Страница 15 из 63
- А как тут у вас насчет переучивания? На другие самолеты? - поинтересовался Тюленев. - Я ведь только на истребителях, лавочкинских, а потом на транспортных - Ли-2, Ил-14 - летал.
- Переучивание? Вы. это слово здесь забудьте, - нарочито назидательным тоном ответил Нароков. - Испытатели не переучиваются, а вылетают на новых машинах. Новых для себя, а иногда вообще новых… Да и само выражение! Переучиться можно, скажем, с токаря на пекаря, с парикмахера на бухгалтера… Новые навыки, новые знания приобрести, а старые зачеркнуть. Будто их и не было… А к самолетам это неприменимо. Они ведь летают в общем-то одинаково. Только особенности - каждый свои - имеют. К этим особенностям надо приспособиться. И вся игра!.. Если уж как-то называть, то сюда скорее слово «доучивание» подошло бы.
Терминология! Сколько спорят о ней в науке, технике, искусстве! Спорят долго, страстно, но, увы, как правило, не очень результативно… И обитатели летной комнаты, как мы видим, в этом смысле исключением не были.
Тюленев прослушал назидания Нарокова без видимого интереса. Его больше занимал вопрос в практическом плане: на чем предстоит здесь летать?
Полным антиподом Тюленеву, по крайней мере внешне, казался Кедров. В недалеком прошлом инструктор высшего авиационного училища, он, попав… нет, правильнее было бы сказать не попав, а пробившись в школу летчиков-испытателей (конкурс, который ему пришлось пройти, ненамного отличался от конкурса на актерский факультет Института театрального искусства), не утерял своих инструкторских привычек. Форма сидела на нем аккуратно, и даже осанка заставляла вспомнить о многих часах строевой подготовки, без которой не обходится ни одно училище, даже летное. После окончания школы он поработал испытателем на одном из периферийных заводов каких-нибудь три - три с половиной года и уже успел заслужить весьма высокий для своего возраста и стажа второй испытательский класс.
Кедров вызывал расположение и открытым выражением лица и манерой держаться - одновременно и уважительной по отношению к компании, в которую он попал, где каждый второй «легенда», и исполненной собственного достоинства («Мы тоже не лыком шиты!»). В том, что он действительно отнюдь не лыком шит, его новые коллеги получили возможность убедиться довольно скоро.
Кедров тоже не сидел, будто воды в рот набрав, но в отличие от Тюленева выбирал темы, никак, ни прямо, ни косвенно, к нему самому, Андрею Кедрову не относящиеся. Старожилы летной комнаты уже успели сводить вновь прибывших коллег в летную столовую, которую и Тюленев и Кедррв весьма одобрили. В связи с этим Кедров и рассказал, как директор завода, на котором он до последнего времени работал, вознамерился однажды проверить, насколько прилично кормят в заводской столовой. Явился туда, уселся за свободный столик - самообслуживания тогда в ходу еще не было - и попросил официантку: «Дайте один обыкновенный общий обед». Та сразу к окошку в раздаточную и кричит: «Один общий обыкновенный обед для Ивана Харитоновича!» Замысел директора был сорван, что называется, на корню.
- Да, - сказал Белосельский, - трудно в наше время быть Гарун-аль-Рашидом. Возникают сложности с соблюдением инкогнито. Особенно если ты директор большого завода.
- Ну, у Гарун-аль-Рашида, - заметил Нароков, - тоже хозяйство было не мелкое: Багдад! И, худо-бедно, халифат в придачу! Популярность, видимо, кое-какую тоже имел. Но общепитом, надо думать, не занимался…
Обсуждение круга служебных обязанностей восточного владыки былых веков развернулось оживленное - в полном соответствий с известным законом Паркинсона, гласящим, что, чем меньше достоверного знают люди о некой проблеме, тем в большей степени считают себя компетентными в ней. В конце концов все сошлись на том, что немало препятствий стоит на пути руководящего лица, стремящегося познать истину в попечении о благе подданных. И что использовать в этом деле положительный опыт такого квалифицированного руководителя, как Гарун-аль-Рашид, тоже не так-то просто. Даже с учетом прогресса, накопившегося у человечества за дюжину веков, отделяющих нас от знаменитого багдадского калифа.
