Одна ночь

Есть ли там у Константина и у Василия с Никифо-ром теплые валенки? Фабричной-то валки всегда хватало и ватной одежды тоже. Даже арестанты, которые в позапрошлом году возле Вологды строили аэродром, были в фабричных валенках и ватниках. Неказистых, правда, но все же... Те, кто десять и больше того лет назад копали здесь большой канал, чтоб суда из Балтийского моря в Белое могли плавать, у тех одежонка была поплоше, и померзло их немало. Но тогда ведь Россия сама была беднее. Не должна бы Красная Армия терпеть нужду в валенках и ватниках, поди уж матерь божья позаботится о том. Василий, ко всему, служит в моряках на Черном море, валенки ему и не надобны. С Никифоров другое дело. На Дальнем Востоке, за японцем поглядывает. Правду ли говорят, что Красную Армию с Дальнего Востока пошлют с антихристом воевать? Сергей Осипович сказал, что в госпитале, где ему ногу отрезали, - мина в клочья разодрала, ничего другого не оставалось, главный врач будто говорил это. И тогда, мол, произойдет в войне поворот. Сергей Осипович - что он, горемыка, только с одной ногой делать станет, придется обратно в избу-читальню; на трактор или автомашину одноногий разве сгодится? - сказал, что будь Гитлер хоть десять раз антихрист, пускай хоть всей сатанинской силой владеет, Россия дух ему все равно выпустит. Поднатужится - и кол осиновый вгонит. Конюх Федор, вот он ждет антихриста, он и еще Ольга Ефимовна - ее муженька в Сибирь свезли, и, по слухам, копает там свинец или медь. Ольга Ефимовна будто говорила Лукерье Архиповне, что отец небесный послал на землю антихриста из-за колхозов, которые напрочь замутили порядок, установленный господом. Ни одна беда без причины не является, но что именно колхозы озлобили матерь божью - того никто знать не может. Люди брали грех на душу еще до колхозов и потом грешили, в самих колхозах нет ничего, что могло бы так разгневать силы небесные - народ огнем и мечом карать. Господу должно быть все равно, как человек с землей обходится - в одиночку или артелью, главное, чтобы по правде жил, не воровал бы и не врал, не пил бы и не распутничал, не впадал в гордыню и себя бы над другими не ставил, чтобы не было в душе у него зависти, злобы и жадности, чтобы никому он зла не желал, верил в бога и почитал его святых. Обхождение людей с богом похудшело, и старших меньше почитают, в остальном человек все тот же. И обманывает, и воровством промышляет, пьет и распутничает. Злобу, зависть и жадность смертному, видно, трудно оставить. Сергей Осипович говорит, что все плохое от темноты людской, через десять-двенадцать лет, когда все грамоте обучатся и в другом-разном в разумность и культурность войдут, тогда и люди обновеют. Тогда уже не будут нарушать божьи заповеди, хотя и верующих не будет. Выходит, десять заповедей, кроме первой, станут почитать, лишь когда люди культурными и грамотными станут и когда коммунизм, или, как святое писание говорит, рай на земле, образуется. Коммунизм будто и означает райскую жизнь, как заверяет одноногий Сергей Осипович, который хоть и лишился ноги, но ни от одной своей правды не отказался. То же самое он толковал и тогда, когда на двух ногах стоял. Только поможет ли грамота людям? Заведующий школой в Питере университет кончил, избрали человека в районный комитет, а он все шастает к бабе заведующего маслобойней. Стоит муженьку налакаться и спать завалиться, этот уже тут как тут - a y самого жена и двое детей, сынок с дочкой, сынку еще в пять годков очки на нос навесили. Так что жизнь, она куда заковыристей. Из Сергея Осиповича вышел бы хороший поп, и голос у него, будто из бочки гудит, а он комсомолец и готовится на своей одной ноге в партию вступать.

Если, как заверяет Ольга Ефимовна, грешат одни коммунисты, то почему весь народ страдать обязан? У муженька той же Ольги Ефимовны руки были куда как загребущими, при нэпе еще обдирал любого-каждо-го, так что пришлось бежать от гнева мирского. Или взять конюха Федора! Разве он не жульничает овсом, не требует взятки за коня или не в одной шайке с самогонщиками? Куда больше грешат и те, кто клянет коммунистов. Хороших и плохих хватает и у верующих и у безбожников. Антихрист - это розги в руках господних, наказание за грехи содеянные, да все ли понимают? Председатель говорит, что это империализм породил фашистов, а фашисты развязали войну, только он повторяет и то, что ему скажут. Сергей Осипович тоже так заверяет, и это уже истинней, потому как Сергей Осипович хотя и молодой и теперь уже все равно что калека, но говорит только то, что велит сердце. Из него мог угодник божий выйти, душа у него апостольская и язык пророческий, лишь бы не запил, - говорят, что Верка уже отступается от него. Грехи там или империализм - империализм, он тоже за прегрешения, и ничто другое.

