Северная Аврора

Генералы Миллер и Марушевский были немедленно вызваны к уже возвратившемуся с Двины Айронсайду. Оба они были поражены видом командующего. От надменного и напыщенного фанфарона ничего не осталось. Из него словно выкачали воздух.

Айронсайд говорил с Миллером и Марушевским сухо, не вдаваясь в подробности.

Он отпустил их, не дав им вымолвить ни одного слова.

Генералы ехали в пролетке по набережной.

- Да... - прошамкал Марушевский. - Не начало ли это конца?

Миллер показал ему глазами на кучера, и Марушевский замолчал. После этого свидания в стане белогвардейцев поползли панические слухи.

У "Михаила-архангела" вовсю звонили колокола. С Троицкого проспекта доносилось погромыхиванье трамвая. Безоблачное небо предвещало хорошую погоду. Сады при домиках на набережной стояли, озаренные ярким светом утреннего солнца.

Но жителям словно не было никакого дела ни до безоблачного неба, ни до зелени садов, ни до яркого утреннего солнца. Набережная, на которой раньше толпилось столько народа, пустовала. На Двине не видно было ни лодок, ни яхт. Лишь кое-где покачивались на воде жалкие суденышки рыболовов.

На одном из таких суденышек отправились на рыбалку Чесноков, Потылихин и Греков. Они провели на реке весь вечер и всю ночь.

Рыбалка была устроена Максимом Максимовичем с тем, чтобы спокойно, ничего не опасаясь, поговорить друг с другом. За летнее время архангельские подпольщики опять возобновили подпольную работу. На судоремонтном заводе и в порту уже готовились забастовки. Но необходимо было усилить пропаганду среди военных.

Обо всем атом Чесноков и Потылихин говорили у ночного костра. Затем разговор зашел о положении на фронтах. Оно продолжало оставаться Серьезным: На северо-западе стоял Юденич. На юге - Деникин. Дрался еще и Колчак, которого, впрочем, здорово потрепали весной. Но, хотя враг был еще силен, все трое верили, что недалек тот час, когда их родина воспрянет, как свободное, сильное рабоче-крестьянское государство.

Теперь Чесноков и его товарищи возвращались в город. Греков лежал на носу лодки, свернувшись в клубок среди снастей и укрывшись рваным драповым пальто. Чесноков, сидя на корме рядом с Потылихиным, доставал из сетчатого садка трепещущих красноперых окуней и опускал их в ведро с водой.

Когда лодка подошла к отмели, Греков взял кошелку с рыбой, простился с друзьями и, по щиколотку увязая в песке, поднялся наверх. Ему пришлось пройти мимо больницы. За покосившимся забором стояли больные в одном белье, босые, с изможденными, желтыми лицами.

- Голодаем, братцы, - уныло твердили они. - Хоть корочку хлеба. Ради Христа... По возможности помогите.

Греков направился к Немецкому кладбищу. Чтобы избежать наблюдения, пришлось идти окольными путями.

Вскоре Греков увидел низенькую каменную церковь.

За сломанной оградой среди кряжистых берез и тополей виднелись памятники и намогильные кресты. Со стороны кладбища неожиданно вышла группа иностранных офицеров.

Увидев иностранцев, Греков поспешно скрылся на кладбище. Оно было ему знакомо: три месяца назад он хоронил здесь Базыкина. Ему помогали товарищи, тоже рабочие с судоремонтных мастерских. Они взяли из больницы тело Николая Платоновича, сами сколотили гроб, купили место на кладбище и принесли венок с алой лентой.

Шурочка сидела на скамейке, опустив голову. Возле нее вертелась маленькая девочка в суконном пальтишке и пикейной шляпке.

Греков огляделся по сторонам, подошел к Шуре и поставил на землю кошелку с рыбой.

- Это вам, гражданка...

Он снял картуз и остановился над могилой Базыкина.

- Почему ты ходишь так открыто? - спросила Шурочка не двигаясь.

- Какое там открыто! Как вор, оглядываюсь! - Греков засмеялся. Погоди, придет время, открыто пойдем! А сейчас что с меня взять, с простого рабочего человека? Мы с вами, гражданочка, насчет печки разговариваем, какую вам печку к зиме сложить. Вот и все... Ну, что у тебя нового? Меня Чесноков послал. Говорят, Абросимов опять тебя приглашает? Мне ихняя кухарка Дуняша говорила. Это факт?

