Страница 32 из 56
На деревянной крутой лестнице она вплотную столкнулась с Гашемом Субханвердизаде. На нем была серая шинель, фуражка нахлобучена на холодные, как льдинки, глаза.
- Я спутница жизни Абиша, - сказала с замиранием сердца Карабирчек: в разговоре с посторонними не принято именовать себя женою. Ей показалось необходимым пояснить: - Вашего бывшего секретаря Абиша!..
Гашем давно поджидал, что к нему придет с униженными мольбами та ладная, крепкая, румяная и свеженькая женщина, на какую он заглядывался еще в прошлом месяце. Сейчас он разочарованно передернул плечами: перед ним стояла поблекшая, с ввалившимися шершавыми щеками, с покрасневшими от бесконечных слез очами Карабирчек.
"Не стоит возиться", - безжалостно подумал Субханвердизаде и спросил металлически звякнувшим голосом:
- Так что же вам угодно?
- Я пришла узнать, в чем же вина Абиша? - боязливо глядя на него, сказала Карабирчек.
Субханвердизаде не выспался, настроение у него было прескверное.
- Спроси у прокурора, ему положено охранять советские законы! - И без того кислое выражение лица Субханвердизаде сменилось гримасой злости.
- Разве есть такие законы, чтобы бросать в тюрьму невинного?
- А разве есть законы, разрешающие взламывать стальную кассу?
- Да он же больной, у него голова не в порядке, ночами, Баллах, сам с собою разговаривал! Он места себе не находил последнее время, страшился чего-то...
- Страшился кары за свои злодения, ай, женщина! - раздраженно крикнул Гашем. - Он же "элемент", сын "элемента", вы, может быть, об этом и не подозревали, но нам-то все известно досконально!.. Пустите, мне нужно идти на работу. И вообще эти разговоры излишни. Несомненно одно, сын злодея, кяфир Абиш ниспроверг в бездну, в неизбывную беду и тебя, и ребенка. Теперь слово принадлежит закону.
И, жалея, что на крыльце в саду его дома не было в этот момент слушателей, грубо оттолкнул болезненно застонавшую Карабирчек и с деловым видом направился в исполком.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Выйдя с завхозом из здания райздравотдела, Сарваров искоса оглядел улицу не подслушивают ли прохожие - и возмущенно зашипел:
- Эти документы превратить бы в расплавленный свинец да залить им твою глотку!
- Послушай, за что? - изумился Али-Иса.
- Аферист, пройдоха в потертой папахе! Клянусь, если не отдашь половину того, что числится в квитанциях, выдам тебя на растерзание прокурору!
Без лишних слов Али-Иса похлопал себя по карману:
- Столько не наберется, всего-навсего две тысячи... Сарваров метнул на него подозрительный взгляд.
- В прошлом году ты, гадина, надул меня, но я стерпел, вот сегодня пощады уже не будет.
- Клянусь твоей жизнью!
- Э, поклянись своей... Я выдам тебя Худикерему, а с ним как известно, шутки плохи!
Али-Иса пригорюнился: весь район знал, что Мешинов действительно кристально чист душою, и предлагать ему взятку было бы наивно...
- Мен олюм, почему, ты кладешь хлеб на свои колени, а не в торбу? развязно спросил он ревизора. Топтать сапожищами хлеб-соль как-то неприлично!.. Шариат не позволяет. Может, я тебе еще пригожусь?
- Две и еще две, - решительно потребовал Сарваров. - Сколько лет я тебя щадил!
- Так ведь столько лет ты получал от меня мзду, - безбоязненно возразил Али-Иса.
Приятели еще раз внимательно посмотрели по сторонам и вошли в чайхану, темным коридорчиком проскользнули в горницу для особо почетных гостей.
Появившись впервые после продолжительной болезни не службе, Гашем сразу же кинулся к сейфу, отпер дверцу, выхватил хищным движением дело Абиша Алепеш-оглу. Ему нужно было удостовериться, что не попал впросак, что есть незыблемые основания привлечь секретаря к судебной ответственности за контрреволюционные деяния.
В эту минуту без стука в кабинет ввалился Сарваров с тяжелым мешком за спиною. Шумно отдуваясь, он спросил:
- Куда ж сложить эту ношу?
- Да вот хоть сюда! - Субханвердизаде показал в угол комнаты. - Как, удалось захватить всю документацию?
