Тайна Чаши

В душной ночи уже было ощутимо прохладное дыхание зари, когда Кемпион мгновенно стряхнул с себя дремотное состояние из-за самых ужасных звуков, когда-либо слышанных им в жизни. Они не были громкими, но действовали гипнотически.

Тихий вой напомнил Кемпиону о словах Лагга, когда тот пытался рассказать ему о «песне, которую мог бы петь зверь». Даже живя среди самых примитивных народов, а ему и это пришлось испытать, он не слышал ничего подобного. От ужаса у него стыла кровь в жилах. Самое неприятное, что этот звук имел свой ритм. Он становился то выше, то ниже и глуше, проникая глубоко в душу.

Звуки приближались. Ближе. Ближе. И вдруг Кемпион увидел его.

Он пришел не из леса Гиртов, как они ожидали, а с северной стороны и теперь стоял на фоне светлеющего неба.

Кемпион вскочил, забыв о затекших ногах, так как существо, кем бы оно ни было, все-таки испугало его. В самом деле, необычайно высокое и тощее, с рогами на голове, оно было несоразмерно и ужасно с виду. Кемпиона затрясло, как в лихорадке, и затошнило, потому что подул ветер и принес с собой отвратительный запах.

У него хватило сил выбежать на открытое место. Чудовище остановилось, потом повернулось к нему. Тут он обратил внимание на его единственный мертвый глаз.

Так как Кемпион не двигался с места, то чудовище само двинулось ему навстречу, и в это время жалобно завыл пес Пека. Определив направление, Кемпион стал потихоньку отступать на вой, увлекая за собой то ли тень, то ли живое исчадие ада, как вдруг оно метнулось к нему, и Кемпион бросился бежать.

Когда он поравнялся с воющей собакой, чудовище чуть было не схватило его, но наверху послышался шорох и что-то полетело вниз, словно огромная летучая мышь. Прямо на голову преследовавшего Кемпиона существа упала тяжелая сеть, и отвратительный, похожий на звериный, вой огласил лес.

— Уберите собаку! — крикнул, подбегая, профессор. — Ради всего святого, уберите собаку!

Глава восемнадцатая

Атавизм

У профессора дрожала рука, державшая фонарь, пес, забыв о своей минутной храбрости, жался к дереву, и только Кемпиону хватило мужества наклониться над судорожно дергающимся в тяжелой сети существом.

Ослепительный после почти полной темноты свет фонаря, как ни странно, не прояснил ситуацию. Существо затихло и теперь, бесформенное и волосатое, лежало недвижимо.

Глядя на него, и Кемпион, и профессор неожиданно подумали об одном и том же — как невелики были их шансы на успех. И все же они победили.

Пек спрыгнул на землю со своей ветки. У него было белое, как мел, лицо, все в крупных каплях пота.

— Здорово, — шепотом повторял он. — Здорово.

В конце концов профессор тоже наклонился на сеткой, и в его голосе прозвучало больше волнения, чем страха:

— Так я и знал. Так и знал. Самый замечательный пережиток прошлого, о каком я только слышал. Вы хоть понимаете, кого мы поймали?

— Женщину, — ответил Кемпион.

— Ведьму, — поправил его профессор. — Поглядите… Только осторожно. Как бы с ней чего не случилось.

Он стал поднимать сетку, а молодой Пек, стараясь подавить в себе ужас, что в тех обстоятельствах было проявлением настоящего героизма, засветил дрожащими руками фонарь.

Наконец профессор и мистер Кемпион освободили свою пленницу от веревок, но она даже не пошевелилась.

— Только этого не хватало! Неужели умерла от страха? — с беспокойством воскликнул профессор. — Пек, давайте сюда фонарь. Отлично.

Теперь, когда свет не прыгал, кошмар Фарисейской поляны был хорошо виден.

Во многих деталях он отличался от обычного призрака, но более всего тем, что оставался таким же страшным при свете, как в темноте.

Кемпион не ошибся. Перед ними действительно лежала полуголая старуха, завернутая единственно в козьи шкуры. На голове у нее было нечто, сотворенное из головы животного, а лицо скрывала маска с прорезями для глаз. Незабываемое впечатление производили вымазанные в крови костлявые руки.

