Страница 32 из 52
Дагмар взяла папиросу, боцман Адам, у которого спички зажигались при любой погоде и любом ветре, чиркнул, и она глубоко затянулась. Дагмар все еще находилась под впечатлением мелькнувшего перед ней видения и вглядывалась попеременно то в Юлиуса Сярга, то в Маркуса, стараясь понять, что же это наваждение означало.
Лошадь фыркнула, словно подавала знак, что пора трогаться.
- Вперед! - скомандовал боцман Адам.
Дагмар уселась на дровни. Мария Тихник сказала, что, если ноги хоть немного позволят, она пойдет пешком, чтобы согреться. Одна лишь возчица вроде и не шевельнулась, так, по крайней мере, показалось Дагмар. В действительности Глафира Феоктистовна, услышав, что мужские голоса становятся все громче и злее, какое-то время зыркала через плечо, благо эстонки не видели этого, и подумала, что горе и муки ожесточают людей, делают их недобрыми. Бывает, что мужики играючи схватят друг дружку за грудки, не всегда ведь должна злоба в душе сидеть, только какая теперь у кого, радость и потеха? Сейчас вся Россия полна боли да муки, а горя всё подливают, у людей во сто крат должно быть терпения больше прежнего. К тому времени, когда Мария и Дагмар подошли к дровням, Глафира Феоктистовна опять сидела в прежней позе, потому что возгласы и крики разом оборвались. Старая была рада, что не случилось ничего, эстонцы эти и впрямь народ выдержанный, как писал Константин. Что вот только стало с внучком?
Легче коню оттого, что Мария не села на дровни, не было. Все равно пришлось везти трех человек. На дровнях, правда, сидели двое, третий, Яннус, пристроился верхом на санки, которые были привязаны сзади. До этого санки отплясывали налегке, скользили то вправо, то влево. Теперь полозья их вдавливались в снег, глубже дровней. Там же, где ветер наметал пласты снега, санки вообще не скользили, а тащились на брюхе, чего, впрочем, ни лошадь, ни Яннус не замечали - первая потому, что была сильным, тягловым конем, а второй оттого, что санки по-прежнему двигались дальше, на полозьях там или на брюхе.
Яннус почему-то и теперь махал руками, будто его конечности не могли пребывать в покое. Санки были, конечно, узкими для его внушительной фигуры; чтобы сохранить равновесие, ему и приходилось прибегать к помощи рук и ног. Смотреть сзади на все это было забавно, даже Мария Тихник улыбалась. Валгепеа и Маркус, те вообще закатывались, но Яннус на них внимания не обращал. Себя и свои ноги он знал лучше других.
Дагмар все еще думала о наваждении. Что бы это значило? Почему ей вдруг привиделся в ночном снегопаде муж? Он словно явился ей. Дагмар всегда считала себя трезвым, рациональным человеком, мистика была ей чужда. Она не верила в переселение душ - ни живых, ни усопших - и снам никогда значения не придавала. Школьницей, правда, пыталась вызвать духов: сидели вшестером за трехногим столиком, положив цепочкой руки на край столешницы. Но столик не сдвинулся, хотя комнату и освещала большая свеча и все они со священным трепетом ждали чуда. Потом подружки решили, что виной всему столик, в котором не должно быть ни одного гвоздика и вообще ничего металлического никакого скрытого шурупа или шипа они просто не обнаружили, или виновата Дагмар, которая ни во что не верит. Ни в бога, ни в черта, ни в духов. Дагмар, правда, уверяла, что в тот миг она верила, во всяком случае изо всех сил старалась, и все равно вина легла на нее, на нее и на столик - в равной степени. Духи являются только тем, кто не сомневается, они не дадут провести себя, видят притворщиков насквозь. Дагмар считала спиритизм шарлатанством, никогда ни к одной гадалке или хиромантке не ходила. В душе ее не было места мистике, Бенно любил по этому поводу поддразнивать ее. Он считал, что женщины должны оставаться чуточку суеверными или набожными, одно из двух, Они не смеют воспринимать окружающее по-мужски, только разумом. Женское восприятие обычно тоньше мужского, в таинственности скрывается наибольшее очарование женщины. Женщина, которая в своих действиях подчинена исключительно разуму, возможно, и