Сачлы (Книга 1)

Со вздохом оторвавшись от милого сердцу занятия, Кеса отомкнул дверь, впустил вымокшего, залепленного грязью кооператора.

- Калоши принес? - спросил он, не желая тратить время на приветствия.

- Будут тебе и калоши, - сказал Нейматуллаев, снимая и вешая на гвоздик пальто. - Как там-то? - И кивнул на перегородку, за которой в темноте и духоте страждал Гашем.

- Мне обыкновенные калоши не нужны, - деловым тоном заявил Кеса. - Мне нужны калоши открытые, для сапог!

- Да ты что, буржуй?

- От такого слышу! - отрезал Кеса, пачкая себе губы чернильным карандашом, и снова принялся пятнать бумагу извилистыми завитушками.

- Что за несчастье разразилось над нами, братец? - дрожащим голосом спросил Нейматуллаев, оглашая комнату горестными вздохами.

- Болен, болен я, Бесират! Горе мое велико! - тяжело дыша, сказал Субханвердизаде.

"Не приведи аллах, Гашем-гага помрет! Как же это отр-азит-ся на моей судьбе? - с лихорадочной быстротою думал Нейматуллаев. - Каково мне придется в руках Демирова и этого татарчонка? Кажись, они вдвоем начнут выдергивать мне усы волосок за волоском!.. Притом ни один из них не отведал приправленного шафраном плова - изделия моей Мелек Манзарханум!.."

Окутанный покрывалом скорби, Бесират положил на столик у изголовья кровати отрез великолепного шевиота - подарок страждущему, сложил руки на груди и завел проникновенно:

- Ай-ай-ай, мотор из металла и тот перегревается! Ком же это нужно, чтоб ты, братец, рубил топором свое же здоровье? Может, ты хочешь поужинать?

- Ничего мне уже не надо!

- Как можно!.. Да ведь моя Манзар лучше, слаще всех районе готовит не только плов и довгу, но и шорбу из цыпленка с алычой для кислинки!

Действительно, Мелек Манзар-ханум не раз приносила Гашему в фарфоровой миске превкусную шорбу и прочие лакомые яства, и кормила его с ложечки, как дитятю, и оправляла постель...

Но шорба Манзар-ханум была Гашемом уже сполна испробована, и теперь его тянуло к едва-едва распустившемуся бутон к благоуханной розе, - сорвать бы цветок, поднести к своему мясистому носу с раздутыми ноздрями, опьяниться ароматом Сачлы, о дивноликая!

Однако Нейматуллаев настойчиво навязывал братцу и шорбу и Манзар-ханум, полагая, что Гашем в конце концов не отвергнет дара, - "верблюд мечтает о дальнем луге, а пасется там, где ближе...".

Но, зевнув раза два подряд, Гашем-гага наотрез отказался и от шорбы, и от аппетитной ханум.

- Прокурор затевает дело, - как бы случайно обронил он.

- Что, или кошка отгрызла нам язык? Неужто мы бессловесные? - громовым голосом воскликнул Иейматуллаев, побледнев от возмущения.

- Дело не в языке, а в удобном поводе, - сказал Субханвердизаде, сильно закашлявшись. - Не забудь, братец: в чьих руках рукоять меча, тот и будет рубить в схватке!

- Это я понимаю, - с мрачным видом согласился кооператор. - Раскрыв пасти, как акулы, завистники хотят меня проглотить живьем!.. Да и взять ту же Афруз-баджи, супругу выскочки Мадата, - ведь она буквально на ножах с моей Манзар-ханум. Почему, дескать, жена кооператора меняет шелковые платья трижды на день? А могла бы догадаться, что ее Мадат только вчера начал работать, а я, как Фархад (Каменотес Фархад - герой поэмы Низами - ред.), столько лет дроблю ломом скалы в горах!.. Детей у нас нету, не благословил аллах! Куда же мне тратить свои законные премии, как не на украшение любимой женушки? Вот я сегодня привез тысяч на десять самых редких тканей, так неужто должен выложить их Аруз-баджи, а не обеспечить ими руководящие кадры?

На терраске раздались тяжелые твердые шаги.

Солидный житейский опыт заставил разговорившегося Нейматуллаева схватить отрез шевиота со столика.

- Куда спрятать, гага?

- Засунь поглубже под тюфяк, сын кяфира! - сердито прошипел Субханвердизаде. - Заморыш пустоголовый!.. Жаль, что Мелек Манзар со своей черной родинкой досталась такому слюнтяю в удел!

