Страница 28 из 69
Басинский связывается с Москвой: начинать надо сейчас же, уже набирается выпуск "Нью-Йорк Тайме" с сообщением о смерти. Делать нечего, генсек должен умереть этой ночью. К нему заходят скорбящие соратники: "Товарищ генсек, нынешней ночью смерть постучится в ваши ворота". - "Требуют ли того интересы партии?" - мужественно любопытствует генсек. "Да, они того требуют". - "Будет ли томить вас в дальнейшем мой нежный взор?" - "Да, он это будет". Генсек, как истый партиец, в дискуссии не вступает: надо так надо. Напевая "Едем мы, друзья, в дальние края...", он еще успевает пролистать "Finitis duodecim lustrus", просмотреть гранки утренней "Правды" и внести кое-какие исправления в некролог, в свою биографию и в медицинское заключение (загадочна душа того, кто может перед смертью на самом деле переписать свою жизнь...).
Так в игру включается Москва - а значит, и вся страна. В Энске удивляются: "Неужели это все ради нашего Архитектора?" - "Нет, у них есть свой... архитектор перестройки". Отличившийся Пьецух вызван в Москву и назначен одним из лидеров обновления. Во всем Советском Союзе происходит то, что уже произошло в Энске (как сказал бы Красухин: "Небо в чашечке цветка"), только, ясно, в больших масштабах. Декларируются права человека. Открываются архивы. Разрешаются партии. Проводятся свободные выборы. Возвращаются с высоко поднятыми головами гордые эмигранты. Растут цены. Дело заходит очень далеко. Те из энских отцов, что остаются верны идеалам и здравому смыслу, недоумевают:
- Насчет архитекторов - это все ясно, разыгрывают здорово... Но уж так-то зачем? Зачем, допустим, Литву отдавать этим... этим козлам...
- Которым?
- Ну этим... литовцам.
- А-а... Что же, Литва, она Литва и есть, - цитирует Островского печальный Красухин. Холодный осенний дождь. Слякоть. Птицы улетают. Далекий гром. Закладывает уши. Застрелиться из огурца.
В Энске - последняя и весьма вялая попытка ноябрьской демонстрации. На трибуне рядом стоят коммунисты, которые еще сохраняют какое-то номинальное отношение к власти, и новые люди, среди которых, конечно, и Петя. На площадь выползает жидкая-прежидкая колонна: здесь старые дессиденты (что долго сидели в больнице, а потом не смогли принять масштаба перемен), Понедельник с Вторником, несущие самые ярые прокоммунистические лозунги, здесь горстка оставшихся преданными погибающему режиму и Пушкину темнокожих марксистов... С противоположной стороны на площадь вламывается огромная деммасса, грозно потрясающая российскими флагами, легко сминающая ручеек демонстрации и забрасывающая большевистское крыло трибуны грибами и ягодами. Именно в этот момент окончательно лопается терпение группы отцов-ортодоксов и группы Понедельника-Вторника. "Ужо тебе!" - сообщает Красухин. Молодые дессиденты ("дессики", как ласково называют их в горкоме) и старые большевики легко находят общий язык на почве ненависти к переменам.
Бедовый Понедельник ныряет в старые книги и выныривает, держа в зубах пачку легенд и трактатов, повествующих о мистике Архитектуры, о вольных каменщиках, о мастере Наф-Нафе, о древних рыцарских родах, продолжавшихся до тех пор, пока стоял родовой замок, о дворцах-призраках, о том, как царства падала вслед за башней или колонной* и о том, какие ужасающие пожары лучших архитектурных шедевров сопровождали падения царств, о многом другом, в том числе о масонском знаке золотого жука, украшающем фасад постройки, наделенной особо сильными магическими энергиями: пятиконечная звезда на фасаде Дома Архитектора оказывается, при ближайшем рассмотрении, именно стилизованным золотым жуком. В этом здании - тайная сила демократов. Если его смести-снести, время потечет вспять. О, насколько архетипична и мифологемна вся наша история! И есть - это Понедельник тоже в книгах вычитал - только два способа снести этот Дом. Два пути.
______________
* Вряд ли стоит иллюстрировать отдельным комментарием самоочевидный тезис о мистической зависимости между общественным порядком и его архитектурой. Однако мы не можем отказать себе в удовольствии привести пример, в котором сошлись все главные темы нашего повествования: а) социальные изменения; б) снос зданий; в) призраки; г) поросята.
