Сачлы (Книга 1)

"Лопнула покрышка грузовика, и потому товар в горные селения доставить невозможно", - гласило заявление Нейматуллаева. А через несколько дней выяснилось, что и везти-то в отдаленную горную деревню уже нечего, - все товары проданы в районном центре. Пожалуй, из-под полы уступлены приятелям... Приходило письмо, что директор совхоза пристает к дояркам. Даловались, что в сберкассе путают номера облигаций.

На стол секретаря райкома ложились записки: "Товарищ Демиров, протоколы двух заседаний бюро не утверждены и не посланы в Баку", "Товарищ Демиров, прокурор Дагбашев взял себе хромовой кожи из кооператива на три пары сапог", "Товарищ секретарь, в стенгазете колхозной парторганизации допущены грубейшие политические ошибки".

И непрерывные телефонные звонки из районных учреждений, из деревень, из Баку, бесконечные посетители с просьбами то серьезными, то не стоящими внимания.

Лишь в Баку, как бы со стороны, Демиров окинул все это пытливым взглядом, и встревожился, и понял, что при такой "текучке" ничего не добьешься. А кроме того, завязался клубок с Гашемом Субханвердизаде, и Демиров еще не разобрался, куда катится и кого опутывает этот колючий, словно еж, клубок.

"Кто же мешает работать? - напряженно думал Демиров, расхаживая по комнате. - Лесная банда Зюльмата или притаившиеся по углам кулацкие агенты? Или кто-то еще, более хитрый, умный, тщательно замаскированный?.."

И все-таки сильнее всего Демирова заботило отсутствие в районе дорог. Теперь он добился составления проекта строительства основной магистрали, уже представлял, как шоссе прорежет горные складки, как крылато перелетят через бездонные ущелья мосты. Без дороги раскинутые в горах аулы останутся в первобытном состоянии, в каком находились и десятки лет назад, свет культуры их не коснется, люди не вырвутся из-под власти молл и кулачья. Он решил не возвращаться в район, пока не добьется Денег и материальных фондов на постройку шоссе.

- Да, дорога нужна нам, как воздух, как вода! - твердо сказал Демиров.

В это время дверь номера скрипнула, открылась, и вошли, Алеша Гиясэддинов, а впереди него женщина в черной чадре.

- Кто это? - нахмурился Демиров.

- Да вот тетушка спрашивает секретаря райкома, - объяснял Алеша. - Я и привел ее к тебе.

- Чем могу быть полезным? Пожалуйста, тетушка, проходите, садитесь.

Нанагыз опустилась на диван в белом чехле.

Вежливость Демирова подействовала на нее ободряюще. По правив чадру, она сказала;

- Товарищ секретарь райкома, материнское сердце словно птица в клетке... Баллах, мне снятся плохие сны, боюсь, что дочка моя в беде. Сердца несчастных матерей, как видно, созданы исключительно для безмерных страданий! Малые дети - малые горести, большие дети - большие горести. Ведь и у вас, брат мой, есть мать, - значит, вы понимаете меня!

Как раз Демиров еще ничего не понимал, но прерывать Нанагыз не решался, внимательно слушал, обмениваясь то и дело с Алешей удивленным взглядом.

- Мне было тринадцать лет, когда сыграли мою свадьбу, - продолжала, вытирая слезы, Нанагыз. - В Карабахе это было. И мать моя столько плакала на свадьбе, что голос ее до сих пор звучит в моих ушах. Теперь-то я понимаю, почему она плакала!

- Сердце ваше, тетушка, мягче шелка, - заметил Алеша.

- Женщина с жестким сердцем не может быть матерью, - сказала Нанагыз. Через пять месяцев после смерти мужа у меня родился сын... Я - калека и единственной рукою кормлю трех сирот. Как ни трудно, а не позволю им протянуть руку за милостыней! Вот она, моя врагиня, - тетушка показала на чадру, запуталась в колесах, бросила меня под вагон, и я очутилась в больнице.

- То-то вы и не расстаетесь со своей врагиней! - хмыкнул неприязненно Риясэддинов.

Демиров с укоризной покачал головою.

- Что делать, сынок, - виновато вздохнула тетушка. - Конечно, ты прав, но не могу же я, вдова, на старости лет сорвать с себя покрывало чести!.. Привыкла к этой паутине, шагу без нее ступить не могу!.. Это как в деревне мужчина не смеет никуда выйти без посоха, вот так же и я не смею скинуть чадру.

- То - посох, палка! - протянул Алеша, все еще не догадываясь, что же привело сюда эту говорливую и, по-видимому, действительно несчастную женщину.