выскочит быстрее замуж, может даже любовника завести, но мужчины к такого рода особам скоро остывают. Дагмар пыталась убедить Бенно, что не такая уж она безнадежно рациональная, что временами вроде бы даже в бога верит. Конечно, на девяносто девять целых и девяносто девять сотых процента не верит, но на одну сотую или одну тысячную, может, все-таки верит. Бенно начал философствовать о боге и материи, говорил, что материалисты назвали своего бога материей, но разве в конце концов не все равно, во что верить - в абсолютный дух, то есть в бога, или в вечную и бесконечно развивающуюся материю? По Библии, господь бог изрек: да будет свет - и свет возник; признанные космологи заверяют, что началом всего послужил мощный толчок или мощный взрыв; обе стороны - и идеалисты и материалисты - не могут обойтись без начального толчка, так что между ними, по существу, никакой разницы. Только в словах и терминах, больше ни в чем. Бенно любил жонглировать словами, он без конца подчеркивал, что к любому делу и к любой теории следует подходить критически, в каждой доктрине, в каждой концепции нужно сомневаться, над всяким явлением и учением иметь мужество посмеяться, иначе нельзя встать выше их, иначе можно оказаться в положении полуграмотной деревенской бабки, которая принимает любые пророчества баптистского проповедника за непререкаемую истину.
И все ж она видела Бенно. Маркус и Бенно стояли лицом к лицу, на их головы и на плечи падал снег, по обе стороны дороги высились заснеженные ели. Это продолжалось десятую или даже сотую долю секунды, но убедить себя в том, что всего этого не было, Дагмар уже не могла. Хотя и пыталась, собрав всю свою волю. Старалась изо всех сил, как некогда школьницей ждала, чтобы сдвинулся с места трехногий столик. Правда, тогда она хотела, чтоб свершилось что-нибудь сверхъестественное, теперь же - избавиться от того, что уже произошло наяву. Она внушала себе, что ей пригрезилось то, что она, сама не сознавая, все время, все эти три месяца жаждала увидеть. Это призрачное видение и возникло из ее собственных чувств и желаний, ночь и снегопад способствовали тому.
Дагмар вспомнились рассказы о передаче мыслей на расстояние, об этом писали и ученые-психологи, а не какие-нибудь там спиритические чудодеи. Может, Бенно тоже думал в тот момент о ней? И мысли его просто передались ей. Хотя когда перед ней возник образ его, мысли ее в ту минуту были совсем о другом. О вещи сугубо прозаической, о снеге, забившемся в ботики, - он попал туда потому, что она нечаянно ступила в глубокий сугроб, когда вместе с Марией ходили в кусты. В подсознании ее Бенно, конечно, всегда был рядом, но, возвращаясь к дровням, она особо ни о чем не думала, скорее вбирала в себя внешние проявления жизни, отмечала то, что регистрировало сознание, что снегопад, наверное, не перестанет до утра. Что надо бы снять ботики и выскрести снег - мокрые ноги могут замерзнуть. Думала о том, что возчица сидит как изваяние и что в такую промозглую погоду в тулупе до пят никогда не продрогнешь. Или что мужики заспорили, и, судя по голосу, Юлиус Сярг не на шутку разошелся. Если бы в тот миг мысли ее сосредоточились на Бенно, тогда легко было бы объяснить все, но так не было. А если Бенно думал о ней, думал со всей силой своей любви? Почему бы тогда его мыслям не передаться ей?
Усевшись на дровни, Дагмар подобрала под себя ноги, прижалась боком к старухе, спиной - к чемоданам. Лошадь шла размеренным шагом, дровни мягко скользили, и Дагмар могла спокойно думать. Падавший снег тоже не мешал, может только вначале, но теперь она свыклась с ним. По правде сказать, Дагмар и не замечала его, она уже думала о Бенно. Не доискивалась, почему он привиделся или явился ей, думала только о нем самом. Чтобы и ее мысли дошли до него, где бы он ни находился, В подполье, скрываясь у какого-нибудь друга или томясь в концлагере, за семью запорами и решетками, под надзором охранников. Чтобы и Бенно увидел ее с такой же ясностью, как увидела его она в ночной мгле, за пеленой снега.