Одна ночь

Позднее, в 1966 году, Койт пожалел, что написал; когда он исповедался в этом Маркусу, тот сказал, что заявление осталось неотосланным. Этого Койт Маркусу не простил, хотя не упрекнул, даже поблагодарил его.

Шагая в ночном снегопаде рядом с Валгепеа, Койт думал не о Юлиусе Сярге, а о себе, был недоволен сво им поведением. Стыдно вспомнить, как он потерял самообладание. Дрожащие губы и прерывающийся голос! Готов был броситься на Сярга с кулаками! Коммунист обязан держать себя в руках, а он дал волю чувствам. Может, следует поговорить и о нем самом. Пускай Ян-нус, Маркус, боцман Адам, Валгепеа и Тихник скажут, что думают о нем. И пусть Юлиус Сярг скажет. Один человек может ошибиться, но не коллектив. Койт верил в коллектив.

Как-то в "Астории" во время ночной бомбежки они с Маркусом и Валгепеа обсуждали, кто же они такие. Беженцы или эвакуируемые. Маркус утверждал, что - обычные беженцы. Валгепеа заверял, что он - эвакуируемый. Личностью его интересовались, и было решено, что такого умелого хлебопека да еще лучшего профсоюзного инструктора нужно беречь и поэтому следует эвакуировать. "Сказать вместо "бегство" "эвакуация" - значит делать при плохой игре хорошую мину, - заявил Маркус - Вот ленинградцы - эвакуируются, они вывозят специалистов и оборудование своих фабрик, чтобы где-нибудь на Урале или в Сибири снова пустить в ход предприятия, которые в условиях блокады работать не в состоянии". Валгепеа возразил: "Нет, я не беженец, я тоже эвакуирующийся. Из Эстонии также эвакуировали оборудование и специалистов. Моя эвакуация несколько задержалась, поэтому ты и видишь во мне беженца. Себя ты можешь считать беженцем, если тебе так хочется, тут, видимо, кто как себя чувствует". Койт помнил все, что говорили его товарищи, сам он колебался, и поэтому настроение у него было скверное - в принципиальных вопросах нельзя сомневаться.

Сегодня он вел себя как беженец и, подобно беженцу, потерял голову. Не стал выше Юлиуса Сярга, этого драпальщика в Индию.

Мало того. В тот ночной час перед его глазами возник учитель, который был у них классным наставником в девятом классе. Господин Рохтинг вел себя корректно, был точен и требовал от учеников такой же абсолютной точности. Он никого не выделял, прежний наставник потакал чадам более состоятельных родителей. Этот же говорил о честности и старался быть сверхпорядочным. Тем не менее все вздохнули с облегчением, когда он зимой, переходя улицу, поскользнулся и сломал ногу - класс даже цветы не послал ему в больницу. С учениками, когда господин Рохтинг говорил о порядочности, он был как-то холоден. И у Койта возникало чувство, будто их классный наставник указывал при этом на себя - смотрите, перед вами истинно порядочный человек. Сейчас Альберт Койт казался себе господином Рох-тингом.

Сознавать это было тяжко. Счастье, что ночь и снег, и надо идти дальше. В эту минуту он бы не хотел очутиться на свету перед своими товарищами.

Ленин говорил, что социализм приходится возводить с помощью тех, кто вырос в старом обществе, с неба не пришлют новых людей строить социализм. Все это так, размышлял Койт. Но от коммунистов революция требует большегоЧтобы они и сами изменились, и прежде всего личным примером воздействовали на процесс общественного преобразования. Коммунист, который не в состоянии подняться над собой, остается лишь человеком с партийным билетом, не больше того. О партии Люди судят по делам коммунистов. Мало принимать верные решения и претворять их в жизнь, мало и того, что коммунист успешно выполняет свои должностные обязанности. Он должен быть примером в любом, даже самом заурядном житейском деле. Коммунист не может уподобляться церковнику, который с кафедры вещает о возвышенных истинах, а в жизни пьянствует, ловчит, преследует личную выгоду и распутничает. Он, разумеется, не пьет, не гоняется за собственной выгодой, не хитрит и не развратничает, но у него не хватает самообладания и он все еще большой себялюб.

