Булгаков

"БАГРОВЫЙ ОСТРОВ", пьеса, име-ющая подзаголовок "Генеральная репетиция пьесы гражданина Жюля Верна в театре Геннадия Панфиловича с музыкой, извержением вулкана и английскими матросами". Премьера пьесы в Камерном театре Александра Яковлевича Таирова (Корнблита) (1885-1950) состоялась 11 декабря 1928 г. Спектакль был снят со сцены в июне 1929 г. после более чем 60 представлений. При жизни Булгакова текст пьесы не печатался. Впервые: Новый журнал, Нью-Йорк, 1968, № 93. Впервые в СССР: Дружба народов, 1987, № 8. Договор на Б. о. был заключен Булгаковым 30 января 1926 г. По условиям договора, "в случае, если "Багровый остров" не сможет по каким-либо причинам быть принятым к постановке Дирекцией, то М.А.Булгаков обязуется вместо него, в счет платы, произведенной за "Багровый остров", предоставить Дирекции новую пьесу на сюжет повести "Роковые яйца"...". Пьеса была создана по мотивам фельетона "Багровый остров", опубликованного в 1924 г. в "Накануне". Булгаков закончил первую редакцию пьесы к концу февраля 1927 г. и 4 марта отдал текст в театр. Постановка Б. о. была разрешена Главреперткомом только 26 сентября 1928 г. Полуторагодичная задержка явилась следствием острой критики произведений Булгакова в советской печати. В ходе подготовки спектакля Булгаков сделал ряд цензурных изменений и дополнений, а также купюр и вставок, вызванных режиссерскими требованиями А. Я. Таирова. Например, по цензурным соображениям была удалена реплика режиссера Геннадия Панфиловича, обращенная к драматургу Дымогацкому: "Имейте в виду, я в случае чего беспощадно вычеркивать буду, тут надо шкуру спасать. А то так можно вляпаться, что лучше и нельзя! Репутацию можно потерять". Слова же игравшего Сизи Бузи актера Анемподиста Сундучкова: "Говорил я Геннадию, не женись на актрисах... и всегда будешь в таком положении..." сняли по соображениям внутритеатральным: Таиров был женат на актрисе Алисе Георгиевне Коонен (1889-1974), которая пользовалась в его театре почти диктаторскими правами.

Стремясь обезопасить спектакль от неизбежной критики политического свойства, Таиров накануне премьеры в № 49 журнала "Жизнь искусства" за 1928 г. следующим образом разъяснял замысел постановки: "Это - театр в городе Н. со всей его допотопной структурой, со всеми его заскорузлыми общетеатральными сценическими и актерскими штампами, который, попав в бурное течение революции, наскоро "приспособился" и стал с помощью все того же арсенала своих изобразительных средств, ничтоже сумняшеся, ставить на своей сцене только сугубо "идеологические" пьесы...

И директор театра Геннадий Панфилович, и драматург Дымогацкий (он же Жюль Верн) - оба на курьерских, вперегонки "приспособляются" и оба полны почти мистического трепета перед третьим - "Саввой Лукичем", ибо от него, от этого "Саввы Лукича", зависит "разрешеньице" пьесы или "запрещеньице".

Для получения этого "разрешеньица" они готовы на все: как угодно перефасонивать пьесу, только что раздав роли, тут же под суфлера устраивать генеральную репетицию в гриме и костюмах, ибо "Савва Лукич" в Крым уезжает. А "Савва Лукич", уродливо бюрократически восприняв важные общественные функции, уверовав, как папа римский, в свою мудрость и непогрешимость, вершит судьбы Геннадиев Панфиловичей и Дымогацких, перекраивает вместе с ними наспех пьесы, в бюрократическом стремлении своем не ведая, что вместе с ними насаждает отвратительное мещанское, беспринципное приспособленчество и плодит уродливые штампы псевдореволюционных пьес, способных лишь осквернить дело революции и сыграть обратную, антиобщественную роль, заменяя подлинный пафос и силу революционной природы мещанским сладковатым сиропом беспомощного и штампованного суррогата.

В нашу эпоху, эпоху подлинной культурной революции, является, на наш взгляд, серьезной общественной задачей в порядке самокритики окончательно разоблачить лживость подобных приемов, к сожалению, еще до конца не изжитых до настоящего времени. Эту общественную и культурно важную цель преследует в нашем театре "Багровый остров" - спектакль, задача которого является путем сатиры ниспровергнуть готовые пустые штампы как общественного, так и театрального порядка".

