Выход где вход

Кроме детей, климат в Москве никого обычно не радовал. То слишком жарко, то холодно, то промозгло и сыро. И всегда — не так, как хочется. В стороне от дорожек снег не успел растаять и хранил память о каждом, кто недавно по нему ступал. Отпечатки лап, птичьи черточки, вмятины от каблуков — всё квасилось и уплывало под землю. Уцелевшие снежные островки пестрели лимонно-желтыми кляксами собачьей мочи. Их радужные оттенки растворялись на глазах вместе со снегом.

— Жаль, что все потаяло. Я так люблю свежий снег, — попыталась излить душу Вера. — Он такой разный, такой… э-э-э… отзывчивый… Чуть переменится освещение — сразу всё отражает. За один миг становится то желтым, то голубым, то розовым.

— Мам, мне рассказы о природе ещё в первом классе опротивели, — доходчиво объяснил Петька. — Терпеть не могу! Нудятина… Хуже всего по ним изложения писать. Никакого сюжета.

'Всё ясно, — вскипела внутри Вера. — Контакта с Петей тоже больше нет! Осталось и его потерять. На вопросы он давно перестал отвечать. О себе и о школе ничего не рассказывает. Уж наверняка ему без мамы кажется лучше, чем с мамой'. Вчера, когда она вернулась домой почти ночью, он даже не особенно волновался. А последнее время стал подозрительно весел после свиданий с отцом. Чем это его папаша там задабривает или закармливает? Вера до судорог боялась, что отцовская заботливость служит слишком невыгодным контрастом её постоянному отсутствию.

На пригорке мокли и оседали снеговики. У одного — круглые ушки, приплюснутый носик с камушком-точкой, тёмные кружочки глаз. Чуть подальше таял снеговик с тоненькими веточками вместо рук. Сам слеплен из больших снежных шаров, крепкий, основательный. А ручки — будто пытается ухватиться за воздух. Себе Вера показалась такой же беспомощной, не способной ни на что повлиять. Вспомнилась вчерашняя площадь на Таганке, где она так же нелепо устремилась к небу как к последнему прибежищу.

На обнажившихся из-под снега прогалинах устроились вороны. Чёрное на чёрном. Угловатые, резкие. Одна из ворон держит в клюве яблочный огрызок, бдительно поглядывая по сторонам. Через минуту крылья с треском захлопали, рассекая воздух, а рыжий спаниель, задрав голову, рассерженно лает на пустоту. От крыльев даже следа не осталось.

Сделав несколько кругов по парку, Вера поняла, что пора выбираться, пока ноги окончательно не промокли. Петька радостно приветствовал эту идею.

— Та-а-ак, сперва едем к бабушке, — твёрдо наметила путь Вера. — А потом — к тёте Марине.

Ну, ма-а-а-ам! — заметался в панике Петька. — А можно я к тёте Марине не поеду? Может, ты одна поедешь, а я лучше дома посижу? Там эта дура Альбина! Что я с ней буду делать? Ты-то сама, как всегда, забьёшься на кухню, а у меня, считай, день пропал.

— Никакая она не дура! — рявкнула Вера. — Сам дурак! Тебе бы только к компьютеру приклеиться. А мать тебе не нужна, да? Может, мне вообще домой не приходить? Совсем куда-нибудь исчезнуть?

Петька удивленно уставился на неё, не понимая — чего с цепи сорвалась. Он хоть и привык, что мама часто не в духе, но за последнюю неделю она себя превзошла. Злая, дёрганная, рычит по каждому поводу, цепляется не по делу. И не разберёшь, в чем виноват. Что-то похожее на страх шевельнулось у него внутри. Странное предчувствие сиротства. Ощущение ноющей пустоты в доме. Стихнув, он неохотно покорился. Они пошлепали по лужам к метро, распыляя брызги.

Бурная оттепель не могла остановить приближение Нового года. В витринах магазинов и в центре площадей, как грибы на опушке, выросли синтетические ёлки. Всюду мерцали гирлянды из лампочек и сверкающей бумаги. С плакатов, реклам и открыток приветственно улыбались Деды Морозы со Снегурочками. Смешливые группы зайчиков, медвежат и белочек приготовились тащить сани с подарками. Но ни один из этих символов обновления не будил в Вере хотя бы зряшную надежду. От наступающего года она ждала только печалей и душевных бурь.

