Из тупика

Прошло еще несколько дней, и флотилия Северного Ледовитого океана сразу пошла колоться, словно сырое полено, - не партийно (нет!), а только сословно, по палубам, по каютам:

ЦЕФЛОТ - союз офицеров флота;

ЦЕКОНД - союз кондукторов флота и

ЦЕМАТ - союз матросов флота...

А в Петрозаводске, наполненном эсерами, был образован Совет железной дороги - СОВЖЕЛДОР, и туда уже пробрался контрагент Каратыгин. Все это выглядело неприлично, отдавало спекуляцией (опять вспомнились ажурные чулки), и Аркадий Константинович Небольсин твердо решил: никогда не мешаться в политику.

Он вернулся вечером в свой вагон, а там уже сидел лейтенант Басалаго и, не сняв шинели, терпеливо поджидал инженера.

- Аркадий Константинович, - начал он, - почему вы стоите в стороне от большого дела?

- От какого дела?

- От дела нашей революции (Басалаго именно так и сказал "нашей революции").

- Я, лейтенант, этой революции не делал. Мне прекрасно жилось и без нее. Если вы говорите, что она ваша, вот вы ею и занимайтесь, - ответил Небольсин с резкостью.

- Вы же умный человек, - снова заговорил Басалаго, - и должны понять, что если мы не вмешаемся сейчас, то потом будет поздно. Я предлагаю вам связать свою судьбу с Совжелдором. Со слов поручика Эллена я знаю, что вы, пожалуй, единственная фигура на дистанции, к которой хорошо относятся рабочие и солдаты дорожных команд. Это доброе отношение обязательно надо использовать в наших же общих интересах... Пожалуйста, обрисуйте мне свое политическое лицо.

Небольсин пожался: "лица" у него не было.

- Я вам помогу... Вы, наверное, кадет? Прогрессист? - Нет.

- Может... эсер?

- Да зачем мне это?

- Ну, кто же вы... меньшевик?

- Еще чего не хватало!

- Простите, но кто же вы?

- Я... бабник! - сказал Небольсин смеясь.

- Вы шутите, - обиделся Басалаго. - А положение в Мурманском крае складывается не так уж блестяще. О кровавых событиях на Балтике вам, наверное, известно. Мы, конечно, не допустим анархии здесь. Но для этого нужна консолидация сил... Нужна гибкость! Если не взлететь до высот утеса орлом, то можно проползти ужом. Этого не следует стесняться... Гибкость!

- Михаил Герасимович... - начал Небольсин.

- Зовите меня просто Мишель, я уже привык.

- Хорошо, Мишель. Я человек сугубо беспартийный.

- Я тоже! - подхватил Басалаго. - Но вмешаться необходимо.

- И мне, - продолжал Небольсин, - как-то не хочется вдаваться в те распри, которые раздирают Россию. У меня - дистанция. Самая ответственная и самая гиблая: от океана до Кандалакши. Вылети одна гайка - и вся дорога треснет. От Петербурга до Мурмана, а точнее - от Петербурга до Лондона. И мне своих дел хватает... вот так! Выше козырька фуражки.

Басалаго щелкнул кнопкой перчатки. Сказал:

- Печально... весьма печально.

- А вы устроились? - спросил его Небольсин совсем о другом.

- Да. Я поджидаю крейсер "Аскольд". Правда, мне нужен не столько сам крейсер, сколько его командир.

- А где они сейчас болтаются?

- Сейчас застряли в доках Девонпорта. Думаю, в начале лета крейсер уже будет здесь... Ну, прощайте тогда! - поднялся лейтенант, быстрый и резкий. - Вы на "Чесму" сегодня придете?

- А что там? - зевнул, Небольсин.

- Пьянка. В узком кругу своих. Будет, кстати, Уилки... он самый приятный из англичан. Верно?

- Да, Уилки парень славный... Приду! Выпивка не помешает...

И никогда еще не пили на Мурмане так много, как в эти дни - дни, последовавшие за Февральской революцией. По ночам суетливо хлопали выстрелы. Но это были выстрелы не политические, это убивались насмерть из-за баб, из-за денег, просто так, от осатаневшей полярной жизни. Нет, никаких потрясений и разливов крови "революция" на Мурмане не ведала... С чего ей ведать?

В апреле вернулся в Петроград из эмиграции Ленин, но его "Апрельские тезисы", столь мощно прозвучавшие в столице, дошли до Мурмана лишь слабыми отголосками в нарочитом искажении телеграфистов-эсеров, засевших на станциях от самой Званки до Колы... Так оно было. И так подготавливалось то, что потом непременно произойдет, и происшедшее потом повернется к людям как бедствие - лютое, неисправимое.