Альберт Койт немного знал себя и понимал, что легко предается жалости к себе и самообвинениям. А может, он без причины истязает свою душу, свою партийную совесть, просто из-за того, что сейчас ночь и произошла эта отвратительная стычка, или он и в самом деле напичкан пережитками так, что из него уже никогда не получится новый человек?

Во всем этом Койт сейчас и копался. Не с той, правда, логичностью, с какой он обычно рассматривал лю- бые теоретические вопросы. В средней школе отмечали его хорошую память и умение аргументировать. Он и на университетских экзаменах получал только высшие оценки, но, к сожалению, вынужден был по состоянию здоровья и безденежью оставить занятия после второго семестра, хотя и надеялся через год или два продолжить учебу. Именно в эту осень он претворил бы в жизнь свое намерение, уже был зачислен заочником историко-филологического факультета, его интересовали история и философия; впрочем, он мог бы успешно изучать и другие предметы, например биологию или медицину. Он всегда великолепно справлялся с анализом фактов и явлений, способность к обобщению относил к самым сильным качествам своего ума. В оценке же собственного поведения логика отступала, преобладали эмоции, он обнаруживал, что излишне чувствителен, легко уязвим, возбудим, с легкостью поддается сомнениям и явно выглядит самовлюбленным эгоистом.

Наконец он устал, мысли уже не текли в определенном русле, а перескакивали с одного на другое.

Сярг - обманувшийся приспособленец... По санной колее идти хорошо, не собьешься с пути... Свой эгоизм он обязан преодолеть... Он не господин Рохтинг, себя нельзя жалеть... Сяргу все равно, где быть - в Эстонии, в России или в Индии... Хельмуту Валгепеа присущи торгашеские черты... Санная колея не вечна - снег завалит ее... Если он еще не стал коммунистом, то будет им... В коммунизм нельзя идти с черной совестью, выдвигать на первый план личную корысть. Снежные хлопья одинаковые всюду... А если пережитки вовсе и не пережитки, а свойства, присущие человеческой натуре... Эпоха определяет и создает характер и поведение... Не сознание людей определяет их сущность, а, наоборот, их общественная сущность определяет сознание... А вдруг Сярг прав, машины ведь не едут... Надо взять себя в руки, обязан... Сперва спокойно сосчитать в уме до десяти и только тогда говорить... В политике самое важное логика... Нет, принципиальность, принципиальность, невзирая на личности... Что это за огни? Машины, машины, ну конечно, машины... Сярг паникер... Лучше держаться обочины... В мешках, наверное, мука или сахар... Революция требует отказа от узколичных интересов... Быть выше себя... Победа над собой - наивысшая победа... Школьная альбомная сентенция, - пасторский сынок, который без стеснения занимался в уборной онанизмом, записал эту мудрость ему в альбом для стихов... Хорошо, что не отстает... И все о себе, о себе, сам не лучше Сярга...

Альберт Койт повернулся к Хельмуту Валгепеа.

- Хельмут, ты знаешь меня уже целый год. Нет, больше, ты пришел в Центральный совет в сентябре, теперь уже конец ноября. Скажи, что ты думаешь обо мне? Кто я, по-твоему? И как человек и как коммунист. Только честно. Говори, что думаешь, ничего не скрывая. Я не обижусь, даже если скажешь самое тяжкое...

Просьба эта поразила Хельмута, хотя он и не подал виду. Судя по голосу, Койт говорил всерьез.

- Кто ты такой? - осторожно начал Валгепеа. - Как человек и как коммунист? Я правильно тебя понял?

- Да, как человек и как коммунист. Только чистую правду.

Будь на месте Койта любой другой, Валгепеа решил бы, что он валяет дурака или свихнулся. Но Альберт Койт - как ребенок: только чистую правду. Словно кто-то знает, что такое правда. Смешно, право...

- Я не могу распилить тебя пополам или разделить надвое, ты одно целое. Как человек и как коммунист. Человек с коммунистическими убеждениями.

Койт котел было возразить, но сосчитал в уме до десяти и согласился с Валгепеа:

- Хорошо, пусть будет одно целое. Хельмут не торопился.