Режиссер стремился сделать Б. о. цензурно более приемлемым и направить сатиру против "бюрократических извращений" святых революционных идей, против бездарных "псевдореволюционных" штампов подцензурного искусства, свести дело к личностям отдельных исполнителей, которые допускают произвол и самодурство. От замысла Булгакова это было достаточно далеко. Автор Б. о., в письме правительству 28 марта 1930 г. констатировавший свой "глубокий скептицизм в отношении революционного процесса, происходящего в моей отсталой стране, и противупоставление ему излюбленной и Великой Эволюции", никоим образом не имел своей целью защиту дела революции от осквернения. Подавление свободы слова Булгаков ставил в вину не отдельным цензорам-исполнителям, а порожденной революцией системе партийно-государственной власти. Даже обстоятельства, связанные с разрешением Б.о., наглядно доказывали, что дело отнюдь не в личностях. Во время решающего просмотра спектакля осенью 1928 г. игравший Савву Лукича актер Е. К. Вибер, внешне схожий с присутствовавшим на просмотре главой театральной секции Главреперткома Владимиром Ивановичем Блюмом, был еще более уподоблен прототипу с помощью грима. Блюм, от которого зависело разрешение постановки, был одним из ревностных гонителей Булгакова. Он писал критические статьи под псевдонимом "Садко". Оттого-то Савва Лукич, плывущий по сцене на корабле под звуки революционной музыки, пародийно уподоблен новгородскому гостю Садко из одноименной оперы (1896) Н. А. Римского-Корсакова (1844-1908), с успехом шедшей в Большом театре. На этот раз цензор не рискнул запрещать пьесу, в которой был столь явный его двойник. Б. о. был разрешен, чтобы все равно оказаться под запретом спустя полгода.

Б. о. пародирует многие моменты, связанные с постановкой булгаковских пьес, шедших, как известно, в столичных, а не в провинциальных театрах. Это не могло укрыться от компетентных зрителей постановки и побуждало их не верить заявлениям А. Я. Таирова, что действие происходит в будто бы провинциальном театре. В частности, слова Саввы Лукича о разрешении пьесы только в театре Геннадия Панфиловича - это пародия на решение Главреперткома, позволившего играть булгаковскую пьесу "Дни Турбиных" только во МХАТе. Новый финал, который по настоянию Саввы Лукича получает "идеологическая" пьеса в Б. о., финал "с мировой революцией", пародирует как финал "Дней Турбиных", где, по настоянию театра, в конце были даны все нарастающие звуки "Интернационала", призванного символизировать надежды героев на лучшее будущее, так и вариант финала "Зойкиной квартиры", навязанный Главреперткомом Театру им. Евг. Вахтангова уже после премьеры: там появилось телефонное сообщение о том, что бежавшие из квартиры преступники благополучно пойманы. На диспуте в театре В. Мейерхольда 7 февраля 1927 г., посвященном пьесам Константина Тренева (1876-1945) "Любовь Яровая" (1926) и Булгакова "Дни Турбиных", критик А. Орлинский и другие недоброжелатели булгаковской пьесы возмущались, что в "Днях Турбиных" нет "людей из народа" - хотя бы денщика и кухарки. В Б. о. Булгаков пародийно пошел навстречу этим требованиям. В пьесе Дымогацкого на сцену выведены "денщик" и "кухарка" - слуга Паспарту и горничная Бетси. Как и в одноименном фельетоне, в комедии-памфлете, представляющей собой "Генеральную репетицию пьесы гражданина Жюля Верна в театре Геннадия Панфиловича, с музыкой, извержением вулкана и английскими матросами", "идеологический" опус Дымогацкого - Жюля Верна пародийно воспроизводит события революции 1917 г. и гражданской войны в осмыслении эмигрантов-сменовеховцев. Это заставляет Савву Лукича подозревать пьесу в сменовеховстве. Образ вождя "белых арапов" полководца Лики-Тикки пародирует белого генерала Я.А.Слащева, вернувшегося в рамках сменовеховского движения на родину и прощенного Советской властью. Слащев был прототипом генерала Хлудова, героя писавшейся параллельно с Б. о. пьесы "Бег".