Все еще плачет. Ох ты горюшко горькое. Хороший, видно, был человек, по плохому так долго не изводятся. И caмa, бедняжка, все равно что бездомная. Сегодня спит на полу у одних, завтра у других в сенях приткнется. Конюх Федор дал понять, чтобы с каждого по червонцу взяла. Сатана бы его побрал, жадюгу такого, отродье волчье.

А вдруг дите у бедняжки под сердцем? Хотя нет, видно было бы, должно бы на пятом или седьмом месяце. Сколько этой боли и горя, которые теперь созданье человеческое сносить обязано? Особо женщины, матери, жены и невесты. Облегчи им душу, царица небесная, пошли на голову антихриста снег и нагони на него стужу, всели сынам и мужикам нашим десятикратную силу, чтобы смогли они одолеть ворога.

Глафира Феоктистовна обняла Дагмар за плечи и прижала к себе. Из глаз Дагмар хлынули слезы, она всхлипывала, как малый ребенок. Повлажнели в глубоких морщинах глаза и у Глафиры Феоктистовны, хотя и была она очень старой и многое на веку своем повидала.

Альберт Койт и Хельмут Валгепеа шагали рядом. Время от времени Валгепеа встряхивал рюкзак и подтягивал ремни, удивляясь про себя, как это он не находит своей котомке удобного места и ре:ням нужной длины. То подтягивает слишком высоко, на самые лопатки, то опускает так, что рюкзак бьет по заду и ремни натирают под мышками. Возись тут с ним, как потаскуха с ребенком. Мог бы и в самом деле на дровни положить, что с этими папиросами станется. Пристроить хорошенько на узлы, поверх чемоданов, и не сомнутся. Глупо, конечно, если от папирос останется труха, страшно глупо. Ладно, посмотрим в следующий раз, а сейчас не годится. Подумают, что силы кончились и дух вон. Надо иметь упорство и упрямство. Говорят, упрямство от бога и главная особенность эстонцев. Ерунда. Упрямые есть у каждого народа. Без упрямства люди бы до сих пор жили на деревьях. Любопытство с упрямством и двигают прогресс.

Хельмут Валгепеа знал точно, что у него осталось двадцать семь пачек "Ориента" и десять "Манона". "Манонов" он пока не трогал. "Ориента" вначале было тридцать. Последний раз он пересчитал пачки в "Асто-рии", когда Маркус пошел на свидание к Эдит. Сам Валгепеа курил "Ахто", тогда они еще были. Курильщиком настоящим он не слыл, мог и без курева обходиться. Выдавались дни, когда ни одной папироски не выкуривал. В компании, особенно за вином, дымил больше. А на улице, на свежем воздухе, желания сосать папиросу не появлялось. Валгепеа считал себя невосприимчивым к никотину. Он вообще не втягивал дыма в легкие, просто попыхивал - мол, так курят сигары.

Початую пачку "Ориента" Валгепеа отдал Сяргу. И теперь жалел об этом. Тому один черт, "Ориент" или труха какая. Сярг не знает удержу, а человек та же автомашина, без исправных тормозов далеко не уедешь.

Или, как Койт говорил, по Павлову, - чтобы возбуждение и торможение находились в равновесии. О том, что выудил из рюкзака пачку "Ориента", Валгепеа не жалел. Когда шарил, под руку почему-то все попадались "Маноны", хотя их было в три раза меньше. Рюкзак приходилось держать так, чтобы внутрь не попал снег, и искать было трудно. "Манонов" доставать ему не хотелось, все десять пачек должны были в целости и сохранности добраться до Урала. "Маноны" были по размеру чуть меньше и словно бы круглей, у "Ориента" - пачка побольше и углы острее. Но спутников своих он должен был угостить папиросами, и такими, чтобы удивить и отвлечь. "Ориент" заменял тормоза. Не то хоть в драку влезай. А кого ты тут станешь защищать и кого бить, все свои ребята. Будто птенцы бесперые, у кого и разума-то полного нет. Раскраснелись, кулаки наготове, и было бы из-за чего. Сярг все равно что бык перед красной тряпкой. И Койт, как шавка, готов всякую секунду за пятки цапнуть. В споре нельзя взвинчивать себя до потери сознания. Валгепеа не жалел, что вытащил из рюкзака папиросы, "Ориент" сработал превосходно, пожалел лишь, что оставил пачку у Сярга. К утру их в помине не будет, а у него хватило бы на весь завтрашний день. Дошли до места - получай по одной; перед тем как двинуться дальше - снова каждому папироска, остальные вечером перед сном. Надо думать, что больше по ночам они маршировать не станут, только зря изводишься. Трижды шесть - восемнадцать, ровно на три закура. Всякое дело надо продумывать - сломя голову к цели не придешь.