Увидев в руке ее конверт, он спросил:

- Да где ваша дочка-то? В нашем районе? Это вы ей, что ли, письмо принесли? Как зовут вашу дочь?

Нанагыз не могла ответить сразу на все вопросы.

- Рухсара, - проговорила она тихо.

- Гм... А где работает?

- Откуда мне знать, где она работает, - с искренним изумлением сказала Нанагыз. - Училась она здесь в медицинской школе.

- Понятно, понятно... Вы вот говорите, что ваш муж умер. А где он работал?

- В Балаханах, на буровой. Халил Алиев.

- А-а-а... Да я его знал! - вдруг сказал Алеша и по-новому, с живейшим сочувствием посмотрел на тетушку. - Халил Алиев? Знал, знал... Когда я только что приехал из Казани, от голода бежал... На работу трудно было устроиться. Да что трудно - невозможно!.. По три дня у конторы в очереди безработных стоял. Там-то я и разговорился с вашем мужем, да, да, с Халилом Алиевым, сердечный мужчина, видный, с пышными усами...

Нанагыз мечтательно улыбнулась.

- Вот он и пригласил меня, голодного паренька, в гости. И вы, тетушка, кормили меня в тот вечер кюфтабозбашем. До сих пор помню вкус, аромат! растроганно воскликнул Алеша. - Я уплетал за обе щеки. Вы, наверно, тетушка, осудили меня за жадность.

- Сын мой, как ты мог сказать такое? - Нанагыз обиделась. - Твое здоровье - мое здоровье, здоровье моих детей!

- Спасибо, тетушка, спасибо, - сказал дрогнувшим голосом Алеша. - Да, хорошим, добрым человеком был Халил Алиев. Мы вместе работали на одном промысле в Балаханах. Потом-то я учиться пошел. Значит, Рухсара дочь Халила Алиева? Я буду считать ее своей сестрою.

Нанагыз успокоенно перевела дыхание.

- Да ты ее, сынок, встречал?

- Я, тетушка, всех знаю, всех встречал, со всеми разговаривал, - шутливо засмеялся Гиясэддинов. - У меня должность такая... Дочь ваша здорова, работает в нашей районной больнице. А вот почему она вам не пишет - не знаю, а узнаю поругаю ее за то, что о матери забыла. Сразу же устыдится!

Демиров с интересом вслушивался в их беседу, хотя и порядком досадовал, что его оторвали от работы.

- Значит, передать письмо Рухсаре? Передадим, - заверил просиявшую Нанагыз Алеша. - И она вам тотчас же ответит, и я напишу вам о жизни сестренки.

Нанагыз рассыпалась в благодарностях:

- Аллах да возблагодарит тебя, сынок, за доброту. Теперь я вернусь домой с успокоенным сердцем, и ночные кошмары не станут терзать меня! - Она встала и после минутного колеба-ния добавила: - Вот что, сынок, Рухсара - совсем молоденькая, наивная, ну девочка, это надо понять, девочка... Чтоб не вышло каких там разговоров, сплетен! Ты уж присмотри, пожалуйста. Поручаю ее в небесах аллаху, а на земле тебе, сынок, и вашему партийному секретарю! Тетушка поклонилась вскочившему со Стула и смущенно потупившемуся Демирову.

Они проводил ее до лестницы, заверили, что поручение будет выполнено, пожелали здоровья и всяческого благополучия.

Тут-то тетушка вспомнила о Лейле и сказала Демирову, что его дожидается в вестибюле молодая женщина с тремя детьми.

- Я приглашу ее в номер, - сказал Алеша. Демиров согласился.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Лампа под красным шелковым абажуром бросала золотисто-багровый круг света на стол, углы комнаты тонули во мраке. Субханвердизаде и Дагбашев играли в нарды, но, как видно, игра мало занимала их: на лицах друзей было написано беспокойство.

Стоявший неподалеку Нейматуллаев старался вовсю угодить и председателю, и прокурору: то ловко подавал темный душистый чай, налитый из серебристого "оборчатого" самовара, то хвалил Гашема за удачный ход, взвизгивая от удовольствия, как проказливый мальчик, то наполнял коньяком рюмки... Сам Нейматуллаев считался по праву первым нардистом в районе, "Гои, голубчики, гоп, родненькие! Так, так..." - приговаривал он при каждом ударе. Нейматуллаев обычно проводил за нардами несколько часов ежедневно. Газет он никогда не брал в руки, книг не выносил, - засыпал, едва открывал страницу. Он довольствовался ходячими новостями, сплетнями, слухами.