Q

ГЛАВА 19

Антверпен, 14 марта 1538 года

— Так я и стал Гертом из Колодца.

Матис от души веселился, слыша это нелепое прозвище, но его грела и мысль, что наша популярность в народе была заслуженной, а отнюдь не плодом случайного успеха. В общем, для него ничто никогда не происходило случайно, все имело свое объяснение в рамках Промысла Божьего. Объяснение, сильно отличающееся от внешней стороны явлений, которые были понятны нам, избранным. Он считал баптистов избранниками Господними. Это предприятие стоило довести до логического конца, грандиозного и бесповоротного. Мой Иоанн[32] из Харлема знал Гофмана — тот лично крестил его — и читал нам его пророчества. Близился назначенный день, день искупления и отмщения. Но я почти сразу понял, этот булочник сделал иной выбор, чем старина Мельхиор: он хотел сражаться в этой битве, и еще как. Он ждал лишь знамения Божьего, чтобы объявить войну грешникам и прислужникам беззакония. У него был собственный план: объединить всех баптистов и повести их опустошать этот мир — мир рабства и проституции, на которые стоящие у власти хотят обречь их на веки вечные. Да, но как узнать избранных? Матис постоянно повторял, что Христос выбрал своих помощников и апостолов из бедных рыбаков, наплевав на торгующих в храме. Поэтому все дело в доходе, проклятом доходе голландских торговцев. Такие люди выбирают, какую веру им исповедовать, лишь на основе собственных интересов, что превращает их в наших смертельных врагов. Чем сильнее вера связана с догматами и ритуалами, не подлежащими никакому обсуждению, тем привлекательнее она для них. В конечном итоге единственная причина, по которой они не сочувствуют римской церкви, — в том, что ее величайший паладин, император Карл, задавил их налогами и захотел хозяйничать в Нижних Землях, как в собственном доме, не давая развиваться их хозяйству. Не важно, что многие богатые торговцы придерживаются благой веры: благой веры — как часто повторяет мой пекарь из Харлема — недостаточно, нужна истинная. Если бы было достаточно лишь благой веры, не понадобилось бы искупления: «Благая вера не исключает ошибок: многие благоверные евреи кричали: „Распять его!“ Благая вера — идея Антихриста».

Но еще более удивительным было, как Матис разоблачал лицемерие священников и докторов, читающих Библию с университетских кафедр и амвонов: эта злосчастная теология, опирающаяся на «нравственную честность» и «порядочность», часто и охотно используется лишь властями. «Евангелие, напротив, превозносит бесчестных, в нем обращаются к продажным женщинам и сводникам, не к раскаявшимся проституткам, а к шлюхам, какие они и есть на самом деле, к преступникам из всех сточных канав и выгребных ям земли». Призывы к честности и морали были, по его мнению, внесены в религию Антихристом.

По этой причине именно среди простого народа: ремесленников, нищих, уличной голытьбы — мы и найдем избранных, тех, кто страдает больше других и кому нечего терять, кроме участи отверженных миром. Именно в них может сохраниться искра веры в Иисуса и его неминуемое возвращение на землю, потому что положение этих людей ближе к предпочтенному Им образу жизни. Христос выбрал обездоленных: шлюх и сводников? Значит, именно среди них мы и должны вербовать капитанов для этой битвы.

— Каким он был? Я хотел сказать, каким человеком был Ян Матис?

Неназойливый вопрос Элои звучит лишь вечером, после дня, посвященного работе в огороде и улыбке Катлин.