- Тоже скажешь, - подобострастно хихикнул кооператор.

Тем временем в комнате появился прокурор Дагбек Дагба-шев. Он был заметно навеселе. Синие глаза его пылали, на щеках то вспыхивали, то исчезали багровые пятна. Бормоча под нос невнятные ругательства, он стянул забрызганную грязью шинель солдатского образца, бросил ее на стул.

- Уметайся! - шепнул Субханвердизаде.

- А как же дело? - И Нейматуллаев глазами показал на прокурора.

- Беру на себя.

- Значит, братец, я велю Мелек Манзар-ханум сейчас же приняться за стряпню, - ликующим голоском громко сказал кооператор, направляясь к выходу. Сварим для тебя шорбу с кислинкой. Плотно поужинаешь, пропотеешь, вот завтра и вскочишь с койки молодец молодцом!..

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Субханвердизаде беседовал с прокурором.

- Где шлялся?

- Гостил у той самой старухи, которая ночью летает в ступе с метлой по поднебесью! - без должной почтительности хохотнул Дагбашев. - Сказал ей: "Бабушка, заклинаю тебя своей судьбой, считай, что я, вытянув ноги, умираю у тебя на глазах!.."

При этих щекочущих любопытство намеках Субханвердизаде жадно чмокнул губами.

- Ну и что-нибудь выгорело?

- Ого, еще как!.. Рыдала, заклинала, что готова служить верно и беспорочно до скончания века, лишь бы я выпустил из тюрьмы ее единственного брата!

- И ты уже выпустил? - заинтересовался Гашем. - Как говорится: "Увидал молла голубцы и забыл про Коран".

- Зачем же мне торопиться? - с удивлением сказал Дагбек. - Сто дней уламывал и упрашивал эту упрямицу... Какой же кяфир, сын кяфира, откажется от красотки Дильбар, не насытившись ее прелестью?

- Измена! - вскричал Субханвердизаде сдавленным голосом. - Злостное использование служебного положения!..

- Хе! - Дагбашев был настроен далеко не уступчиво. - Всегда рамазан один раз в году (Рамазан - один из месяцев мусульманского календаря, время пост;? и воздержания. В данном случае звучит иносказательно: одиннадцать меся цев можно бражничать и распутничать, а в пору рамазана поститься - ред.). Не только старших, но и младших тянет на сладенькое.

- Стыдись! - сурово оборвал его Гашем. - Пользуешься в низменных целях своим положением, а делаешь вид, что стоишь на страже закона! Однако Сейфулла Заманов кое о чем уже догадывается.

У Дагбашева характер был покруче, чем у Гашема.

- Нужны, братец, доказательства! Требуются хотя бы три свидетеля. Без полноценных свидетелей вся эта болтовня - пустой орех... И красотки Дильбар Заманов никогда не доищется. На сто ворон достаточно одного меткого камня из пращи!.. Многие толкуют о распутстве Мелек Манзар-ханум, но я лично ее не осуждаю, ибо не имею доказательств.

Субханвердизаде гневно свел брови.

- Если твои глаза, пьяница, еще способны видеть, то взгляни как-нибудь на разбухшие папки у Заманова, - пригрозил он.

Дагбек с деланным изумлением оглянулся.

- Где же Нейматуллаев? Исчез, как просо в жерновах мельницы! А мне, признаться, захотелось полакомиться шорбой с кислинкой.

- Вот тебя Заманов и Гиясэддинов и смелют, как просо, - с истинным наслаждением пообещал Гашем. - Они тебе, племяннику кулака, привяжут бубенец на шею.

- Я юрист, - бесстрашно возразил Дагбашев. - Стращай этой девяткой (Девятка в баккара бьет все карты; открывший девятку - выигрывает - ред.) других! Никто за предков, а тем более за дядюшек не в ответе.

- Тебе же поручили дело Нейматуллаева, расхитителем его прозвали, хищником, - не унимался Субханвердизаде.

- Закон подобных поступков не допустит! Твой дядя ку-у-улак!.. издевательски пропел он, явно передразнивая Гашема. - А Нейматуллаев кристально чистый кооператор, и я не позволю Мелек Манзар-ханум оросить нежные щечки слезами! Как раз Заманов намекал мне, что в исполкоме творятся безобразия.

- Это он говорил о трех тысячах пособия, какие я вручил тебе, дармоеду, осклабясь, заметил Субханвердизаде.

- Все ответственные кадры получают пособия. Не станет он привязываться к бедняку пролетарию.