Страница 63 из 63
Федько немного помолчал и продолжил:
- Но этот кто-то должен найтись. А то, если каждый будет ждать: другой скажет, а мне лично это не обязательно… Да и вообще, раньше - всегда лучше, чем позже. Так что, хоть жизнь и сама заставила, но она всегда это чьими-то руками делает. В данном случае - руками Марата.
Против роли исполнителя предначертаний самой жизни Литвинов не возражал. Тем более что Федько закончил непривычно для него развернутые умопостроения теми же словами, какие незадолго до того произнес Шумов:
- А в общем, что говорить: молодец!
- Тут спору нет. Старый конь борозды не испортит! - поддержал его Нароков…
«Старый конь!..» - вспомнил этот разговор Литвинов… Не такой уж безукоризненно ровной получилась борозда, пропаханная им, «старым конем», за долгие месяцы испытаний этого чертова «Окна»! Но в конечном счете он ее все-таки выправил. Как надо. Хотя не сразу… Этот гордый уход в сторону - не лучшее из воспоминаний!.. Не зря говорил Белосельский: «Метод проб и ошибок…» А в общем, что сделано, то сделано. Заднего хода тут нет. Остается одно: учтем на будущее…
А это будущее уже наступило. Оно только и делает, что непрерывно, каждую минуту, каждую секунду нашей жизни наступает. То, что прошло, остается позади. Остается, добавив багажа воспоминаний - и горьковатых и согревающих. И опыта - единственной вещи на свете, не имеющей заменителей.
Метод проб и ошибок… Единственно надежный… Лишь бы число ошибок не очень приближалось к числу проб - это условие Белосельский тоже никогда не забывал упомянуть…
Вот и граница аэродрома. Высота - двести. Скорость - четыреста пятьдесят.
Чуть тронув штурвал, Литвинов направил самолет точно вдоль взлетно-посадочной полосы. Выглянув через выпуклое остекление кабины за борт, он посмотрел вниз. На краю летного поля разноцветными коробочками пестрело добрых два десятка автомашин. А проплывавшие чуть сбоку крыши ангаров были полны забравшихся на них людей. Вылет новой машины! Еще бы не выйти посмотреть на него! Сколько бы народу тут ни собралось, посторонних-то среди них нет.
Самолет, приглушенно шурша турбинами, проплыл над аэродромом, развернулся, блеснул на солнце широко разнесенными белыми стрелами крыльев, и пошел, постепенно гася скорость, по «коробочке» вокруг аэродрома.
- Приехали, - сказав радист.
- Не кажи гоп! Надо еще сесть! - повторил Лоскутов.
- Выпустить шасси. Приготовиться к посадке, - сказал Литвинов. Для него шли те самые минуты, ради которых есть смысл летчику жить на белом свете.