В 1951 году Минору Ямасаки построил в Сент-Луисе (Миссури) грандиозный жилой комплекс, своеобразный "город в городе", получивший премию Американского института архитектуры. Этот комплекс был взорван 15 июля 1972 года в 15 часов 32 минуты по местному времени; любопытно, что инициатива сноса исходила как от властей, так и от жителей муравейника Ямасаки.
Первых очень тревожило то, что "город в городе" сразу зажил очень замкнуто и очень по своим законам, результатом чего стало его превращение в очаг преступности и "распад социальных связей в районе".
Обитатели же "жилого комплекса" просили его снести на том основании, что в "городе" завелся очень настырный и противный призрак, пугавший все местное население на протяжении полутора десятилетий. Любопытно, что чаще всего призрак являлся замкнутым горожанам в виде отвратительного свиного рыла (не исключено, что таким образом он цитировал "Сорочинскую ярмарку" Н. Гоголя).
- Разомкни же уста в этой связи, - требует Красухин, которому лень сходить в библиотеку и подыскать надлежащую цитату.
- Каковы же они, пути? - поддерживает Красухина Кибиров.
- Первый путь достаточно прост. Убить черного, как ночь, кота, вырвать у него глаза и вложить эти глаза в яйца от черной курицы. Яйца должны отлежаться и хорошенько протухнуть над кучей конского навоза. Их них народится по дьволенку, кои пойдут и спокойненько разрушат любой Дом...
- Опять кот! - морщится Красухин.
- М-да, - протягивает Кибиров. - А каков же второй путь? Открой его нам!
- Другой путь - просто снести Дом...
...Верный Лекух, предупрежденный вороной, успевает сообщить о заговоре Басинскому, и тот - как и тридцать лет назад - несется к роковому дому в автомобиле и, как и тридцать дет назад, успевает в аккурат ко взрыву. Дом взлетает на воздух, цитируя путешествие Элли в Страну Гудвина (а все жильцы ушли на демократический митинг, так что и выселять никого не пришлось), а беснующийся Басинский гибнет под завалом: так сбывается старое пророчество.
Удачный взрыв придает отцам мистическую уверенность в своих силах. Они мгновенно берут быка за рога. На улицы вышли танки (вернее, один-единственный городской танк). Запрещены все демократические структуры вплоть до лиги сексуальных меньшинств. Самые рьяные демократы арестованы. Петя эвакуируется в родную палату.
Рядом с ним снова управдом, которого, увы, не смогли переучить обратно на коммунистическую пищу. И снова Пнд и Вт, воспрянувшие духом, находят способ связаться с Петей. "Мы победили! Фальшивые перемены кончились, коммунисты у власти, все в порядке, мы опять можем начинать свою святую борьбу с тоталитаризмом. Да здравствует раковый корпус! Вот тебе первое задание..."
В Москве пока все по-старому, то есть по-новому: там еще не знают об энских метаморфозах. Но в "отдельно взятом городе" возврат к старому идет на всю катушку. Понедельник и Вторник привычно катят телегу в столицу: де, репрессии, пытки... Звонок из Москвы. Новый энский лидер - бывший комсомольский вожак Кибиров - с солдатской прямотой сообщает, что он думает о всяких перестройках ("Колбасой, все равно колбасой"). Москва долго молчит. Потом раздается заинтересованный голос: "Любопытно... Вывели, говорите, танк?.."
И в масштабах всей страны быстро и успешно повторяется энский передовой опыт по возвращению в коммунизм. Пьецух, успевший неосторожно стать символом демократических перемен, раскулачен и сослан редактировать какой-то завалящий журнал. Красухин возглавляет союзное ГБ, похваляясь совиными крылами.
Архитектор - старый, высохший, проигравший, больной - никому не нужен. Его карта бита. На него всем плевать. Ему даже позволяют уехать умирать в государство смерти.
Завершается наша история в международном аэропорту Шереметьево. Архитектор улетает в Израиль*. Его провожает один человек - Аня. Уже объявили посадку - пора идти. В этот момент к Архитектору подбегает взбалмошный молодой человек, представляется студентом-архитектором и показывает нашему герою выпуск "Архитектурного наследства" с изображением того самого, дважды снесенного, дома: "Это ведь вы строили?" Архитектору не нужно это болезненное воспоминание. Он приходит в ярость. Выясняется, однако, что в ту ночь, когда в Энске взрывали Дом Архитектора, бедному студенту приснилось вдруг некое странное несовременное здание. Он, почти не разлепляя глаз, в полусне, набросал эскиз и... вот он, этот эскиз, развернут перед Архитектором в последнюю минуту его пребывания на нашей многострадальной земле. На бумаге - все тот же самый роковой Дом...