Страница 25 из 36
За неимением удобного укрытия я вскарабкался на верхушку баобаба и уже оттуда увидел, как Единичка протянула свою половину колумба одноглазому, выросшему перед ней, словно из-под земли. Тот взял бумажку, приложил ее к своей, потом долго что-то вычислял в уме, шевеля губами, и наконец - я прямо глазам своим не поверил - протянул-таки Единичке конверт и тотчас скрылся.
Я заторопился вниз. Должен сказать, что спускался я с баобаба куда стремительнее, чем поднимался. А если уж быть совершенно точным, то я просто-напросто потерял равновесие и по закону всемирного тяготения, открытого великим Кулоном, камнем полетел на землю. На мое счастье, почва здесь довольно мягкая...
Спустившись таким манером, я выхватил у Единички конверт, но каково же было мое разочарование, когда я увидел, что он вскрыт и абсолютно пуст! Как ни странно, Единичку это ничуть не обеспокоило, и она стала вслух читать указанный на конверте адрес:
- "Сьеррахимера, площадь Девяти чудовищ, дом синьора Кактуса, ему самому в собственные руки".
Все это было довольно-таки загадочно - ведь в конверте ничего нет, что же следует вручить в собственные руки? Но моя бесценная Единичка расшифровала и эту загадку! Она обнаружила такое... такое... Но о том, что она обнаружила, пока молчок! По крайней мере до тех пор, пока мы не приедем в Сьеррахимеру и не познакомимся с этим Кактусом-Макактусом. А пока - верьте мне на слово - все идет отлично! И я от счастья чувствую себя на десятом небе, как любят говорить наши современные ученые. Почему они так говорят, я, признаться, толком не знаю. Но сейчас мне, право же, не до того. Скорей, скорей в Сьеррахимеру!
ДВАДЦАТЬ ПЯТОЕ ЗАСЕДАНИЕ КРМ
предполагалось сделать недолгим. Во-первых, потому, что в очередном репортаже Магистра заключалась всего одна математическая загадка. Во-вторых и это главное, - у нас были билеты в кино, и президент очень боялся, что мы опоздаем. Потому, кстати, и собрались у Севы, который жил недалеко от кинотеатра.
Нулик яростно затряс колокольчиком и предложил сперва пройтись по мелочам, а затем уж заняться серьезной математикой. Если же на это времени не хватит, ничего не поделаешь, соберемся еще раз.
- Здесь тебе не скачки, - запротестовал Олег. - Либо работать как следует, либо...
- Как следует, как следует, - торопливо согласился президент, - только в темпе! Ничего другого я и не думал. Кому слово?
Таня подняла руку.
- Не беспокойся, я в темпе... Магистр совершенно напрасно исправил даты жизни Ломоносова: числа под его портретом были абсолютно верные. Ломоносов родился восьмого ноября по старому и девятнадцатого по новому стилю, а умер четвертого дробь пятнадцатого апреля.
- Ну тут ты меня не собьешь! - замотал головой президент. - До тринадцати я как-никак считать умею. Ведь старый и новый стиль расходятся на тринадцать дней!
- На тринадцать, - согласилась Таня. - Но только в нашем, двадцатом веке. А в восемнадцатом, во времена Ломоносова, разность эта равнялась одиннадцати, а не тринадцати дням.
- Это почему же? Проценты, что ли, набежали?
- Вроде того. И набежали они потому, что Земля, обращаясь вокруг Солнца, никак не успевает сделать полный оборот ровно за один календарный год, то есть за 365 дней. Она всегда чуть, самую малость опаздывает. Вот и получается расхождение.
- Но ведь можно бы сделать иначе, - сказал президент. - Попросту чуточку удлинить год.
- Можно, но тогда в году было бы не целое число дней. Не триста шестьдесят пять, а триста шестьдесят пять и две тысячи четыреста двадцать две десятитысячных.
- А что это выходит в часах? - заинтересовался Нулик.
- Возьми да подсчитай.
- Что ты! - ужаснулся малыш. - Мы тогда наверняка в кино опоздаем.