Правда, Федько позволил себе усомниться:
- А вы уверены, что человечество так уж прогрессирует? - спросил он, хитровато взглянув на собеседников.
- Говорят, да, прогрессирует, - не очень твердо ответил Аскольдов.
- Смотря в чем, - сказал Белосельский. - Наука, техника - они, конечно, развиваются. Но не в них одних ведь прогресс… Ты читал Светония, был в Риме такой писатель?
Светония Аскольдов не читал, в чем, правда, Белосельский особенно и не сомневался.
- Так вот, - продолжил он. - У Светония есть книжка «Жизнеописание двенадцати Цезарей». Почитай! Страшное дело! Две тысячи лет назад. Нет ни телефона, ни телевизора, ни самолета, ни электричества, ни водопро… впрочем, извини, водопровод уже был - сработанный рабами Рима… Но большей части материальной культуры, как мы ее сейчас понимаем, не было… А нравы человеческие, стимулы поступков, страсти - власть, деньги, женщины - ох, совсем, как в наши дни… В буржуазном, конечно, обществе, - счел нужным добавить Белосельский, дабы не быть понятым превратно.
К единому и окончательному мнению о том, прогрессирует человечество или нет, собравшиеся на сей раз не пришли. Отложили решение этого вопроса.
А Кедров старожилам понравился: компанейский парень.
Еще больше он им понравился две недели спустя.
Первые несколько полетов Кедров сделал вторым пилотом. В новой обстановке он сориентировался очень легко и тут же получил первое задание как ведущий летчик-испытатель.
С воздушных линий, на которых эксплуатировались серийные самолеты конструкции этого КБ, стали поступать сигналы…
Ох, уж эти «сигналы»!.. Почему-то, когда все хорошо, никто сигнализировать о том, что все хорошо, не рвется. Что бы взять да послать телеграмму: дорогие, мол, товарищи, великое спасибо вам за созданные в вашем КБ замечательные… и так далее! Но нет, не принято… Разве что к юбилейной дате - сколько-то там «летию»… Зато очень даже принято, если выплывет самый что ни на есть мелкий дефект, поднимать страшный шум: грозные комиссии, дополнительные испытания, обещания поставить на прикол «впредь до выяснения» все самолеты этого не вызывающего доверия и даже ставшего подозрительным типа (все время вызывал доверие и не был подозрительным!)…
На сей раз обнаружившиеся дефекты на первый взгляд не казались очень уж устрашающими. Безопасности полета они впрямую вроде бы не угрожали (хотя, с другой стороны, попробуй проведи четкую границу между тем, что в авиации влияет на безопасность полета, а что не влияет! «Мелочей в авиации нет!»). Все дело сводилось к тому, что на некоторых режимах полета вблизи потолка иногда самопроизвольно снижались («сползали») обороты и тяга двигателя. Летчик чуть трогал рычаг управления двигателей - и порядок восстанавливался. Только и всего… Но когда один из заместителей Генерального попробовал было вопросить: а что, мол, в этом опасного? - его мгновенно заставили закрыть рот встречным вопросом: «А вы включите в инструкцию, что это нормально?» Так же не имела успеха попытка перевести стрелку на двигателистов: тяга меняется у кого? У двигателей? Пусть их КБ и разбирается… На это двигателисты клятвенно заверили, что их двигатели ни при чем: вся беда во входном канале, который делали самолетчики, или в автоматике - изделии другого специального КБ. Что, впрочем, не мешает им, двигателистам, охотно принять участие в совместных…
Да, все сходилось на совместных испытаниях. Для них на испытательный аэродром уже и самолет пригнали - тот самый, на котором эта непонятно откуда взявшаяся самопроизвольная просадка тяги замечалась несколько раз.
Хуже всего было то, что в описании дефекта присутствовало коварное слово «иногда»!
Такой «гостевой» - на официальном языке именуемый блуждающим - дефект появляется в полете, когда хочет сам, но никак не тогда, когда его появления жаждут испытатели. Не раз случалось, что машина, замеченная в неблаговидном поведении, потом ведет себя так чинно и благопристойно, будто хочет сказать: «Что вы! Как вы могли подумать! Я такая послушная…» Так что для начала его еще надо поймать, этот чертов дефект!