* * *

Из Петрозаводска приехал Каратыгин с красным бантиком в петлице новенького драпового пальто. Встреча его с Небольсиным произошла на улице, невдалеке от станции.

- Господин Небольсин! Аркадий Константинович, постойте...

Небольсин выждал, пока запыхавшийся контрагент не доволочил до него тяжеленный чемодан, стукавшийся об рельсы.

- Ух! - сказал. - А вы напрасно не поехали со мною. Вас бы тоже, наверное, выбрали...

- Куда я должен был ехать с вами?

- В Петрозаводск - на выборы.

- Значит, выбрали тех, кто догадался приехать?

- Нет. Но мы же с вами не последние люди на дистанции. "Что в чемодане? - думал Небольсин. - Спекульнул?"

И такая вдруг тоска заполнила его сердце!.. А вокруг, посреди загаженных сугробов, уже подталых, ржавели груды пустых консервных банок. Ветер шелестел отодранными этикетками, гнал их дальше, через завалы мусора; они копились, мешаясь с окурками, возле плотных рядов колючей проволоки. А там, за проволокой, доски бараков - такие серые, хоть обвейся на них...

Тошно стало, и пошел прочь, отмахнувшись.

- Стойте! - закричал Каратыгин, раскрывая чемодан на земле. - Куда же вы? Я вам сейчас прочитаю... Вы должны знать о позиции нашего Совжелдора.

Любопытство победило, и Небольсин остановился. Чемодан Каратыгина был доверху наполнен свежими листовками, отпечатанными в Олонецкой губернской типографии. Пальцы инженера с недоверием ощупали шероховатую бумагу, такую грубую, что из нее можно было выцарапывать щепки.

- Читайте. - И контрагент потер свои розовые руки с белыми узенькими ноготками. - Это мы, - хвастал, - это мы составили на общем собрании...

Небольсин читал: "Признавая согласие Совета рабочих и солдатских депутатов на избрание состава членов нового правительства и участие в нем представителя трудового класса Александра Федоровича Керенского гарантией и доказательством того, что новое правительство действительно стало на защиту как социально-политических, так и экономических интересов трудового народа..."

- Болтовня! - сказал Небольсин, не дочитав обращения, и разжал пальцы; листовка упорхнула по ветру, на мгновение прилипла к ржавому терновнику и навсегда замешалась в груде мусора, банок, окурков, дряни.

- А почему вы так думаете? - вдруг вскинулся Каратыгин.

- А потому: стоит рабочим на линии взбунтоваться, и весь ваш премилый Совжедцор полетит вверх тормашками.

- Э-э нет, - наступал Каратыгин, привлекая внимание прохожих. Глубоко ошибаетесь! Теперь вам не царские времена... Кого рабочие будут свергать? Кого?

Небольсин вспомнил ажурные чулки на ногах Зиночки.

- Вас, мсье Каратыгин! - ответил злобно.

- Но мы и есть власть нового порядка в России... Вы что же, выходит, обратно царя хотите?

- И вас, эту новую власть, надо свергнуть, как и царя!

- Ага! Значит, вы против нашей революции?

- Я проклинаю и эту революцию и вас, делячески помещенных в эту революцию, которая мне ни к черту не нужна!

Только сейчас, увлеченный спором, Небольсин заметил, что они окружены какими-то подозрительными лицами: расхлястанными солдатами, "баядерками", и бабами-маркитантками; щерились поодаль жители Шанхай-города. Но вот, растолкав всех, подошел здоровенный бугай-матрос с "Чесмы" и, щелкая семечки, шелуху плевал прямо на шубу Небольсина.

- Этот, што ли? - спросил у окружающих.

- Этот, - загалдели вокруг. - Контра... за царя!

Над папахами качнулись штыки, и Небольсин испугался:

- Я не против Совжелдора, но я протестую против...

- Чего там! - орали. - Растрепать его, как в Питере таких треплют, и дело с концом... Начинай, ребята!

Сдернули с головы шапку. С хрустом вывернули пальцы, срывая с мизинца перстень. Дали кулаком в ухо (только звон пошел) и поволокли по снегу... Тогда Небольсин решил драться, благо сил у него было немало. Самое главное - сбить матроса. И вот, извернувшись, инженер нанес ему удар. Солдаты все время покушались на его шубу, горохом рассыпались по снегу пуговицы (империалы, сукном обтянутые).