним таких талантов.
- И, между прочим, напрасно. Вы обратили внимание, как меняется содержание профессии Главного конструктора? Вот хотя бы на памяти нашего поколения. Где-то в двадцатых годах он свои гениальные творения сам задумывал, сам рассчитывал, сам чертил, сам клепал, как говорится, на коленке. Ну, помогали ему два, три, четыре человека. Что от него тогда требовалось? Знания, конечно. Творческая жилка. Инженерная голова. Эрудиция. Вот, пожалуй, и все. А сейчас? Сейчас техника пошла такая, что вдвоем-втроем ее не спроектируешь и тем более не склепаешь. Конструкторские бюро многотысячные. У нас и то шестьсот человек. Так мы прибористы, агрегатчики. А в самолетных или двигательных КБ - тысячи и тысячи. Чтобы таким коллективом командовать, надо организатором быть! И лидером, как психологи выражаются, не только формальным, но и неформальным - чтобы не только он сам себя лидером считал, но чтобы и коллектив так на него смотрел. И прогнозистом он, бедолага, обязан быть: за пять лет чуять, что будет в его отрасли техники нужно, а что не нужно, что пойдет, а что отомрет, что закажут, а чего не закажут. Да и дипломатом приходится становиться, иначе ни с начальством, ни со смежниками, ни с заказчиком - ни шагу. Ну и, конечно, все, что раньше требовалось, - знания там, инженерная голова, эрудиция - это все тоже при нем осталось, никуда не делось,
Терлецкий перевел дух и добавил:
- А иначе чем вы, дорогой мой, объясните такую вещь. Были в те самые годы - двадцатые, тридцатые - отличные, талантливые конструкторы, скажем, в вашей области, самолетные. Делали они машины, и летали эти машины отлично, даже в серии шли, летчики их любили. А потом почти все эти конструкторы, за исключением единиц - их мы теперь Генеральными знаем, - отсеялись. Кто перешел на вторые, на третьи роли, а кто и совсем из конструкторского дела ушел. Почему? А вот по тому самому! Новым требованиям не соответствовали… Так что не посмеивайтесь. Принять замминистра, который завтра нашим отцом и благодетелем должен стать, это тоже дело не последнее.
- Входит в круг обязанностей Главного?
- А что вы думаете - входит. Обязательно входит.
Вновь назначенный заместитель министра Евграфов подъехал к подъезду вавиловского КБ точно - минута в минуту - в назначенное время. Вопреки традициям, за ним не тянулся хвост «сопровождающих лиц». Приехали только три или четыре работника министерства - непосредственные помощники Евграфова, а в качестве представителя высшего руководства - Лев Сергеевич Шумов, о котором, учитывая занимаемый им ныне пост, видимо, правильнее было бы уже говорить не «приехал», а «посетил».
С Шумовым Литвинова связывала давняя и прочная дружба. Когда-то молодой, совсем еще зеленый испытатель Литвинов и столь же молодой ведущий инженер Шумов летали вместе на стареньком двухместном биплане. Испытывали какое-то оборудование - набирали высоту, пикировали, снова набирали, снова пикировали. Испытание было из самых несложных, но для обоих едва ли не первым. Потому и засело в памяти. Оба любили вспоминать: «Эх, лихо мы тогда пикировали!..» Хотя пикировали нельзя сказать чтобы с предельной крутизной или с выходом на очень уж малой высоте. Да и впоследствии у обоих набралось - на земле и в воздухе - немало поводов для воспоминаний куда более острых. Но все равно ранние воспоминания содержат в себе что-то особенное… В последующие годы Литвинов не раз с удовольствием наблюдал, как спокойно, ответственно, невозмутимо ведет себя при самых сложных обстоятельствах Шумов. Дорожил его дружбой, дружбой глубоко порядочного, доброжелательного, верного своим друзьям человека. Импонировало Литвинову и то, что, делая много добра людям, Шумов не только не афишировал этого, но, напротив, прилагал все усилия к тому, чтобы его помощь оставалась анонимной.