— Он был самым решительным и одержимым безумцем из всех, кого я когда-либо встречал. Но это было до того, как мы отправились в Мюнстер. Он был достаточно силен и решителен, чтобы сожрать Гофмана вместе с его отрицанием насилия. Если старина Мельхиор был Илией, то ему бы следовало стать Енохом, вторым свидетелем наступления Апокалипсиса. Я видел, как проявилась его сила, когда некий Полдерманн, голландец из Мидделбурга, заявил, что именно он и есть Енох. Матис вскочил на стол и принялся клеймить и проклинать собравшихся там братьев. Любому, кто не признает в нем истинного Еноха, суждено вечно гореть в огне преисподней. После этого он вообще не раскрывал рта целых два дня. Его слова оказались настолько убедительными, что многие из нас заперлись в комнатах без пищи и воды, моля Бога проявить милосердие. Лишь одно доказывало его силу, ораторские способности и решительность — он всегда побеждал. Возможно, ему самому это было пока не ясно, но я уже понял: Ян Матис стал самым страшным конкурентом Гофмана, а кое в чем даже превзошел его — в способности вызывать ярость бедняков. Я знал, что, если бы он научился направлять народную ярость, он действительно стал бы капитаном войска Божьего и смог бы перевернуть весь мир вверх дном, сделав последнего первым и вызвав колоссальнейший катаклизм, возможно последний для этой разжиревшей северной провинции.

Он прибыл в Амстердам с женщиной по имени Дивара, совершеннейшим созданием, которое он ревниво прятал от посторонних глаз. Ходили слухи, что в своей стране он был женат на старухе и что он бросил ее, сбежав с этой девочкой, дочерью пивовара из Харлема. Так что у Еноха было свое слабое место, там же, где у большинства мужчин, посредине между коленом и сердцем. Эта женщина всегда пугала меня, даже до того, как стала королевой, пророчицей, великой шлюхой короля анабаптистов. У нее в глазах всегда было нечто ужасное — невинность.

— Невинность?

— Да. Та, которая может заставить сделать практически все, она может убедить тебя совершить самое страшное и беспричинное преступление. Эта женщина вообще не плакала, ее никогда и ничто не огорчало… Невежественная девчонка, не знавшая даже, какое белое у нее тело, и именно поэтому ставшая еще более опасной, когда, наконец, узнала об этом.

Но только гораздо позже я научился по-настоящему бояться эту женщину. В первые месяцы тридцать второго у нас было множество других проблем, которыми стоило заняться в первую очередь. Помимо всего прочего, это было связано с тем, что наша тайная проповедь — наш призыв к новым рекрутам — пришла в противоречие с Состоянием бездействия, провозглашенным Гофманом. Тогда до нас дошел слух, что вскоре германский Илия прибудет в Голландию, чтобы посетить нашу общину, и Матис понял, что ему придется выступить против учителя, если мы хотим, чтобы братья пробудились и присоединились к нам. Это была смертельная схватка: Гофман обладал авторитетом пророка, хотя и весьма потускневшим. Но в крови Яна Харлемского тоже горел огонь.

ГЛАВА 20

Амстердам, 7 июля 1532 года

— Нет! Нет! Нет! И еще раз нет! — Голос возносится высоко над толпой. — Еще не пришло время возобновлять крещения! Заняться этим в настоящий момент означает бросить вызов двору наместника императора в Голландии и привести нас всех на эшафот. Вы этого хотите? Кто возвестит о сошествии Господа на землю, если все вы кончите, как бедный Шлепмастер вместе с его сподвижниками?

Он не ожидал, старый добрый швабский Илия, что встретит подобные возражения: он надеялся, мы примем его, как отца родного, а вместо этого… И вот, с побагровевшей рожей, противореча самому себе, он распаляется во гневе.

Енох нимало не смущается, его остроугольная бородка устремлена на противника: один пророк против другого — в притчах об Апокалипсисе ничего не говорится по этому поводу. Он смотрит ему в глаза с легким намеком на улыбку.

— Я знаю, что мученичество не напугает брата Мельхиора, я знаю это потому, что никто больше него не страдал от ссылок и лишений, связанных с поиском доказательств нашего учения. — Продуманная, эффектная пауза. — Чего он боится — так это того, что в течение нескольких часов, не дав нам времени скрыться или хотя бы отправить письмо, власти Гааги выследят нас и, застав врасплох, захватят. — К этому моменту он уже завладел всеобщим вниманием. — Но сколько нас здесь? А мы когда-нибудь задавались этим вопросом? И чем мы готовы рискнуть ради Судного дня? Заверяю вас, братья, что с Божьей помощью мы опередим мечи безбожников, возможно, это и есть предназначенное нам послание, знамение, предвещающее Суд Божий.

32

Намек на Иоанна Крестителя.