- Приглашает. Непонятно, почему...

- Вполне понятно! На всякий случай заручку желает иметь: дескать, поддерживал семью Базыкина. Хитрая бестия! Он уже нас побаивается, ей-богу: вдруг не удастся удрать! Ты согласилась?

- Противно.

- Соглашайся. Абросимову всегда известны все новости. Нам нужно, чтобы ты работала у него.

- Ты только за этим и пришел? Рискуешь!

- Видишь, цел! Значит, не так уж рискую. Тебя хотел повидать, - сказал Греков с нежностью. - Я знаю, ты по воскресеньям всегда сидишь здесь в это время. - Он помолчал. - Ну, мне пора. Ты зайди к Потылихину. Он хочет тебе какое-то дело дать. И не горюй. У тебя еще вся жизнь впереди. Жалко Колю. Но что же делать, Александра Михайловна? Надо жить. Жизнь ведь не ждет, не останавливается... Теперь уж наша победа не за

горами. Скоро!

Он крепко пожал ее руку и ушел так же быстро, как и появился, деятельный, бодрый, словно ничто ему не грозило в этом городе.

Шура осталась на кладбище. Через несколько минут в глубине тенистой аллеи показались двое рабочих. Один из них приблизился к Шуре и тихо сказал ей:

- Не узнаете? Помните, провожал вас, когда Николая Платоновича на Мудьюг увозили. Не горюйте, Александра Михайловна, скоро все переменится.

Он достал из сумки букет полевых цветов и положил

на могилу.

Рабочие держались смело, свободно и этим напоминали Грекова.

Шура ушла с кладбища взволнованная. Ей казалось, что даже листва старых берез шепчет на тысячу ладов: "Скоро, Шурик, скоро!"

ГЛАВА ВТОРАЯ

В августе 1919 года Айронсайд решил доказать, на что он способен. Это решение было принято по прямому приказанию Черчилля.

Сначала интервентам удалось захватить несколько селений на Северной Двине и в районе станции Плесецкой, на железной дороге. Но эти мнимые победы стоили чрезвычайно дорого. Интервенты обескровили себя. После этого одно поражение следовало у них за другим. 3 сентября Красная Армия начала наступление. Интервенты стали откатываться назад, и это было уже не отступление, а бегство. Две дивизии гнали врага. Одной из них руководили Фролов и Драницын.

Батальон Валерия участвовал в славном сражении под Ивановской. В этом бою отличился Андрей, с горстью красноармейцев бросившийся на блокгаузы противника.

Одновременно со штурмом Ивановской начался штурм деревни Борок. Там действовали два других батальона из полка, которым командовал Бородин. Там же под командованием Макина дрались бойцы, набранные в Шеговарах.

Вражеские гарнизоны, стоявшие в деревнях Слюдка и Чудиновая, также подверглись разгрому. Флотилия Бронникова обрушила на них весь свой огонь, а затем Фролов ввел в бой резервные полки.

Выполняя приказ Ленина и Сталина, Красная Армия наступала с огромным воодушевлением. Противник, подавленный быстротой ее действий, силой натиска, превосходством в стрелковых и артиллерийских атаках, бросал позиции, оставляя на месте боя не только убитых, но и раненых.

Красной Армии оказывали большую помощь партизанские отряды. Крестьяне доставали из ям пулеметы, винтовки, охотничьи ружья, прятались в засады, внезапно обстреливая бегущие вражеские войска и этим внося в их ряды еще большую панику.

Англо-американская армия увязала в болотах, тонула на переправах, ее выгоняли из лесов и уничтожали на дорогах. Разбитая, вконец деморализованная непрерывными ударами, которые наносили ей советские войска, она уже не могла думать о сопротивлении и ринулась назад, к Архангельску.

...Несколько суток шел проливной дождь. По Двине ходили желтые тяжелые волны. Берега реки были забиты отступающими частями.

Возле одной деревни, застряв на перекате, стояли баржи с боеприпасами. Даже канонерка "Хумблэр" не могла стащить их с мели. Минерам было отдано приказание подорвать их. Оглушительные взрывы раздавались один за другим.

Продрогшие солдаты ломали избы и сараи, разжигали костры и, тупо глядя в пламя, сидели под дождем в ожидании парохода.