Страница 45 из 56
Гулам-гардаш написал на клочке бумаги крупными буквами: "Новая Европа", "Таир Демиров".
- Вот покажешь в городе любому милиционеру или прохожему, они покажут, как попасть в гостиницу, - он протянул записку Нанагыз.
- Да сохранит аллах твоего единственного сына, ай, братец! - горячо поблагодарила Нанагыз.
Пока мать была у соседей, детишки встали, умылись и самостоятельно, некогда Нанагыз было опекать их, - накрыли стоявший в тени развесистого инжирового дерева выгоревший под палящими солнечными лучами столик старенькой, но белоснежной скатеркой, принесли в тарелках сыр, хлеб, обрызганные, с капельками воды, кисти винограда. Утром солнце не проникало сквозь густую листву, - было прохладно, привольно.
В это время во дворике появился седоусый почтальон с молодцеватой солдатской выправкой, показал письмо.
- От Рухсары! - взвизгнули Ситара и Мехпара и наперегонки бросились к почтальону.
- А мама где? - спросил старик, вручая им послание.
- Не знаем! Проснулись, а ее уже нету.
Вздохнув над сиротской долей, почтальон ушел, аккуратно прикрыв калитку.
Когда радостно возбужденная Нанагыз вернулась домой, то увидела, что девочки и так и сяк вертят конверт, рассматривают его со всех сторон, но вскрыть не решаются.
- Мама, мама, письмо!.. Письмо Нанагыз Алиевой!..
- Читайте, девочки, - попросила мать и поскорее села на скамейку в ожидании любых новостей - и хороших, и скверных.
Мехпара осторожно раскрыла конверт, а Ситара заглянула в конец письма, на подпись.
- Это от Ризвана-гардаша!
- Ну и слава богу, что от Ризвана, ну, читайте скорее! Читать вслух стала Ситара: она была старшеклассницей. "Здравствуй, тетя! Скоро приеду в отпуск. Я очень беспокоюсь. Писем от Вас за последние недели нет. Посылаю Вам по почте сто пятьдесят рублей. Сообщите мне о получении де нег. Я давно уже не имею писем от Рухсары. Не заболела л она? А может, адрес ее изменился? На всякий случай посылаю: Вам письмо для Рухсары, пожалуйста, перешлите! Напишите, где она работает, как себя чувствует?.."
- А вот и еще письмо, - сказала Мехпара, показав матери узенький конвертик. - Что-то в нем твердое. Карточка Ризвана, наверно! :
Нанагыз очень хотелось посмотреть фотографию Ризвана, - она относилась к нему с доверием и любовью. Но это своеволие обидело бы Рухсару, и мать скрепя сердце воздержалась, лишь потрогала письмо.
- Девочки, немедленно садитесь, пишите сестре письмо, - велела она.
Мехпара принесла чернильницу, бумагу, перо, Ситара с важным видом дело-то поручено какое ответственное! - приготовилась писать под диктовку Нанагыз.
"Как бы размолвка не случилась между Ризваном и Рухсарой", - с тревогой подумала Нанагыз и, откашлявшись, начала прерывающимся от волнения голосом:
- Пиши, доченька, так... "Ты каждую ночь мне снишься, любимая Рухсара! И то плачешь, то смеешься! Я вижу таинственные сны, беспокоюсь о тебе, не знаю, как ты живешь, как работаешь... Твою маленькую карточку я увеличила, поставила портрет на стол и не спускаю с него глаз! Как только соберу деньги, приеду к тебе, дочь моя дорогая!.."
Мать погладила по голове жмущегося к ней Аслана, подумала и добавила:
- Пиши... "Если б не малые дети, никогда бы, не пустила тебя одну в деревню!"
- Еще чего писать? - спросила деловым тоном Ситара, от усердия высунув кончик язычка.
- Пиши... "Мы все потеряли покой. Знай, что нам ничего не нужно, кроме маленькой весточки от тебя!"
Аслан приподнялся на цыпочки и, пыхтя, потребовал:
- Напиши: приезжай, Рухсара, скорее домой!
Высушив мелким, чисто просеянным песком написанные синими чернилами строки, Ситара уже хотела запечатать конверт, как вдруг мать остановила ее.
- Пиши... "А если тронешь косы свои, то я отрекаюсь от тебя и не считаю себя твоей матерью!"
Ситара начертала и это суровое предостережение.