- Так и быть, скажу сама, - смилостивилась Таня. - Так называемый тропический год или промежуток между двумя весенними равноденствиями, в течение которого сменяются все времена года, равен тремстам шестидесяти пяти суткам, пяти часам, сорока восьми минутам и сорока пяти и шести десятым секунды.
- Триста шестьдесят пять с хвостиком! - хихикнул Нулик.
- С хвостиком длиной почти в четверть суток. А хвостик этот за четыре года превращается почти в сутки. Потому-то к каждому четвертому году добавляют еще один, триста шестьдесят шестой, день.
- А, знаю! - вспомнил президент. - Этот год называется високосным.
- Правильно, - сказал я. - И придумали его римляне. Новый календарь в 46 году до нашей эры ввел римский император Гай Юлий Цезарь. Потому и календарь этот называется юлианским.
- Да ведь и само слово календарь тоже идет от древних римлян, - сказал Сева.
- Да, календами у них назывались первые числа каждого месяца, - подтвердил я. - Отсюда и календарь.
- Что и говорить, новаторы эти римляне! - философствовал Нулик. - Захотели и придумали новый календарь.
- Не радуйся, - охладила его Таня. - Через некоторое время этот новый, юлианский календарь тоже устарел.
- Почему? - искренне огорчился Нулик.
Сева сделал глубокомысленное лицо.
- Сэ ля ви, как говорят французы. Такова жизнь. Сегодня - новое, завтра старое.
- И когда только ты кончишь паясничать! - рассердилась Таня. - Нет чтобы объяснить ребенку по-человечески...
- Можно и по-человечески! - согласился Сева. - Я покладистый. Видишь ли, ребенок, введение високосного года, конечно, уменьшило расхождение между тропическим и календарным юлианским годом. Но разность между ними все же оставалась и из года в год накапливалась, только уже в другую сторону. Ведь расхождение за четыре года составляет не 24 часа, а чуточку меньше. Так что, введя в високосном году лишние сутки, римляне малость переборщили. Оттого к концу шестнадцатого века нашей эры накопилось 10 неучтенных дней.
- И тогда придумали новый стиль! - догадался Нулик.
- Угу! В 1582 году папа римский Григорий Тринадцатый ввел новый календарь, который, сам понимаешь, назвали...
- Григорийским, что ли? - неуверенно предположил президент.
- Почти так. Григорианским. И в том удивительном году после четвертого октября наступило не пятое, а сразу пятнадцатое октября. За одну ночь люди постарели сразу на 10 суток.
- Фантастика! - восхитился Нулик. - И после этого все сразу перешли на новый стиль...
- Вовсе нет, - сказала Таня. - Многие страны продолжали жить по старому календарю. Между прочим, и Россия. На новый григорианский стиль летосчисления мы перешли только после Октябрьской революции. Для этого был издан специальный декрет, и после тридцать первого января 1918 года вместо первого февраля сразу наступило четырнадцатое.
Шаловливая мордашка Нулика вдруг стала серьезной.
- Прошу прощения, но что-то тут не так. Допустим, папа, или как его там, перешел на новый стиль. Но расхождение-то от этого не исчезло! Оно ведь и дальше продолжает накапливаться.
Замечание президента мне очень понравилось.
- Черепушка у тебя варит не хуже, чем у папы римского, - сказал я. - Хотя проект календаря, собственно, разработал не он, а итальянский астроном Алоизий Лилио. Впрочем, и юлианский календарь разработал александриец Созиген, а вовсе не Юлий Цезарь. Но это я так, к слову... Так вот, Лилио тоже понимал, что расхождение между юлианским и григорианским календарями будет и впредь накапливаться, и потому ввел в свой календарь еще одно усовершенствование. Он предложил все годы, номера которых делятся на 100 - кстати, они называются вековыми, - не считать високосными. Это 1700 год, 1800, 1900...
- Двухтысячный, - машинально продолжал Нулик.
- Нет, нет! Только не двухтысячный. Этот год остается високосным.
- Но почему же? - озадаченно спросил Нулик.
- Лилио высчитал, что за 400 лет накапливается только три дня разности. Поэтому все годы, номера которых делятся без остатка на 400, можно сохранить високосными...
- Если так, расхождение и вправду сильно уменьшилось.
- Набегает всего-навсего один денек за три с лишним тысячи лет.