- Пока еще неизвестно, но мы старались, старались...
- Ну-ка, давай сюда ведомости на зарплату.
- За какой год? Я изъял ведомости за тридцатый, за тридцать первый, за половину нынешнего, тридцать второго. - И, развязав мешок, ревизор вынул несколько папок.
Председатель начал перелистывать страницу за страницей.
- А этот глухарь - весьма дельный счетовод, аккуратно ведет делопроизводство, - признал он, проглядывая вереницы цифр, нанесенных бисерным почерком Валиахада. - Он что же, правая рука доктора Баладжаева?
- Да кто их знает! - Сарваров не собирался сразу открывать карты. Бывает, что и в тихом омуте черти водятся.
Субханвердизаде кивнул то ли в знак согласия, то ли отпуская ревизора и углубился в ведомости.
Минуту спустя Сарваров на цыпочках удалился...
Не оборачиваясь на телефонные звонки, рявкая на лезущих в кабинет посетителей, Гашем с полчаса сосредоточенно работал, выписывал себе в блокнот какие-то заинтересовавшие его цифры.
Вдруг перед его столом вырос седоусый, с коричневыми от загара щеками почтальон.
- Тебе чего? - свел брови Субханвердизаде и уже указал повелительным жестом на дверь, но старик сунул ему под нос извещение и молча вышел.
"Ввиду отказа адресатов получить означенные деньги перевод возвращается по месту отправления".
Гашем дважды прочел эти строки и на мгновение запутался, уже не разбирал, где он находится - под землей или на земле... Оказалось, что испытанные не раз приемчики не помогли, что вышла осечка, что наладить сердечные отношения с первым секретарем райкома и начальником ГПУ не удалось. Пожалуй, он вызвал в них подозрение, ему явно не доверяли! Захлопнув с треском папку, Гашем задумался. "Огонь тушат водой... Солнце расплавляет лед. Стекло режут алмазом... А врага заставляет умолкнуть навсегда лишь сырая могила! Да, да, рано или поздно, а мы столкнемся лицом к лицу..."
И он крепко сжал руку в кулак, будто ухватился за рукоять кинжала.
Помещение сберкассы, выходившее окнами на застекленный балкон, было в этот день до предела набито посетителями. Гремели костяшки счетов, надрывно звенел телефон: один сдавал Деньги, вслух пересчитывая замусоленные бумажки, другой проверял облигации и прятал в карман полученный выигрыш, третий заглянул сюда из любопытства, но тоже толкался, громко разговаривал. Словом, "ухо не слышало того, что произносили соб-^твенные уста".
- Пошли аллах всего хорошего советской власти, - радовались выигравшие по очередному займу. - Стоимость облигации да еще выигрыш, вот и получилась уйма денег!..
- Клянусь твоей жизнью, тот злодей, сын злодея, который только что стоял рядом, выиграл ровно три тысячи! - негодовал какой-то завистник. - Смотри, он пулей вылетел отсюда!
- Да, этот счастливчик ловко разделался с нуждою!
- А мне вот совсем не везет, - жаловался кто-то заунывным тоном, - прихожу сюда, прихожу, выкладываю на стол все облигации, и ни на одну не выпало даже копейки! А девушка-кассир еще успокаивает: "Значит, твой номер удостоится в следующем тираже". Вот до сих пор и удостаиваюсь.
- Знаешь, я покупал все займы без исключения, когда просил сельсовет, сказал крестьянин в красных джорабах на кривых ногах. Голова его была повязана платком, из-под папахи рожками торчали углы. - Вчера жена стала разбирать сундук, вытащила ворох облигаций и пристала: проверь да проверь в городе... Я отнекивался, но разве с женщиной сговоришься? Проснулся сегодня с петухами и пустился в путь... Так волновался, что все время держал руку у сердца... Пришел, проверил - бац, пятьсот рубликов чистого выигрыша!
За широким столом у окна сидел Худакерем Мешинов. Время от времени он сердито кричал:
- Эй, послушайте, не галдите на все учреждение! Здесь же государственная сберкасса, а не базар, где вы приторговываетесь к телушке и болтаете, что придет на ум!
На минуту посетители утихали, а затем опять начинали переговариваться, сперва вполголоса, затем все громче и громче, и наконец комната наполнялась протяжным гулом, словно мельница - грохотом жернова.