Улица ослепила и оглушила Нанагыз блеском только что политого из змеевидных шлангов асфальта, гулом и звоном стремительно проносившихся трамваев, лязгом копыт лошадей, грохотом телег. Под высокими широковетвистыми деревьями гуляли красивые женщины в нарядных светлых платьях и развязные мужчины в цветных, с короткими рукавами рубашках; они беспечно шутили, смеялись, и не было им никакого дела до удрученной переживаниями матери. Остановившись у столба с часами, Нанагыз вынула из кармана бумажку с адресом Демирова, позвала стоявшего поблизости милиционера:
- Ай, сынок, да благословит тебя всевышний здоровьем, посмотри-ка, что тут написал Гулам-муаллим?
Милиционер внимательно прочитал записку и сказал, что надо ехать трамваем.
- Нет, нет, вагон меня еще куда-нибудь завезет, - испугалась Нанагыз, пешком пойду. Спокойнее! - Дело ваше, - пожал плечами милиционер. - Тогда спускайтесь к морю мимо памятника поэту Сабиру, там и спросите, где "Новая Европа". Поняли?
Нанагыз не совсем поняла такой ответ, но боязливо кивнула, подобрала рукою подол шуршащего платья и засеменила по круто бегущей к набережной улице.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
У гостиницы "Новая Европа" по сравнению с соседними зданиями был нарядный вид: она самовлюбленно сияла зеркальными стеклами широких окон, гордилась высотою, мраморной отделкой подъезда, ковровыми дорожками на лестнице, звуками веселой музыки, вылетавшей из ресторана... Чистильщики, старательно орудуя щетками, доводили ботинки и сапоги постояльцев до слепящего блеска. Швейцар в форменной ливрее с золотыми галунами стоял у дверей, как капитан на корабельном мостике. Служащие с солидной осанкой проходили по вестибюлю с какими-то бумагами в руках. Портье принимал от нетерпеливо переминавшихся в очереди командированных паспорта и деньги. Словом, здесь кипела такая чуждая Нанагыз, такая непонятная ей жизнь, что тетушка вовсе растерялась.
У высокого, во всю стену, трюмо стояла в окружении кудрявых черноволосых девочек статная женщина со следами былой красоты на исхудалом лице, - это была Лейла, жена Субханвер-дизаде. Узнав от знакомых о приезде в Баку Таира Демирова, она решила встретиться с ним, рассказать о коварстве Гашема, попросить совета...
"Вы работаете вместе, в одном районе, - так собиралась сказать она Демирову. - Гашем - член партии, вы - секретарь райкома партии... Я хочу, чтобы вы спросили у него самого, подобает ли человеку, называющему себя коммунистом, бросать на произвол судьбы детей?"
Девочки томились от скуки, не понимали, зачем их сюда привели: Назира, прильнув к материнским коленям, хныкала, просилась на руки, старшие ее сестры Тэнзила и Наила то утешали ее, то бранили.
В этот момент в гостинице появилась Нанагыз с бумажкой в руке. Заметив Лейлу, она протянула ей записку.
- Баджи, да благословит аллах счастьем твоих детей, туда ли я пришла, куда мне надо?
- Да, Таир Демиров остановился здесь, - сказала Лейла с доброй улыбкой. Я тоже его дожидаюсь. У меня к нему дело.
- А когда он придет?
- Да он здесь, наверху, но не могу же я пойти к мужчине.
Лейла опасалась грязной клеветы, к которой мог прибегнуть, чтобы расправиться с нею, Субханвердизаде: вот услышит, что была в номере у Демирова, и распустит слух, что она посещает мужчин в гостинице... От такого изверга всего можно ждать!
- Какой же он мужчина? Он - партийный секретарь! - наивно сказала Нанагыз. - И ты же, баджи, с девочками!.. Ну, как хочешь, а я пойду к нему.
Стоя, Таир Демиров медленными глотками, как густое вино, тянул остывший темно-коричневый чай. Настроение у него было отвратительное. С первого же дня работы в районе он столкнулся с рядом странных, нетерпимых явлений, о которых не мог ранее предполагать. И вот проходили дни, недели, а планы Демирова не осуществлялись. Он хотел добиться хозяйственного укрепления горных колхозов, навести порядок в кооперативе, он понимал, что нужно строить в горах дорогу, бездорожье на руку лишь бандитам, деревенским кулакам. И вот оказалось, что мечтать об этом, произносить речи об этом несравненно легче, чем проложить хоть километр пути, чем построить хоть один мост через ущелье. И он с горечью замечал, что время уходит на какие-то пустяки, на мелкую суету.