Когда профессор снял с головы старухи рогатую голову животного, Кемпион отвернулся, борясь с подступившей к горлу тошнотой, но стоило ему вновь взглянуть на пленницу, и он невольно отшатнулся. Она была совершенно лысой.

Молодой Пек сказал то, что мгновенно стало ясно всем.

— Миссис Манси. Та старуха, которую все зовут ведьмой. А я-то не верил. Кто бы мог подумать? Надо же, как все получилось.

Профессор взялся за свою сумку.

— Теперь, когда мы знаем, кто она, осталось узнать, где она живет. И с кем.

— Она живет с сыном, сэр. Его зовут Сэмми, — сказал мистер Пек, вновь расхрабрившийся, как только понял, что призрак— всего лишь человек. — Он немного не того. Они оба не того.

— Вы знаете, где они живут? — спросил Кемпион. — Это далеко? Надо отнести женщину домой.

— Недалеко. Они же не в деревне.

Тем временем профессору удалось освободить старуху из сети, и он завернул ее в подобие пледа, захваченного им на всякий случай.

— Мне кажется, если мы доставим ее домой прежде, чем она очнется, это будет лучше для всех. Не то она может впасть в неистовство.

Молодой Пек, исчезнувший было, появился вновь с двумя крепкими палками из забора, который разделял владения Гиртов и Кэйри.

— Вот… До ее дома не больше полумили.

Положив не подававшую признаков жизни миссис Манси на импровизированные носилки, они молча двинулись в путь. Необыкновенный конец необыкновенной экспедиции наводил на размышления.

Впереди шел Пек, повесив фонарь себе на пояс. За ним бежал пес. Сзади носилки несли профессор и Кемпион, которые то и дело спотыкались, так как не помещались на тропинке.

Профессор о чем-то думал, но когда они покидали поляну с северной стороны, он поглядел на Кемпиона.

— Вы поняли?

— Не совсем. Но я бы не поверил, если бы не видел собственными глазами.

— А я не очень удивился, — доверительно проговорил старый профессор. — Меня насторожили козлиные рога и то ли вой, то ли пение. Интересный случай. Лет пятьдесят, насколько мне известно, такого не было. Пример тупикового пути развития. На здешние места наступает цивилизация… то же самое происходит во всем мире… И все же то тут, то там удается найти нечто такое, что не изменилось за, скажем, триста лет. Эта женщина, насколько я понимаю, сумасшедшая, — торопливо проговорил он, заметив, что Пек внимательно его слушает. — Но у меня нет ни малейшего сомнения, что ее род состоит из бесконечной череды ведьм. И они кое-что передали ей по наследству. Некоторые исследователи в точности описывают ее наряд и ее вой. Она — атавизм. Хотя сама она, верно, думает, что действует по наитию. Очень интересно… Очень интересно.

— Да… Но зачем? — спросил Кемпион, который был потрясен сильнее, чем хотел в этом признаться. — Какова причина? Она сама это придумала, или ее кто-то надоумил?

— В этом надо разобраться, — ответил профессор. — Мне кажется, поскольку ее появления были довольно редкими, причина должна быть веской. Это мы, без сомнения, узнаем. Естественно, ее мать делала то же самое. Вы не поверите, как много ведьм в вашей стране, да и в моей тоже, было в последние триста лет. Собственно, не так уж давно их перестали сжигать на кострах. Всего за несколько лет до моего рождения Д.Д. Хоума прогнали из Рима за колдовство. В местных газетах можно найти потрясающие полицейские отчеты с подобными историями.

— И все-таки это не совсем обычный случай, как вы думаете? — спросил Кемпион.

— Этот? Пожалуй. Пережиток прошлого. Великолепно сохранившийся пример довольно старинного колдовства. Но вас ведь не удивляет, что здешние люди сидят, лежат, пользуются мебелью, сделанной триста лет назад. А роговые ложки елизаветинской эпохи, которыми они помешивают свои пудинги и варенья? Конечно, ложки сохранились не в каждом доме, признаю, и все-таки здешние обычаи складывались лет триста-четыреста назад. Мы узнаем больше, когда побываем в ее доме.

— Не хочу показаться бесчувственным, — заметил Кемпион, разгибаясь, — но было бы неплохо, если бы эта милая дама имела при себе помело.