Почему она вдруг застопорилась поперёк течения? Все вокруг радуются, предвкушают, к чему-то готовятся. И только у Веры — желание двигаться не вперёд, а назад. В прошлом у неё было всё, с чем она чувствовала себя уверенно и уютно: любимая подруга, муж, надежда изваять диссертацию и выбиться в ученые. Даже был намек на какое-то к себе уважение. В теперешней перспективе различались лишь опротивевшая рутина, одиночество и недовольство собой. Зачем ей такое будущее?

Крепкая, приземистая пятиэтажка в Копытниках почти не выделялась на фоне соседок — таких же обшарпанных и желтовато-землистых. Ну, разве что размашистая трещина вдоль фасада была позаметнее, пошире. Штукатурили дом раньше других, вот покрытие уже и отсырело, повыцвело. Зигзагообразная трещина на стене была — сколько Вера себя помнила. Девочкой она страшно боялась, что дом развалится. Каждый день, выходя из подъезда, задирала голову и изучала — не расширилась ли трещина. На глазок иногда казалось, что расширилась. Но потом её заново подмалевывали. А дом все стоял и стоял.

Петька не слишком любил бывать у бабушки — утомляло слушать, как они с мамой ругаются. Предпочитал домик папиных родителей в глухом углу Подмосковья. Одноэтажный городок с полуразрушенными корпусами давно остановленного заводика мало, чем радовал. Скучно, пойти там некуда. Поблизости — ни леса, ни речки. Одно только шумное шоссе со свистящими от скорости машинами. Местные жители, как на работу, ходили на обочину трассы — продавать соленые огурцы или банки засахаренной смородины со своих скудных огородиков. Кое-кто приторговывал вениками из дальнего березнячка. Тем и питались.

Но Петька на пыльные улицы с опасными, без дела слоняющимися гражданами, не высовывался. А в доме у бабушки с дедушкой пару дней вполне можно было выдержать. Тепло, ласково. От запаха пирожков щекотало в носу. По ковру расхаживал, волнуясь боками, пушистый трехцветный кот. Рыжие, белые и черные пятна сложно перетекали — одно в другое, придавая его физиономии загадочное выражение. Деловито и внимательно кот рассматривал Петьку круглыми, немигающими глазами. Малышом Петька, радостно повизгивая, пытался обнять его за хвост или поцеловать в ухо. Ухо уплывало куда-то в пустоту. Хвост с птичьей ловкостью ускользал из ручек, чиркнув по щечке. Кот отступал на почтительное расстояние и изучал Петьку на дистанции — толстомордый, упитанный. Но даже издалека смотреть на него было блаженством. Впрочем, все эти радости волновали Петьку давным-давно — когда он едва научился ходить. Сейчас его к 'подмосковной' бабушке и палками не загонишь. А к 'московской' он никогда не любил ездить. Да она особо и не стремилась видеть его у себя в гостях. Ей себя хватало.

Отсыревшая подъездная дверь открылась с трудом. Гулко грохнула, притянутая обратно жёсткой пружиной. Стены дома словно насторожились: что за чужак? Почему шум? Вера медленно поднималась по лестнице, оттягивая неизбежную встречу. Петька плёлся сзади. Почтовые ящики призывно белели уголками рекламных листовок и газет. Пресса торчала из всех щелей, а невостребованные листовки слоями усеивали пол под ногами. Вера потянула за бумажный лист, видневшийся в прорези знакомого ящика. С усилием извлекла на свет газету с полуразодранным заголовком. После путешествия сквозь щель верхний слой сморщился в гармошку.

— Ну, вот порвала, — огорчился Петька. — Опять тебе от бабушки достанется!

— Хотела помочь, чтоб ей лишний раз не спускаться, — огрызнулась Вера. — Она ж еле ходит.

— А что — ключей-то нет?

— Ключи она мне не дает. Не доверяет. Хочет всё сама.